Сборник 9 КОНВЕКТОР ТОЙНБИ - Рэй Брэдбери

– Кошмар! – содрогнулся Дедуля.

– Я мчалась в санях декабрьской ночью: падал снег, из розовых лошадиных ноздрей валил пар, а я куталась в меха вместе с шестерыми седоками, шарила под теплой полстью, что-то искала и находила, а потом…

– Хватит! Сил моих нет! – вскричал Дедуля.

– Браво! – вскричали двоюродные. – Бис!

– …а потом я проникла в сказочный замок из плоти и крови – в прекраснейшую женщину!..

Дедуля остолбенел.

Как будто на него опустилась снежная пелена, заставившая молчать. Он явственно ощутил: у лица качаются цветы, на ухо шепчет легкий июльский ветерок, тело согревается теплой волной, на тщедушном стариковском торсе набухает грудь, а внизу живота расцветает огненный бутон. Сеси говорила, а его губы делались мягкими и сочными, еще чуть-чуть – и с этих губ сорвалась бы неудержимая лавина стихов; жилистые, словно изъеденные ржавчиной пальцы опустились на колени, стали наливаться сливками, молоком, талым яблочным снегом. Опустив глаза, он в ужасе стиснул кулаки, чтобы окончательно не обабиться!

– Не хочу! Верни мои руки! Прополощи мне рот!

– Хватить трепаться. – Это заговорил внутренний голос – Филип.

– Только время теряем, – подхватил Том.

– Надо бы познакомиться с той девчонкой, что сидит через проход, – сказал Джон. – Все согласны?

– Все! – пропел в одно горло вокальный квартет. Дедуля подскочил – его словно дернули за невидимые веревочки.

– Возражений нет?

– Есть! – вскричал Дедуля.

Он надавил себе на веки, надавил на темя, надавил на ребра. Чудовищное ложе, потеснившее все его нутро, обрушилось, увлекая за собой перепуганных узников.

– Вот вам!

Братья рикошетом запрыгали в потемках.

– На помощь! Сеси! Тут темно – хоть глаз выколи! Посвети, Сеси!

– Я здесь, – отозвалась Сеси.

До старика что-то дотронулось: ущипнуло, пощекотало, почесало за ухом, пробежало по спине. У него дрогнули колени, скрипнули лодыжки. В горло набились перья, в носу защипало от гари.

– Уилл, левая нога, шевелись! Том, правая нога, оп-па! Филип, правая рука! Джон, левая! Резко! А я подхвачу цыплячье туловище. Готовы? Дружно!

– Раз-два!

– Взяли! Живо!

Дедуля побежал.

Только не через проход, а вдоль вагона – охая и сверкая глазами.

– Стой! – грянул античный хор. – Девчонка не там! Эй, кто-нибудь, поставьте ему подножку! Ноги-то у кого? У тебя, Уилл? У Тома?

Дедуля распахнул дверь, выскочил в продуваемый ветром тамбур и уж примерился было спрыгнуть в пролетающие мимо подсолнухи. Как вдруг:

– Замри! Примерзни! – раздалось у него изо рта.

Он так и примерз к задней площадке стремительно несущегося поезда.

Через мгновение, подхваченный какой-то силой, он снова очутился в вагоне. На повороте его бросило прямехонько в объятия к той миловидной девушке.

– Прошу… – Дедуля вскочил, – …меня простить.

– Прощаю. – Девушка широко раскрыла объятия.

– Нет-нет, умоляю, не затрудняйтесь, не нужно! – Дедуля рухнул в кресло напротив и зажмурился. – Черт! Проклятье! А ну, замрите! Убирайтесь на чердак, вампиры! Чтоб вам пусто было!

Братья с ухмылкой заткнули ему уши воском.

– Не забывайтесь! – процедил сквозь зубы Дедуля. – Где вы, молодые жеребцы, а где я, полутруп!

– Ну и что? – пропел камерный квартет за сомкнутыми веками. – С нами и ты станешь молодым жеребцом!

Он почувствовал, как в животе подожгли шнур, от которого в груди рванула бомба.

– Нет!

В потемках Дедуля дернул за какой-то шнурок. Распахнулась потайная дверца. Братья кубарем полетели в бесконечный, манящий лабиринт многоцветья и памяти. Где явственно виднелись какие-то фигуры, такие же манящие и почти такие же теплые, как сидящая напротив девушка. На лету братья вопили:

– Эй, полегче!

– Где это я?

– Том!

– Я где-то в Висконсине! Как меня сюда занесло?

– А я на пароходе, плыву по Гудзону! Уильям!

Уильям откликнулся откуда-то издалека:

– Я в Лондоне. Вот угораздило! В газете число: двадцать второе августа тысяча девятисотого года!

– Не может быть! Сеси!

– Сеси тут ни при чем! Это все я! – сообщил вездесущий Дедуля. – Вы все у меня вот где, на чердаке, будь он неладен, и пользуетесь моей памятью о местах и встречах, как бумажными полотенцами. Берегите головы, потолок-то низкий!

– Ну-ну, – хмыкнул Уильям, – тогда что же я разглядываю сверху – Большой Каньон или морщину на твоей мошонке?

– Большой Каньон, – подтвердил Дедуля. – Год тысяча девятьсот двадцать первый.

– Здесь женщина! – воскликнул Том. – Совсем близко!

В ту пору, двести весен тому назад, женщина была чудо как хороша. Имени ее Дедуля не помнил. Она попросту оказалась рядом в теплый полдень, когда он жадно срывал сладкие плоды.

Том потянулся к прекрасному видению.

– Руки прочь! – прикрикнул Дедуля.

И ее лицо растворилось в прозрачном летнем воздухе. Женщина улетала все дальше и дальше, туда, где кончалась дорога, и вскоре окончательно скрылась из виду.

– Черт тебя раздери! – взвился Том.

Братья пришли в неистовство: они распахивали двери, носились по тропинкам, хлопали ставнями.

– Глядите! Вот это да! Глядите! – закричали все вразнобой.

Воспоминания лежали аккуратными штабелями – миллион в глубину, миллион в ширину. Рассортированные по секундам, минутам, часам. Вот смуглая девушка расчесывает волосы. Вот она гуляет, бежит, спит. Каждый ее жест хранился в ячейках цвета загара и ослепительной улыбки. Можно было ее поднять, закружить, отослать прочь, позвать назад. Только скажи: Италия, год тысяча семьсот девяносто седьмой – и вот она уже танцует в согретой солнцем беседке или плывет по лунным водам.

– Дед! А Бабушка про нее знает?

– Как пить дать, у тебя и другие были!

– Тысячи! – воскликнул Дедуля. Он приоткрыл одно веко: – Полюбуйтесь!

Тысяча женщин двигалась вдоль магазинных полок.

– Да ты хват, Дедуля!

От правого уха до левого в дедулиной голове начались раскопки и пробеги – по горам, выжженным пустыням, узким тропкам, большим городам.

Наконец Джон схватил под локоток прелестную одинокую незнакомку.

Взял ее за руку.

– Не сметь! – Дедуля в гневе вскочил с места.

Пассажиры глазели на него в изумлении.

– Попалась! – сказал Джон.

Красавица обернулась.

– Болван! – зарычал Дедуля.

Вся стать красавицы вдруг скукожилась. Вздернутый подбородок заострился, щеки обвисли, глаза ввалились и утонули в морщинах.

Джон отпрянул:

– Бабушка, никак это ты?!

– Сеси! – Дедулю затрясло. – Засунь Джона хоть в птицу, хоть в камень, а лучше брось в колодец! В моей дурьей башке ему не место! Ну же!

– Убирайся, Джон! – приказала Сеси.