Государство Двоих, или Где соединяются параллели - Вера Андреева

Вот ты говорила мне сегодня об одинаковости дней и о том, как это убийственно грустно, а я тебе возражал. А ты знаешь, что самое забавное? Что я с тобой согласен. Я пытался выступить оппонентом, но я согласен, чёрт возьми. И до сих пор всё делаю, что от меня зависит, чтобы мой следующий день не был тупым повторением предыдущего, чтобы в нём был свой, особый смысл. Это всё реже получается, но по причинам, уже не зависящим от меня. Самое неприятное, что чувство подсасывания не прошло ни с возрастом, ни с переменой мест и продолжает мучить меня до сих пор. Я так и не смог заполнить эту пустоту – каждое утро она неизменно заставляет меня вскакивать и бежать куда-то. А чтобы знать, куда бежать, мне приходится постоянно думать. И это замкнутый круг, – Юра помолчал несколько секунд. – Ко всему прочему, год назад со мной произошла одна необычная история.

Теперь он замолчал надолго.

– Ты мне её расскажешь? – осторожно поинтересовалась Вера.

– Видимо, да, – едва заметно улыбнулся Юра. – Но сначала предыстория, о’кей? Я всегда рассказываю своим больным, что, как и зачем я делаю. И давно заметил, что не все слушают меня внимательно. Знаешь, что удивительно? Что мало кому по-настоящему интересно, что с ним произойдёт на операционном столе. Люди не интересуются, почему врач делает так, а не иначе. Но я к этому привык. И всё равно им объясняю, поскольку это мой долг – объяснять себе и другим зачем. Как-то раз ко мне на приём пришла пациентка – женщина лет шестидесяти. Мы поговорили, я выяснил, что её беспокоит, провёл осмотр и начал ей рассказывать про цель и ход операции, которую считал для неё оптимальной. Она смотрела на меня очень внимательно – внимательнее, чем кто-либо до неё, и, как мне показалось, даже внимательнее, чем того требовала ситуация. У неё были очень пронзительные, почти чёрные глаза. Она не задавала вопросов и ни разу не взглянула на схему, которую я ей рисовал. Она смотрела только мне в глаза, так что я даже начал испытывать неловкость. Когда я закончил, она взяла меня за руку и, не отрывая взгляда от моего лица, сказала: «Доктор Вольман, вы можете мне не поверить, но… я знаю судьбы людей. Приходите ко мне в любой день, и я расскажу вам вашу судьбу. Она того заслуживает, поверьте». Когда она ушла, мне долго было не по себе. Я вообще не верю никаким гадалкам, мне чужда мистика, я всегда считал это надувательством. Поэтому я не хотел идти к ней, но при этом ни минуты не сомневался, что пойду. Ты будешь смеяться надо мной, но я действительно отправился к этой женщине.

Она жила в маленькой однокомнатной квартирке. Я ожидал увидеть в её доме предметы, без которых, по моим представлениям, не может обойтись гадалка, типа хрустального шара, разбросанной колоды карт, каких-нибудь затейливых стеклянных колб. Но ничего подобного не было. Это была самая обычная квартира. Хозяйка сразу заметила, что я с любопытством осматриваюсь, и засмеявшись спросила: «Вы ждали, что будут гореть свечи и на столе будет крутиться хрустальный шар?» «Признаться, да», – смущённо ответил я. «Нет, я не нуждаюсь в таких глупостях. Я гадаю только по глазам и только тем людям, кого выбираю сама. Моя бабка была цыганкой. Но я не профессионал. Так что вам нечего бояться. Садитесь напротив меня». Она приготовила кофе, села напротив меня и начала: «Спасибо, что пришли, несмотря на ваше отрицание моего ремесла. Да и какое же это ремесло, если я за всю свою жизнь пригласила к себе двух-трёх человек? И вас я позвала, потому что увидела кое-что такое, о чём вы сами можете не догадываться, но о чём рано или поздно обязаны узнать. Вам не приходила в голову мысль, что в нашем мире изредка появляются люди, которым дано больше, чем другим? Думаю, приходила. Проблема в том, что эти люди не всегда рождаются с пониманием своей избранности. К счастью, на свете есть другие люди, которые приходят специально для того, чтобы разъяснить это тем, первым. И тех и других мало, и они разбросаны по всему земному шару. Все они обладают способностью менять жизнь вокруг себя. Но для того, чтобы эта способность реализовалась, им необходимо встретиться друг с другом, что происходит, к сожалению, нечасто. Поэтому эти люди почти всегда ощущают одиночество, думают над вопросом «зачем?» и не получают на него ответа. Я увидела вас сегодня и всё поняла. С первого сказанного вами слова и до самого последнего я сидела и думала о том, какое это большое упущение со стороны судьбы, что она до сих пор не послала вам кого-нибудь из тех, кто мог бы вам кое-что разъяснить. Я сразу поняла, кто вы, и при этом заметила, что сами вы об этом ничего не знаете. Хотя и догадываетесь, и эта слепая догадка мучает вас. А такому, как вы, нужна не догадка, а точное знание – тогда вы смогли бы идти вперёд. Вместо этого вы всю свою жизнь движетесь ощупью в темноте». Тут она, наверное, почувствовала, что меня это задело, – ведь я вовсе не считал, что двигаюсь ощупью в темноте, – и добавила: «Не обижайтесь. Другие люди вокруг вас пребывают в той же самой темноте, но они, в отличие от вас, либо вообще не сходят с места, либо бродят по кругу. Мир вокруг нас – в основе своей тьма. Мы судим об устройстве мира по теням на стенах пещеры, в которой родились и которую никогда не покидали. Мы сидим в темноте спиной к свету и смотрим на движения бликов. Некоторые люди бьются над загадками бликов, пытаясь узнать по ним истину, но это иллюзия. Они попусту тратят время. Отсветы не есть свет.

Однако некоторым смертным дано увидеть сам источник света, производящий эти блики и тени. Но чтобы увидеть источник, надо перестать восхищаться бликами, надо отвернуться от театра теней, который так щедро организует на стене пещеры невидимый нам Источник. На это способны лишь десятки из миллионов. И лишь единицы из этих десятков могут выдержать разочарование (или очарование) чистым светом и отправиться ему навстречу. Такие люди покидают мир. Это вовсе не означает, что они умирают физически, хотя бывает и так. Это значит, что они, оставаясь внешне обычными людьми, уже не принадлежат этому миру. Они живут как духовные отшельники – hermits. Их целью становится путь к увиденному свету. Они, как и остальные, не знают истины, но они способны понять, что истина существует и что к ней можно идти. Главное, им дано видеть цель.

Как только я вас встретила, я поняла, что вы – один из них, hermit. Хотя вы ещё не отвернулись от театра теней, вы движетесь ощупью, не видя света. Но всё-таки движетесь, потому что стоять на месте вам не дает ваша сущность. Вам кажется, она вас мучает, а на самом деле вы просто не понимаете, для чего она вам дана и как её применить. Hermits приходят в этот мир, чтобы менять жизнь вокруг себя. Поверьте, и вы призваны кое-что здесь изменить. Вы уже сейчас влияете на чьи-то судьбы, даже не замечая этого». «Что же именно я должен сделать?» – спросил я её, борясь с нервной дрожью. Но женщина лишь пожала плечами и улыбнулась: «Это дано узнать только вам самому. У меня же другая миссия: рассказать вам о том, кто вы есть, и о том, что ваш трудный путь не напрасен. Я даже могу сказать, что вы движетесь в правильном направлении и вам не стоит с него сворачивать».

Мы ещё некоторое время беседовали с ней. Она сказала, что я должен научиться отличать отсветы от настоящего света, тогда можно будет узнать свой путь. Постепенно я пойму, что именно я должен изменить вокруг себя, и найду в себе силы воплотить это в жизнь. Возможно, сказала она, мне суждено ещё встретить кого-то в моей жизни, кто мне поможет в этом движении к цели.

Мы расстались, и я отправился домой. За рулём я придумывал какое-то несуразное объяснение своему позднему возвращению. Я не мог рассказать Тане, что со мной произошло на самом деле. Это казалось слишком интимным, да и неуместным для человека в сорок пять лет. Я был растерян и мало что понимал. Несмотря на то, что эта женщина не сказала ничего особенного, у меня было довольно странное чувство, что в этот вечер то ли кончилась, то ли началась моя жизнь. Согласись, и то и другое в моём возрасте не совсем своевременно.

Прошёл почти год. Я ждал перемен вокруг себя, но все оставалось по-прежнему. Параллельно я пытался понять, что именно следует делать, как изменить себя и своё отношение к миру. Чтобы не пропустить что-нибудь важное, я хватался за каждую мысль, за каждую идею. Всё, что ещё год назад показалось бы мне если не абсурдным, то малореальным, теперь как минимум вызывало вопрос: а вдруг это и есть мой путь? Поэтому я не мог не прощупывать почву перед каждым своим потенциальным шагом. Вопрос: где было взять время для такого «прощупывания»? Его катастрофически не хватало. И однажды, когда я особенно устал после трёх больших операций, ехал домой на автопилоте и проклинал жизненную колею, из которой невозможно выскочить, я вдруг на удивление явственно осознал очень простую вещь. В моей голове выстроилась короткая, но ёмкая логическая цепочка: я стал врачом, значит, мне следует двигаться в этом направлении и ни на что не отвлекаться. Далее, я много чего узнал в медицине, и если это не решило всех проблем, значит, я ещё недостаточно узнал. Поэтому останавливаться в познании нельзя: количество перейдёт в качество, и тогда мне, наконец, удастся что-то изменить. И подумал, что для начала нужно усовершенствовать методы лечения хотя бы одного заболевания. В эту идею можно будет инвестировать средства и получать гонорары за изобретение, что освободит меня хотя бы частично от финансовой кабалы. Тогда у меня появится возможность двигаться дальше – реализовывать новые идеи. Иными словами, первым делом я должен расстаться с рутиной, поглощающей моё время и силы.