Михаил Орлов - Александр Бондаренко

В Брест-Литовске гвардейский отряд был переформирован — вернее будет сказать, перетасован, после чего кавалергарды с лейб-гвардии Казачьим и Лейб-гренадерским полками и шестью пешими гвардейскими орудиями вошли в состав 3-го эшелона. (Как известно, полевая артиллерия делилась на пешую и конную, и во втором случае расчёты на поле боя передвигались верхом, что значительно повышало мобильность и манёвренность подразделений. Зато менее подвижные «пешие» орудия были крупнее калибром и, соответственно, мощнее «конных».)

Вскоре характер движения русского отряда изменился коренным образом.

«Пленение армии Макка вынудило гвардию ускорить движение: приказано было идти форсированными маршами до 40–50 вёрст в день. Для облегчения марша австрийское правительство выставляло подводы для возки амуниции и добавочных лошадей для впряжки в обоз; так, для Кавалергардского полка — 17 бричек и 114 лошадей»{54}.

Вот ведь какая трогательная забота о союзниках… после того как жареный петух клюнул!

Но русским уже и без того пришлось сражаться — и побеждать. Героическое, с боями, отступление Кутузовской армии принадлежит истории, на её скрижалях золотом выбиты названия Ламбах, Амштеттен, Креме, Шёнграбен…

А что же наш герой? Неизвестно. Михаил Орлов пребывал тогда в звании эстандарт-юнкера и ничем прославиться не мог, ибо таковых, ему подобных, в полках тогда были десятки. Доблесть солдата — в повиновении. Вот и тянул он свою «солдатскую лямку», как все, или почти как все, потому как всё-таки он не был рядовым, да и служил в Кавалергардском полку — первом полку Российской кавалерии, да и рождён он Орловым, представителем знаменитого клана. И всё же пока нижний чин, да ещё и не в бою, а на походе, так что рассказывать о нём абсолютно нечего…

Нельзя сказать, чтобы разгром Австрийской армии произвёл на русское офицерство особое впечатление: после Альпийского перехода, когда союзники-цесарцы просто предали Суворова, отношение к ним было весьма отрицательным и доверия — ни на грош. И вообще, русские, давно уже не знавшие военных неудач, думали справиться с Наполеоном собственными силами.

«Трудно представить, какой дух одушевлял тогда всех нас, русских воинов, и какая странная и смешная самонадеянность была спутницей такого благородного чувства. Нам казалось, что мы идём прямо в Париж!»{55} — вспоминал генерал-майор Иван Степанович Жиркевич, выпущенный из кадетского корпуса подпоручиком в гвардейскую артиллерию осенью 1805 года.

Что знали и думали о происходящем простые солдаты — никого как-то не интересовало…

Местом сбора всех русских войск — уже побывавшей в боях армии генерала Голенищева-Кутузова и только что подошедшей из России Волынской армии графа Буксгевдена и гвардейского отряда цесаревича — назначен был моравский город Ольмюц. Здесь, на прекрасной во всех отношениях позиции, решено было дождаться неприятеля и разбить его наголову. План этот, весьма схожий с тем, что привёл Австрийскую армию к Ульмской катастрофе, был составлен в лучших австрийских традициях — из наивного расчёта, что воевать придётся с круглыми идиотами, которые с нетерпением ждут, когда же их разобьют. Но русский царь почему-то постоянно предпочитал своим полководцам союзников.

Вот что пишут о принятом плане французские историки:

«Оба императора (Александр I и Франц II, австрийский император. — А. Б.) снова начинали надеяться. Со своей соединённой австрийско-русской армией в 90 000 человек они рассчитывали отрезать Наполеона от Вены и, соединившись с эрцгерцогом Карлом, совершенно закрыть ему выход на юг; а эрцгерцог Фердинанд, подкреплённый 70 000 пруссаков, должен был отрезать ему отступление к северу. Таким образом, Наполеон должен был бы капитулировать подобно Макку»{56}.

Планы были составлены, войска готовились к сражению.

«10/11 ноября армия Кутузова вступила в Ольмюц, где находились Императоры; здесь Кутузов получил звание главнокомандующего союзной армией. 12-го вступил в Ольмюц 1-й эшелон гвардии в полной парадной форме, так как на это число был назначен смотр войскам обоими Императорами. 2-й эшелон, в котором находились кавалергарды, подходил к Тешену. Смотр, произведённый Императорами, а в особенности чарующий вид Александра Павловича, сделал огромное впечатление на войска: “после смотра все были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений”[42].

После смотра союзные армии, численностью до 86 т. человек, из коих на долю австрийцев приходилось около 151/2 т., расположились биваком на весьма сильной оборонительной позиции у д. Ольшан»{57}.

Кстати, только теперь, когда русская армия изготовилась к сражению, генерал-майор Депрерадович соизволил почувствовать себя здоровым и вновь принял на себя командование Кавалергардским полком. Думается, что мало кто из генералов мог себе позволить подобные «шуточки» по отношению к Константину Павловичу…

Ожидаемого Ольмюцкого сражения не случилось.

Во-первых, в лагере очень скоро открылся недостаток продовольствия — австрийское командование не рассчитало, что война может перенестись на эти земли, и в Моравии не были созданы магазины — или «магазейны», как тогда назывались армейские склады. Обозы же к армии шли чрезвычайно медленно, а значит, позицию следовало менять, для чего необходимо было двигаться навстречу неприятелю.

Скорейшее генеральное сражение казалось весьма выгодно для Австрийской короны, война для которой уже была реально проиграна — армия разбита и разогнана, в рядах союзников оставалось лишь пятнадцать с половиной тысяч цесарских штыков. Так что исход баталии для императора Франца особого значения не имел: в любом случае пришлось бы идти на поклон к победителю — либо к Александру, либо к Наполеону. А так как продолжавшаяся война только разоряла земли империи, то лучше уж было поскорее определиться, кому кланяться…

Оно же было совершенно невыгодно для русских. «Старый лис» генерал от инфантерии Голенищев-Кутузов прозрел то, чего пока ещё не понимали другие полководцы: невозможно разбить Наполеона в решающей баталии в начале кампании. Следовало отходить, изматывать наступающего противника, уводить его от баз снабжения, разрывать коммуникации… Правильность этой тактики впоследствии подтвердится в Испании и в России. Но Александр I, оскорблённый Наполеоном до глубины души, хотел воевать и сокрушить своего обидчика.

Французский император также жаждал генеральной баталии, а потому не без успеха провоцировал противника.