Постдемократия - Колин Крауч

Таким образом, политика по отношению к новым социальным категориям, возникшим в постиндустри­альной экономике, в достаточной мере соответству­ет постдемократической модели: именно эти катего­рии чаще всего становятся объектами политического манипулирования, самой же этой группе по большей части присущи пассивность и недостаток политиче­ской независимости. Это неудивительно, поскольку эти слои численно выросли в течение постдемократи­ческого периода. Как ни странно, они не вписывают­ся в нашу параболу. Служащие непроизводственного сектора в прошлом не подвергались политическому исключению, поскольку их число в преддемократи-ческий период было очень мало; на волне демократи­зации они играли пассивную роль, держась в стороне от борьбы активных сил большого бизнеса и органи­зованного (в основном физического) труда за дости­жение социального компромисса. В результате этот слой мало что получил для себя от постдемократии.

ЖЕНЩИНЫ И ДЕМОКРАТИЯ

Тем не менее в недавнее время мы стали свидетеля­ми серьезного исключения из этой модели пассивно­сти: речь идет о политической мобилизации женщин. На поставленный выше вопрос, почему в историче­ском плане со стороны женщин почти не наблюда­лось независимого выражения профессиональных требований политического характера, легко дать от­вет. Во-первых, женщины в качестве хранителей се­мьи, то есть будучи занятыми в непроизводственной сфере, в течение долгого времени были менее склон­ны, чем мужчины, ставить свои политические взгля­ды в зависимость от места работы. Они реже участ­вовали во всевозможных организациях, за исключе­нием церковных. В силу сложных причин, в которые мы сейчас не будем вдаваться, в большинстве евро­пейских стран представителями этих семейных и ре­лигиозных интересов являлись консервативные пар­тии. Хотя за последние тридцать лет многие женщины вступили в ряды рабочей силы, большинство из них работает на полставки и, соответственно, не разорва­ло тесных связей с домашней сферой.

Во-вторых, если мужчины, как пол, уже проявив­ший активность в общественной жизни, в свое время могли создавать союзы и движения, не опасаясь того, что кто-либо стал бы рассматривать мужской харак­тер этих организаций как своего рода атаку на жен­ский пол, то в отношении женщин, создающих свои организации вдогонку за уже существующими муж­скими, наблюдалась совершенно противоположная ситуация. Выражение женского мировоззрения вос­принималось как критика мужских взглядов. С уче­том того, что большинство людей связано с общест­вом через семью, женщинам сложно выражать свои специфические интересы, связанные с их преимуще­ственно женскими профессиями, не вызывая тре­ний в семье и имея сколько-нибудь серьезный шанс на создание собственных сообществ. Неслучайно от­кровенно феминистские организации обычно выра­жают интересы одиноких женщин более эффектив­но, чем замужних.

Однако с начала 1970-х годов эта ситуация стала ме­няться. Происходила мобилизация — или, точнее, це­лый спектр мобилизаций — женских идентичностей и их политического выражения. Наряду с движением зеленых она представляла собой самый важный со­временный пример демократической политики в ее позитивном, творческом смысле. Это явление разви­валось по классическому образцу массовых мобили­заций. Оно зародилось в узком кругу интеллектуалов и экстремистов, затем вырвалось оттуда, выражаясь сложными, многообразными и неконтролируемыми способами, вытекавшими, однако, из фундаменталь­ного требования всех великих движений: выявления невыраженной идентичности, ведущего к форму­лировке интересов и к созданию формальных и не­формальных группировок, представляющих эти ин­тересы. Как и всякое великое движение, оно заста­ло существующую политическую систему врасплох и с трудом поддавалось манипуляции. Кроме того, в своем развитии оно оставалось неподконтрольно официальным феминистским движениям. Возмож­но, первые феминистки, стремясь мобилизовать сво­их сестер, и не собирались создавать ничего подобно­го феномену Girl Power, но характерной чертой всяко­го по-настоящему крупного социального движения является его способность принимать всевозможные, нередко неожиданные и противоречащие друг дру­гу формы.

В феминизме присутствуют все ключевые ингреди­енты значительного демократического явления: экс­тремисты-радикалы, трезвые политики-реформа­торы, хитрые реакционеры, подхватившие лозунги движения и подающие их в диаметрально противо­положном ключе, всевозможные культурные прояв­ления и элитарного, и массового характера, постепен­ное проникновение в язык простых людей отдельных элементов языка этого первоначально эзотерическо­го движения. Со временем и политическая система начала реагировать на требования женщин при по­мощи весьма разносторонней политики. Параллель­но с этим возрастал интерес политических и дело­вых элит к вовлечению женщин в ряды рабочей силы. Странноватое и, возможно, нестабильное состояние современных гендерных взаимоотношений, при ко­тором явно подразумевается, что и мужчины, и жен­щины должны работать, но при этом женщины все равно остаются главными хранителями семьи, дела­ет женщин идеальными кандидатами для должностей на полставки; так удовлетворяется потребность ком­паний в гибкой рабочей силе. А государство радует­ся увеличению числа налогоплательщиков, связанно­му с массовым выходом женщин на работу. Но это от­нюдь не снижает значения феминистского движения, а лишь его укрепляет. В конце концов, политический рост рабочего класса точно так же сопровождался ра­стущей зависимостью экономики от его потребитель­ских возможностей.

Вышеперечисленные факторы продолжают сдер­живать способность женщин к политической незави­симости, но весь опыт феминизма представляет со­бой островок демократии в рамках общего наступ­ления постдемократии, напоминая нам о том, что важные исторические тенденции порой можно пе­реломить.

ПРОБЛЕМА СОВРЕМЕННОГО РЕФОРМИЗМА

С учетом вышеизложенного мы легко можем оценить положение так называемых реформаторских группи­ровок во многих левоцентристских партиях, таких как «Третий путь», новые лейбористы, Neue Mitte или riformisti. Бывшая социальная база их партий стала ассоциироваться с упадком, уходом в оборону и по­ражением, перестав служить надежным отправным пунктом для установления контактов с обращенными в будущее явлениями — либо происходящими в рам­ках электората, либо связанными с животрепещущи­ми проблемами. Организации, призванные доводить До политиков чаяния народа — сами партии и свя­занные с ними профсоюзы, — все сильнее отдаляют­ся от точек роста в среде электората и рабочей силы и подают дезориентирующие сигналы в отношении политических приоритетов новых людских масс пост­индустриального общества.

Особое место в этом отношении занимают британ­ские новые лейбористы. Как отмечалось выше, бри-ганский пролетариат, когда-то составлявший фунда­мент одного из наиболее мощных рабочих движений в мире, в начале 1980-х пережил ряд особенно болез­ненных поражений. Лейбористская партия и проф­союзы отчаянно шарахнулись влево именно в тот мо­мент, когда развалилась прежняя социальная база ле­вой политики. Эти события поставили во главе партии новых людей, самым решительным образом настроен­ных отмежеваться от ее недавнего прошлого. Однако в результате такой стратегии партия лишилась сколь­ко-нибудь четко выраженных социальных интере­сов — за крайне многозначительным исключением су­щественно большего внимания к насущным женским вопросам, нежели того, что было свойственно консер­ваторам и лейбористам прежних эпох, чего, собствен­но, и следовало ожидать в контексте предшествующе­го обсуждения. Но во всех прочих отношениях смену лейбористов новыми лейбористами можно понимать как результат кошмарных 1980-х, когда демократиче­ская модель утратила свою жизнеспособность, как за­мену партии, пригодной для демократической полити­ки, на партию, пригодную для постдемократии.

Это позволило Лейбористской партии постепенно отказаться от своей прежней социальной базы и стать партией для всех, в чем лейбористам сопутствовал ис­ключительный успех. За исключением шведской Со­циал-демократической партии, британская Лейбо­ристская партия за последние годы добилась наибо­лее впечатляющих электоральных результатов из всех европейских партий левоцентристского толка. (Сле­дует, однако, отметить, что в значительной степени такой успех был обусловлен особенностями британ­ской избирательной системы, которая затрудняет ор­ганизованную критику партийного руководства и в то же время наделяет непропорциональным влия­нием в парламенте ту партию, за которую избиратели отдали больше всего голосов.)