Закон парности - Нина Соротокина

Словом, кенигсбергская жизнь потекла, и Никита тут же постарался пустить ее по нужному руслу. Но было вовсе не просто найти в большом, чужом городе, где полно трактиров, гербергов, постоялых дворов и гостиниц — нужную. Никита предположил, что искомый «Синий осел» должен располагаться не в центре. Вряд ли Мелитриса и ее спутник, кем бы он ни был, захотят афишировать свое пребывание в прусской столице. Но поиск надо начинать все равно с центра города. Вначале он расспросил хозяйку.

— А почему он синий? — спросила разумная женщина.

— Какой цвет предпочитаете вы?

— Зачем мне предпочитать цвет ослов? Они бесцветны.

Словом, фрау К. не знала такой гостиницы. После этого разговора Никита стал обращаться к хозяевам всех гостиниц, харчевен и аптек, которые встречались на его пути. Было бы легче, если бы спрашиваемые честно отвечали «не знаю». Не желая ронять своего профессионального реноме и симпатизируя русскому с безукоризненным немецким, они давали советы и взаимоисключающие друг друга указания.

Никита нашел «Синего осла» только на третий день. Надо ли описывать, каким громом среди ясного неба, «ударом поддых», как говаривал Корсак, было сообщение, что проживающая в гостинице графиня Грауфельд оставила сей дом неделю или около того назад при странных обстоятельствах.

— И что это были за обстоятельства?

— Мне не хотелось бы говорить на эту тему, сударь, — твердо сказал хозяин.

— Но вы же сами сказали мне про «обстоятельства»!

— Простите, сударь, во всем виновата моя болтливость. Время военное, смутное…

— Графиня Грауфельд жила одна?

— Нет. Графиня приехала с господином.

— Графом Грауфельдом?

— У господина была другая фамилия. Сейчас посмотрю… вот Осипоф… Он опекун графини.

— Как опекун? Я ее опекун!

Хозяин посмотрел на Оленева внимательно. Вся эта история с прежними постояльцами выглядела подозрительно, а теперь что ни день появляются какие-то люди, и всех интересует эта русская девочка в очках.

— Что за фамилия такая дурацкая — Осипов? Куда они отбыли? — негодовал Оленев.

— Сие мне неизвестно.

Хозяину давно прискучил глупый разговор, да и не обязан он… «Синий осел» приличная гостиница, а не притон для таинственных проходимцев. Но… «Нет такой вершины, которой не возьмет осел, груженный золотом», — говорят французы. Оленев был щедр, а «Синий осел» не был исключением из прочих упрямых парнокопытных. Хозяин не только рассказал все подробности «загадочных обстоятельств», но показал недавно вернувшуюся к жизни служанку, что лежала в комнате за стойкой, а потом проводил Никиту в те самые апартаменты, где жила таинственная графиня.

— Когда все приключилось, я имею в виду выстрел, дамы — графиня и ее дуэнья, занимались шитьем. Вот здесь на столе лежало очень много оранжевой материи, такой шелковой… Прямо зарево! Я и не знал, что русские так любят оранжевый цвет.

Никита вдруг усомнился во всем, рассказ хозяина попахивал легким сумасшествием.

— Как выглядела графиня?

— Юна… худа… красива, — хозяин поднял глаза к потолку. — Дуэнью зовут Фаина. Она добра и бестолкова, крупная такая дама, — он поднял руки и растопырил пальцы, показывая полногрудость загадочной дуэньи. — Да, забыл сказать… графиня носила линзы.

Она!

На квартиру Никита явился совсем потерянный. Что делать? С чего начать поиск? Вывод напрашивался сам собой — надо звать на помощь друзей.

— Сейчас лето. Корсак ваш в плавание ушел, помяните мое слово, — пытался отрезвить барина Гаврила.

— Ушел, значит, письмо ему оставлю. Корсак человек общительный, мог что-нибудь видеть, слышать… Гаврила, неужели ты не хочешь съездить в Meмель? Алешка о нем столько рассказывал!

Дорогу в Мемель покрыли за три дня. С чем хорошо в Пруссии, так это с дорогами: гладкие, твердые, без ненужных изгибов. Да и что говорить, место плоское и грунт отменный. При таких песчаных грунтах и в России могли бы быть приличные дороги.

Имея в кармане рекомендательное письмо от Ивана Ивановича Шувалова, Оленев сразу направил стопы к вице-адмиралу Полянскому — и в тот же день был принят. Полянский принял князя очень благосклонно и сообщил, что фрегат Корсака вкупе с галиотом «Стрельна» вышли в море во исполнение приказа Ее Величества. Оленевым было испрошено позволение оставить Корсаку малое письмецо и получено разрешение передать оную писульку флигель-адъютанту с тем, чтобы в конце навигации, а именно осенью, он и вручил ее адресату.

От последних слов вице-адмирала Никите стало особенно тошно. Мало ли какие беды случались у него в жизни, но в одном судьба всегда была к нему милостива — она не отказывала в помощи друзей. Где вы, гардемарины?

В самом трагическом настроении он вернулся в Кенигсберг, и тут ему повезло. Не столько веря в успех, с которого начал поиск (так грибник все шарит и шарит под елкой, где в прошлом году нашел белый), Никита опять поехал к «Синему ослу». И надо же такому случиться, что в тот самый момент, когда он приступил к разговору с хозяином, в общую залу вошла невообразимая особа в обширной шляпе с васильками и оранжевой юбке, очень похожей на те абажуры, которыми далекие потомки Оленева стали украшать свой призрачный уют.

— Она, — сказал хозяин, не скрывая своего восхищения. — Сия дама уже приходила сюда после отъезда. На ее имя поступает почта. Только она ни бельмеса по-немецки. Несколько слов…

Фаина подплыла к стоящему за стойкой хозяину, отстранила Никиту локтем, расправила на груди черные кружева и сказала на чудовищном немецком:

— Потеряла брошку… в комнате, когда здесь жила…

— Вам ничего нет, — поспешно отозвался хозяин, выразительно кося глазами в сторону князя.

Никита понял, что слова про потерянную брошку не более чем пароль. Удостоверившись взглядом в моральной поддержке хозяина, он решительно положил руку на сдобное плечо обладательницы васильков:

— Вы были горничной у княжны Репнинской? Дама крепко зажмурилась, потом подпрыгнула на месте и с неожиданным проворством метнулась к двери. Никита бросился за ней, крича вдогонку:

— Подождите, сударыня. У меня благие намерения. Я друг Мелитрисы. Я князь Оленев. Я ее опекун. Мы сейчас купим сто брошек. Где Мелитриса?

Он догнал ее уже на улице, и то потому, что она вдруг встала столбом, повернув к нему разгоряченное лицо:

— Это я вам письмо послала?

— В нем было три слова? — ответил Никита вопросом на вопрос.

— Вот именно, сударь. — Фаина улыбнулась, — и заметьте, написано ее почерком. А она мне говорила: