Драконье крыло - Маргарет Уэйс

Именно этим отличался Лимбек от большинства своих соплеменников. Те предпочитали смотреть внутрь. А Лимбеку было интересно, что там снаружи – даже если там всего-навсего хлестал ливень с градом и сверкали молнии или, в редкие минуты затишья, открывался вид на цистерны, рычаги и ослепительные вспыхалки Кикси-винси.

Еще одна особенность жилища Лимбека делала его поистине уникальным. На входной двери, что выходила на улицу, внутрь утеса, крупными красными буквами было написано: «СОПП».

Во всем остальном это было обычное гегское жилище: обстановка простая, изготовленная из подручного материала, без всяких там завитушек и финтифлюшек. И все постоянно подпрыгивало. Стены, пол, потолок уютной пещерки – все непрерывно тряслось и дрожало от грохота, гула, стука, лязга, визга, треска и скрежета Кикси-винси – центра всей жизни Древлина.

Лимбек, почтенный лидер СОППа, против шума ничего не имел. Наоборот, шум его успокаивал. Он привык к нему еще во чреве матери – хотя там он звучал несколько приглушенно. Геги чтили шум, как и саму Кикси-винси. Они знали, что, когда шум прекратится. наступит конец их мира. Смерть они называли Великим Безмолвием.

Итак, Лимбек внимал приятному грохоту и скрежету и боролся с речью. Найти слова было не так уж трудно. А вот записать их… Фразы, которые казались величественными, благородными и изящными, пока он произносил их вслух, на бумаге выглядели плоскими и напыщенными. По крайней мере, так казалось Лимбеку. Джарре всегда говорила, что он чересчур строг к себе, что его речи на бумаге выглядят ничуть не хуже, чем на слух. Но Лимбек каждый раз отвечал, что Джарре не может судить беспристрастно, и подтверждал это нежным поцелуем в щечку.

Перед тем как записать очередную фразу, Лимбек произносил ее вслух. Он был ужасно близорук, но вблизи в очках видел плохо, а потому всегда снимал их, когда что-то писал. Поэтому он водил носом вслед за пером, и на носу и бороде у него оставалось не меньше чернил, чем на бумаге.

«Поэтому цель нашего союза „Служителей, Объединившихся ради Прогресса и Процветания“ состоит в том, чтобы обеспечить нашему народу счастливую жизнь сейчас, а не когда-то в отдаленном будущем, которое, быть может, никогда не наступит!» Лимбек увлекся, стукнул кулаком по столу, и чернила выплеснулись из чернильницы. Тонкий синий ручеек пополз к бумаге, грозя затопить всю речь. Лимбек преградил ему путь собственным рукавом Потрепанная туника впитала чернила, как промокашка. Она давно уже утратила всякий цвет, и потому фиолетовое пятно на рукаве внесло приятное разнообразие в общую картину.

«Много веков наши вожди говорили нам, что нас поселили в этом царстве Бурь и Хаоса оттого, что сочли недостойными жить наверху, вместе с ельфами. Мы, сделанные из плоти, крови и костей, не могли уповать на то, чтобы поселиться в земле бессмертных. Но, говорят они, когда мы сделаемся достойны, ельфы спустятся с Небес, и будут судить нас, и возьмут с собой в Небеса. А до тех пор нам надлежит служить Кикси-винси и ожидать велиюго дня. А я говорю вам, – Лимбек воздел над головой стиснутый кулак, – я говорю вам, что этот день никогда не наступит!

Я утверждаю, что нам лгали! Наши вожди заблуждаются! Верховному головарю и гегам из его списка легко говорить, что надо ждать перемен и Судного дня. Они не нуждаются в лучшей жизни. Они-то получают награду от богов. Но разве они делят ее поровну между нами? Нет! Они заставляют нас платить, и платить втридорога, за то, что мы уже заработали в поте лице своего!» («Здесь надо сделать паузу для аплодисментов», – решил Лимбек и в знак этого посадил большую кляксу – вместо звездочки.) «Пора нам восстать и…» Тут Лимбек умолк: ему послышался странный шум. Для ельфов, ежемесячно спускавшихся сюда за водой, оставалось загадкой, как здесь вообще можно слышать что-нибудь, кроме грохота Кикси-винси и рева бурь, которые проносились над Древлином по несколько раз в день. Но геги привыкли к оглушительному шуму и обращали на него внимания не больше, чем какой-нибудь ельф из Трибуса – на шорох ветра в листве. Гег может крепко спать под оглушительные раскаты грома и вскочить от шороха мыши в кладовке.

Внимание Лимбека привлекли отдаленные крики. В нем внезапно пробудилась совесть, и гег поспешно бросился к прибору для измерения времени (его собственному изобретению), стоявшему в нише. Сложное сооружение из кучи кружилок, крутилок и колесиков каждый час роняло в стоящую внизу чашку один боб. Каждое утро Лимбек ссыпал бобы в желобок наверху, и отсчет времени начинался сначала.

Лимбек пригнулся к самой чашке и торопливо пересчитал бобы. Он застонал. Опоздал! Он схватил куртку и устремился к двери, но тут ему на ум пришла следующая строка его речи. Лимбек уселся обратно за стол, чтобы записать ее, – он решил, что это не займет много времени. И, разумеется, тут же забыл обо всем на свете. Перемазанный чернилами, счастливый, он вновь предался своему красноречию.

«Мы, „Служители, Объединившиеся ради Прогресса и Процветания“, выдвигаем три требования. Первое: все обделения должны собраться и сообщить все, что они знают о Кикси-винси и его работе, чтобы мы могли стать хозяевами Кикси-винси, а не его рабами. (Клякса – алодисменты.) Второе: вместо того чтобы ждать Судного дня, служители должны начать заботиться о том, чтобы улучшить свою собственную жизнь. (Еще клякса.) Третье: служителям следует отправиться к верховному головарю и потребовать справедливого распределения того, что привозят ельфы!» (Две кляксы и прочерк.) На этом месте Лимбек вздохнул. Он знал по опыту, что третье требование вызовет наибольший энтузиазм у молодых гегов, которые работают целыми днями за ничтожную плату. Но Лимбек-то знал, что оно наименее важное из трех!

– Если бы они только видели то, что видел я! – грустно сказал Лимбек. – Если бы они знали! Если бы я мог рассказать им!

Тут течение его мыслей снова было прервано криками. Лимбек поднял голову и гордо улыбнулся. Ну да, речь Джарре произвела обычный эффект. «Она и без меня обойдется», – подумал Лимбек. Его это вовсе не огорчало, напротив – то была радость учителя, который любуется успехами любимого ученика. «Она прекрасно обходится без меня. Я выйду только под конец», – решил он.

В течение следующего часа Лимбек, весь в чернилах и вдохновении, был так занят своей речью, что на крики уже не обращал внимания и потому не заметил, что из приветственных они обратились в угрожающие. Единственным звуком, который в конце концов привлек его внимание, был грохот захлопнувшейся двери. Дверь находилась в трех футах от Лимбека, и поэтому он вздрогнул.

– Это ты, дорогая? – спросил он, глядя на темное расплывчатое пятно, которое не могло быть никем иным, как Джарре.