Корсар - Геннадий Борчанинов

— Огонь! — рявкнул я, едва ополченцы Тринидада высунулись из своих укрытий.

Первый залп просвистел над пляжем, будто серпом собирая чудовищный урожай, ополченцы валились наземь один за другим, но их было слишком много, а отступать им не позволяла знаменитая испанская гордость. Я поочерёдно разрядил все четыре пистолета в сторону врагов. Сердце колотилось, как бешеное.

Свистели пули, гремели выстрелы, первая шлюпка, нагруженная ранеными, ушла к бригантине, а мы остались охранять добычу, и раз уж грузить было пока некуда, все остальные тоже присоединились к сражению. Отстреливаться от испанцев всё же было безопаснее, чем грузить мешки под огнем.

Было жарко. Во рту стоял кислый привкус пороха, безумно хотелось пить, но всё это было некогда, времени оставалось ровно на то, чтобы перезарядить мушкет и снова пальнуть в сторону врага, надеясь, что сквозь завесу бело-серого дыма будет видно хотя бы одного, чтобы можно было надёжно прицелиться.

Испанцев явно набралось больше, чем нас, отомстить пиратам за пережитый ужас и унижение возжелали очень многие, но далеко не все они были профессиональными солдатами, привыкшими к грохоту мушкетов, пороховому дыму и видам смерти.

Шлюпка вернулась, флибустьеры вновь начали закидывать внутрь награбленное, низко пригибаясь, чтобы случайная пуля не поставила жирную точку в самом финале этого карнавала.

Я оглянулся на них, посмотрел, кто сидит на вёслах.

— Себадуку, скажи Клешне, пусть поверх голов залп из пушки дадут! — крикнул я.

Негр что-то прощёлкал и просвистел, а я вернулся к сражению, снова разряжая мушкет в сторону белого облака дыма.

Шлюпка снова ушла, выстрелы начали становиться всё реже. Пороховница была уже почти пуста, и я отчаянно надеялся, что остатков мне хватит на всё. Я был не единственным, у кого уже кончались припасы, флибустьеры делились друг с другом, некоторые уже сжимали в руках сабли, готовясь по первому зову броситься в рукопашную, но тут бригантина дала финальный аккорд, нестройным бортовым залпом постригая верхушки деревьев, под которыми укрывались испанцы. Этого, однако, оказалось достаточно.

Испанцы дрогнули и побежали.

Глава 13

Едва мы отошли от побережья Кубы, я приказал держать курс на юго-восток, а сам тут же принялся резать и шить, сам ещё не успев отойти от пережитого. Руки дрожали от усталости и стресса, и я даже позволил себе опрокинуть стопарик бренди, надеясь, что от этого они перестанут дрожать. Стало чуть легче, но ненамного.

В этой заварушке убитыми мы потеряли девятерых, ещё четверо оказались тяжело ранены, а легко раненых насчитали больше десятка. Я даже в какой-то момент пожалел, что вообще задумал этот налёт, мы едва не обломали себе зубы об этот городок. А если смотреть трезво, то это был полный провал. Да, мы взяли добычу, и вроде бы довольно неплохую, но при этом едва унесли ноги, а сам город сожгли самым нелепым образом. В общем, результат операции наводил уныние.

Так что бренди в этот вечер я допил целиком, заперевшись в каюте. День и правда выдался тяжёлым. Бригантиной управлять могли и без меня, моё присутствие, чтобы дойти до Тортуги, не требовалось, в способностях команды я был уверен на все сто, поэтому я предпочёл бездельничать и пить.

Как потом выяснилось, зря. Едва я прикончил остатки бренди, и в голове приятно зашумело, прогоняя тоскливые мысли, как в дверь каюты кто-то постучал.

— Кто?! — рявкнул я.

— Андре! Открой! Это я, Шон! — послышалось из-за двери.

Любого другого я бы, наверное, отправил восвояси, но не его. Пришлось встать, пройти к выходу, отчаянно сражаясь с удивительно сильной качкой, и открыть засов.

Ирландец вошёл, чуть прихрамывая, посмотрел на меня удивлённо.

— Ты чего это? — спросил он.

Пустые бутылки катались по полу вслед за каждым креном «Поцелуя Фортуны», периодически сталкиваясь и звеня.

— Устал, — сказал я.

Шон кивнул, задумавшись о чём-то своём, подошёл к моему столу, попытался вытряхнуть хоть каплю бренди из единственной оставшейся там бутылки. Не вышло.

— Пойдём, ребят похоронить надо, — мрачно сказал Шон.

Я, пошатываясь, прошёл к шкафу и вытащил оттуда Библию, на миг ощущая себя фельдкуратом Кацем. Грешновато.

На палубе лежали девять зашитых парусиновых саванов, и угрюмая пьяная тоска навалилась на меня с новой силой. Вся остальная команда была уже на палубе, с непокрытыми головами, стоически перенося мелкий противный дождик, будто нарочно моросящий именно в этот момент. Я тоже стянул шляпу с головы, поёжился, когда холодные капли начали стекать мне за шиворот, прошёлся вдоль ровного ряда усопших.

Раскрыл Библию, стараясь держать так, чтобы капли как можно меньше попадали на тонкую бумагу, полистал наугад, пытаясь отыскать подходящий кусок. Спьяну мелкие строчки, да ещё и на чужом мёртвом языке, воспринимались невероятно трудно, расплываясь в безликую мешанину букв.

— Иоанн, пять-двадцать четыре, — подсказал кто-то из моряков.

— Спасибо, — буркнул я, перелистывая до нужной главы.

В команде были и католики, и протестанты, и негры, которые вовсе не были христианами, но все были согласны, что заупокойная имеет силу, даже если проведена вот таким образом, в море, капитаном, по старой католической Библии. Других на корабле попросту не нашлось.

Я зачитал отрывок насколько сумел, ещё раз добавил в конце «аминь», захлопнул книгу, перекрестился. Мертвецов, зашитых в их же гамаки с ядром в ногах, начали выталкивать за борт по одному. Некоторые уходили на дно совсем беззвучно, некоторые с небольшим плеском, но в морскую могилу отправились все.

Мы ещё некоторое время постояли молча, а потом начали потихоньку возвращаться к своим делам. Корабль шёл где-то между Кубой и Ямайкой, по большой дуге обходя Сантьяго-де-Куба, в котором тоже базировались патрульные корабли испанцев, и я решил не вмешиваться, рассудив, что Клешня знает, что делает.

Нужно было подбить бухгалтерию, пересчитать добытое, но в пьяном виде заниматься этим будет довольно трудно. Поэтому я вернулся в каюту и снова заперся внутри. Немного посидел, заполняя судовой журнал, а потом завалился спать, надеясь, что завтра будет лучше.

Лучше не стало. Даже наоборот, меня настигло тяжкое похмелье, от которого голова трещала по швам, а при одной только мысли о завтраке желудок неприятно сжимался. Тёплая затхлая водичка показалась живительным нектаром, возвращая меня к жизни, воскрешая, как Лазаря.

Я кое-как привёл себя в порядок, оделся, вышел на палубу, с удивлением понимая, что время давно уже перевалило за полдень, а мы идём теперь через Наветренный пролив, разделяющий Испаньолу и