Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV — первой трети XVI в. - Михаил Кром

Итак, «украинные» князья во второй половине XV в. представляли собой и по происхождению, и по статусу весьма пеструю картину. Прежде всего можно выделить две категории: князей-отчичей и князей — владельцев полученных от господаря вотчин. Но это слишком общее деление: и в первой, и во второй категориях обнаруживается большое разнообразие в объеме княжеских прав, в степени зависимости от виленского двора, в размерах вотчин и т. д. Так, среди Рюриковичей — исконных владельцев своих земель четко выделяются как бы два полюса: на одном — князья-вассалы Новосильские, чьи отношения с великими князьями строились на договорных началах вплоть до конца XV в., на другом — утратившие княжеские права, превратившиеся в обычных вотчинников Мосальских; остальные князья занимали переходное, промежуточное положение между этими крайними полюсами (Мезецкие, Вяземские). Столь же разнообразным был статус вновь пожалованных княжеских вотчин: если владения Гедиминовичей (Бельских и Трубецких) никак нельзя считать уделами, то северские вотчины потомков московских удельных князей (особенно Можайских и Шемячичей) фактически напоминали к концу 1490-х гг. полусамостоятельные удельные княжения. Для последующего изложения важно подчеркнуть, что неоднородность, различия в статусе «украинных» княжат крайне затрудняли возможность их совместного выступления на внешнеполитической арене.

Наш анализ положения княжеских уделов и вотчин на русско-литовском пограничье будет неполон, если не коснуться внешнеполитического, межгосударственного аспекта статуса «украинных» князей. В литературе традиционно отмечается двусторонний характер службы верховских князей (Литве и Москве)[318]. Здесь, однако, необходимы существенные уточнения. В русско-литовском договоре от 31 августа 1449 г. сказано в общем виде: «А верховъстии князи, што будуть издавна давали в Литву, то им и нинечы давати, а болши того не примышляти»[319]. Таким образом, великий князь московский старался сохранить свое покровительство и влияние над теми «украинными» князьями, которые к середине столетия оказались на литовской службе. Но о каких конкретно князьях здесь шла речь? Явно не о Тарусских, о которых в том же докончании ясно сказано, что они служат Василию II, и Казимиру «в них не вступатисе», и не о более мелких Хлепенских и Фоминских, поскольку, согласно тому же документу, «их… отчины, земли и воды — все мое, великого князя Васильеве»[320]. Следовательно, могли иметься в виду князья Новосильские, Мезецкие, Мосальские, служившие тогда Литве. Если, однако, обратиться к докончаниям великих князей московских первой половины XV в., в частности, с рязанскими князьями, можно заметить, что там упоминаются из «верховских» только тарусские и новосильские князья, причем особое внимание уделяется именно этим последним: даже после того как они перешли на литовскую службу, в докончаниях с рязанским великим князем Иваном Федоровичем 1434 и 1447 гг. делается специальная оговорка: «А новосилски[е] князи добьют мне челом, великому князю Василию Васильевичи)…» — в этом случае и рязанский князь должен «с ними взяти любовь по тому ж»[321]. Таким образом, кому бы ни служили новосильские князья — московскому или литовскому великому князю — они оставались в сфере междукняжеских, межгосударственных отношений; другие же «верховские» князья фактически к середине XV в. из этой сферы исчезают, превращаясь во «внутренних», московских или литовских. Уместно напомнить, что только новосильские князья на практике переходили в первой половине XV столетия с литовской службы на московскую и обратно вместе с вотчинами. Наконец, только по отношению к ним в 1490-х гг. была употреблена на русско-литовских переговорах знаменитая формула о службе «на обе стороны»: ведомо королю, — говорил Иван III, — «что нашим предним великим князем, да и литовским великим князем те князи на обе стороны служили с своими отчинами…» — и далее называются эти «князи»: Одоевские, Воротынские, Белевские[322].

Далеко не случайно, что именно за новосильскими князьями, чьи отношения с виленским двором еще и в 1480-х гг. определялись особыми докончаниями, признавалась определенная самостоятельность и в межгосударственной сфере. Чем меньше зависел служебный князь от сюзерена, тем, вероятно, активнее проявлял он себя на внешнеполитической арене. Это предположение нам предстоит проверить ниже, при изучении событий рубежа XV–XVI вв.

Наряду с отношениями к Москве и Литве большое влияние на положение украинных князей оказывала постоянная татарская угроза. Родоначальник новосильских князей, Роман Семенович, по словам родословий, «из Новосили в Одоев пришел жити от насилия от татарского», там же неоднократно встречаются характерные пометы «убили татарове»[323]. Татары часто «навещали» верховья Оки, а в конце 1430-х гг., как уже упоминалось, орда Улуг-Мухаммеда на несколько лет обосновалась в Белеве. В 1480 г., идя на соединение с Казимиром, хан Ахмат, миновав Мценск, Любуцк и Одоев, «ста у Воротыньска, ожидая к себе королевы помощи»[324].

Частые набеги татарских орд заставляли «верховских» князей искать покровительства в Москве или Вильно. Показателен в этой связи эпизод 1424 г. (уже упоминавшийся нами в другом контексте): «Царь Куидадат, — сообщает летопись, — поиде ратию к Одоеву на князя Юриа на Романовича». Услышав об этом, Витовт послал подмогу одоевскому князю, одновременно известив своего зятя, Василия I (на чьей службе находились тогда новосильские князья), однако «московскаа сила не поспела», и татары были разбиты только с Витовтовой помощью[325]. В этом эпизоде наглядно видно, что для участвующих сторон одоевский князь — самостоятельный правитель, субъект межгосударственных отношений. Кроме того, можно полагать, что безопасность его княжества гарантировалась совместно Москвой и Литвой. Наконец, если вспомнить, что в 1427 г., как показано выше, новосильские князья принесли присягу Витовту, то невольно напрашивается связь с событиями 1424 г.: очевидно, князья перешли на службу к тому государю, который оказался в состоянии оказать им в нужный момент эффективную помощь.

Интересно, что не только Москва и Литва, но и татары предъявляли права на сюзеренитет над верховскими княжествами: в 1498 г. Менгли-Гирей просил Ивана III помочь ему взыскать с одоевских князей причитающуюся хану пошлину, ибо «из старины одоевских городов князи… давали ясаку тысячю алтын, а дарагам другую тысячю алтын»[326]. Примечательно, что Иван III, не оспаривая права хана на получение ясака, отговаривался тем, что отчина одоевских князей пуста и платить им нечем[327]. Таким образом, к концу XV в. эти князья и их владения были объектом притязаний трех держав: Литвы, Москвы и Крыма.

В заключение необходимо коснуться еще одного аспекта положения украинных князей — конфессионального. В отечественной историографии XIX века было распространено мнение, что православные в Великом княжестве Литовском подвергались гонениям со стороны католиков. Однако проведенное радом исследователей в начале XX столетия специальное изучение правового статуса православных в Великом княжестве XV–XVI вв. показало, что единственным законодательным ограничением права тех, кто исповедовал «греческую» веру, был предусмотренный Городельским привилеем 1413 г. запрет всем некатоликам занимать «уряды» в Вильне и Троках — т. е. фактически центральные должности в государстве[328]. В остальном же православные пользовались теми же правами, что и католики. Многие современные исследователи — и зарубежные, и отечественные — считают, что говорить о «религиозном гнете» в Литовском государстве эпохи Ягеллонов нет оснований: хотя православие являлась не господствующей, а только терпимой религией, эта веротерпимость была достаточно широкой; никаких насилий или репрессий против православных не было, в вопросах культа им предоставлялась полная свобода; нельзя переносить на XV — начало XVI в. ситуацию конца XVI–XVII в.[329] Другие авторы видят картину не в столь радужном свете, указывая, в частности, на колебания правительственного курса в отношении восточной церкви[330], но даже при самом осторожном подходе можно считать несомненным, что по крайней мере до 80–90-х гг. XV в. положение православных в Великом княжестве было вполне благоприятным[331]. Действительно, даже Иван III, очень ревниво следивший за положением православных в Литве, упрекая в 1500 г. Александра Казимировича за притеснение русских князей в вере, подчеркивал: «а наперед того от твоего отца и от твоих предков такая нужа им о вере не бывала»[332]. Что же касается упомянутого выше ограничения на занятие высших государственных постов, то оно украинных князей практически не затрагивало: лишь немногие из них, полностью утратив княжеские права, поступали на придворную и административную службу и получали те или иные «уряды» — о них нам еще придется говорить в дальнейшем. Большинство же порубежных князей принимали в политической жизни Литвы незначительное участие, а уделы новосильских князей, как показано выше, вообще были обособлены почти полностью от Великого княжества. Наконец, частые переходы князей с московской службы на литовскую и обратно в первой половине XV в. и даже позднее показывают, что при этих переходах они не чувствовали какой-то перемены духовной атмосферы, оставаясь в том же русском, православном пространстве. Отсутствие религиозной границы, как и твердой политической линии раздела между Московским и Литовским государствами было важным аспектом положения украинных князей в рассматриваемый период. Проанализировав с разных сторон положение этих князей, можно перейти к изучению их роли в событиях конца XV в., приведших к вхождению верховских и северских уделов и вотчин в состав России.