Хроника Маджипуры. Валентайн Понтифик - Роберт Сильверберг

Излишества изгнали художника Териона Нисмайла из хрустальных городов Замка Горы в мрачные леса западного континента. Всю жизнь он прожил среди чудес Горы, путешествуя, согласно требованиям своей профессии, по пятидесяти городам, и каждые несколько лет сменяя роскошь одного на чудеса другого. Родился живописец в Дэндилмире, и на первых его полотнах запечатлелись сцены Сверкающей Долины, буйные и страстные от вложенного в них пыла юности. Несколько лет прожил в поразительном Кэнзилэйне, городе говорящих статуй, потом во внушающем благоговение Сти, от одного предместья которого до противоположного не меньше трех дней пути, побывал в Халанксе, расположившемся почти у окраины Замка, и пять лет провел в самом Замке, где создавал картины придворной жизни Венценосца Трэйма. Его полотна высоко ценились за холодную сдержанность и изящество, отражающие высшую степень совершенства Пятидесяти Городов. Но тем не менее, красота этих мест со временем перестала трогать душу и чувства художника, и когда Нисмайлу исполнилось сорок лет, он начал сравнивать совершенство с застоем и не мог глядеть на самые знаменитые свои работы. Душа требовала непредсказуемости, преобразования.

Высшей критической точки, наибольшей глубины кризиса живописец достиг в садах Толингарского Барьера, удивительном парке, раскинувшемся между Дэндилмиром и Стипулом. Венценосец заказал серию картин о садах, чтобы украсить беседку из ползучих растений, выстроенную у края Замка. И Нисмайл услужливо проделал далекое путешествие вниз по склонам колоссальной Горы прошел миль сорок по парку, выбирая подходящее место для работы, и установил мольберт на Казкаском Мысе, где горизонтальная линия сада тянулась вдаль гигантскими зелеными, симметрично пульсирующими завитками. Он бывал здесь еще мальчишкой. На всей Маджипуре нельзя найти места более безмятежного и чистого. Толингарские сады составляют растения удивительной красоты и опрятности, их не касаются руки садовников. Деревья и кустарники развиваются в грациозной симметрии, регулируя промежутки между собой и подавляя всю близлежащую траву. Когда они роняли листья или считали необходимым избавиться от засохшей ветви, собственные ферменты быстро разлагали сбрасываемый материал, превращая его в полезный компост. Этот сад основал Властитель Ховилбов более ста лет назад. Его преемники Властитель Кэнэтэ и Властитель Сирран продолжили и расширили программу генетически управляемых преобразований, и уже в царствование Властителя Трэйма замысел был завершен, так что творение, казалось, застыло, навечно прекрасное. Это было само совершенство, которое и решил запечатлеть Нисмайл.

Он стоял перед чистым холстом, глубоко и спокойно втягивая воздух, как всегда, когда готовился войти в транс. А потом в одно мгновение дух его, отрешившись от сознания, впитал в себя миг уникальности видимой сцены психофизическим восприятием. Он обвел взглядом нежные холмы в зарослях кустарника с изящными иглами листвы — и волна бунтарской ярости захватила его. Живописец затрепетал, пошатнулся и чуть не упал. Этот замерший пейзаж, это место, чистое и прекрасное, этот непогрешимый и бесподобный сад не нуждались в нем. Он и сам по себе был неизменным, как картина, так же безупречно застыв в своем невидимом ритме до конца времен. Как страшно! И как ненавистно! Нисмайл пошатнулся, прижав ладони к вискам, Он услышал удивленный шепот сопровождающих, и когда открыл глаза, то увидел, что все в ужасе смотрят на почерневший, обезображенный пузырями холст.

— Снимите! — закричал художник и отвернулся. Все сразу пришло в движение, люди суетились, а в центре группы замер Нисмайл, похожий на статую. Овладев собой, он сказал спокойно:

— Передайте Властителю Трэйму, что я не смог исполнить его поручение.

За день он купил в Дендилмире все необходимое и отправился в долгое путешествие к обширным и жарким заливным лугам реки Иоайн, там сел на баржу и долго-долго плыл по медлительным водам Алэйсора, порта на западном побережье Альханроеля, откуда после недельного ожидания кораблем добрался до Ниминора — Острова Снов, где прожил месяц. Затем устроился на корабль паломников, шедший в Пилиплок, город на диком материке Зимроеле. Живописец был убежден, что Зимроелъ не будет угнетать ни изящной красотой, ни совершенством. Здесь насчитывалось восемь-девять городов, скорее всего небольших, да простые пограничные поселения, а все внутренние земли континента оставались дикими и малоисследованными туда Властитель Стиамот переселил метаморфов после их окончательного поражения четыре тысячи лет назад. Человек, уставший от цивилизации, мог бы восстановить душевные силы в таком окружении.

Нисмайл не питал иллюзий и ждал, что Пилиплок окажется грязной дырой, но к его удивлению город оказался древним и большим, выстроен по невообразимо четкому математическому плану. Такого безобразия, никоим образом не освежающего душу, он не потерпел и двинулся на речной барже вверх по Зимру.

Оставил позади огромную Ни-мою, прославленную даже среди обитателей других материков, но в городе под названием Верф, подчинившись порыву, покинул баржу, нанял фургон и отправился в леса на юге. Забравшись настолько глубоко в глушь, что нигде не осталось и следа цивилизации, он поставил хижину возле быстрой речки. К этому времени прошло три года, как он покинул Замок Горы. Всю поездку художник держался особняком, заговаривая с попутчиками только по необходимости, и не писал совсем.

Здесь он почувствовал, что постепенно начинает излечиваться. Все в окружающем мире казалось незнакомым и удивительным. В Замке Горы с его управляемым климатом царствовала бесконечная весенняя свежесть, ненастоящий воздух был чистым и сухим, дожди шли по расписанию. Но теперь он находился в туманном и дождливом лесу с губчатой плодородной почвой, где деревья росли в такой хаотичной путанице, какой он, живописец, не мог и представить, когда стоял у Толингарского Барьера. Он носил минимум одежды, методом проб и ошибок узнавал, какие плоды, ягоды и коренья пригодны в пищу, придумал плетеную запруду, облегчившую ловлю гибких красных рыб. Часами бродил Нисмайл по густым джунглям, смакуя не только необычную красоту, но и радость самих прогулок. Часто он пел громким срывающимся голосом, чего никогда не делал в Замке Горы. Иногда начинал было готовить холсты, но убирал их, так и не прикоснувшись; сочинял поэму с прочувствованными словами и пел ее стройным высоким деревьям, опутанным лианами. Правда, время от времени хотелось узнать, что происходит при дворе Властителя Трэйма и не нанял ли Венценосец другого живописца, но такие мысли приходили нечасто.