Изгнанники Зеннона - Алина Брюс

– здесь висели портреты всех Первых Утешителей. Кинн рассказывал обо всем кратко и сухо, точь-в-точь как когда-то дядя – Бернелам. Стеклянная дверь из коридора вела на небольшую террасу и в сад. Справа от нее на второй этаж поднималась просторная лестница, и Кинн провел меня наверх. Несколько раз я пыталась с ним заговорить, но, натыкаясь на закрытое, словно чужое лицо Кинна, вновь умолкала.

На втором этаже, миновав дверь в спальню Утешителя, мы оказались в коридоре, который украшали гобелены с историческими сценами и всевозможные фарфоровые и хрустальные статуэтки. Наконец, дойдя до середины коридора, Кинн распахнул массивные деревянные двери.

– Библиотека.

Помещение было залито мягким светом, который отражался от корешков книг, занимавших всё свободное пространство вдоль стен. Запах кожи и бумаги смешивался с едва уловимым ароматом лимонника, хотя цветов нигде не было видно. У широкого окна разместились два стола, еще один стол вытянулся посередине – над ним нависли искусно сделанные светильники.

Как и остальной дом, библиотека дышала уютом и удобством, но всё же чего-то не хватало. Я прошлась мимо стеллажей с книгами, тронула шершавое голубое сукно на длинном столе, всё время ощущая на себе взгляд Кинна. И тут я поняла.

Во всем доме не было ни единого его следа – ни оставленной на столе книги с закладкой, ни небрежно брошенных на комод перчаток, ни забытой игры в ровинсоль, которой увлекались почти все наши одноклассники. Словно Утешитель жил в доме один. От осознания этого мне стало еще тяжелее, и я с трудом произнесла:

– Тебя не было на наших занятиях в библиотеке.

Я постаралась сохранить легкий тон, без нажима, но по лицу Кинна словно пробежала тень, и он с неохотой ответил:

– Да, я был занят.

Я промолчала, сделав вид, что рассматриваю книги. Кинн вновь заговорил, и впервые в его голосе прозвучал отголосок волнения:

– Если честно, я уже закончил со своей частью. Так что…

В первую секунду его слова меня поразили. Наверное, я ослышалась. Я заставила себя обернуться к нему с удивленным лицом:

– Уже? А я никак не могу разобраться с их двойными отрицаниями.

Кинн посмотрел на шкатулку с часами, которую неловко держал в руке, и подошел к столу у окна, где лежала бумага и стояли в костяной подставке карандаши. Немного подумав, он что-то написал на листке бумаги, потом протянул его мне.

– Вот, думаю, это поможет.

Я нерешительно взяла записку и, увидев названия двух незнакомых книг, почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Значит, Кинн больше не собирается приходить в библиотеку.

Тихо, чтобы меня не выдала дрожь в голосе, я спросила:

– Разве мы не должны работать над этим вместе?

Я не рискнула поднять голову от бумаги, не рискнула посмотреть Кинну прямо в глаза.

Когда он наконец ответил, его голос был холодным и отстраненным:

– Думаю, теперь ты справишься сама.

Я кивнула, медленно убрала записку в карман и спросила каким-то чужим, спокойным голосом:

– Мне что-то душно. Скажи, пожалуйста, где у вас можно умыться?

– Налево и прямо до самого конца.

Я развернулась, не дожидаясь, пока Кинн скажет что-нибудь еще, решительно вышла из библиотеки и двинулась по коридору. За дверью в конце коридора скрывалась лестничная площадка, на которую выходило еще две двери. Я прошла в ванную комнату и, закрыв за собой дверь, прислонилась к ней спиной и беззвучно заплакала.

А чего я, собственно, ожидала? Что Кинн повинится в том, что игнорировал меня весь последний месяц, попросит прощения и пообещает вернуться к занятиям в библиотеке? Кто мы друг другу такие, чтобы я на это рассчитывала?

Как утопающая, я схватилась за браслет и прикусила губу, стараясь сдержать рыдания.

Разве Кинн давал мне повод для подобных ожиданий? Разве когда-то открывался мне? Разве пускал в свою жизнь? Нет. Это я имела неосторожность показать свою уязвимость и от этого возомнила, что нас связывают дружеские отношения. Наивная дурочка.

Видел бы кто-нибудь, как гордая Вира Линд плачет в чужой уборной над несостоявшейся дружбой!..

Глубоко вздохнув, я подошла к раковине и умылась холодной водой. Посмотрев на себя в зеркало, стерла жалкое, побитое выражение с лица. Пора прийти в себя.

В этот момент дверь в уборную открылась.

Служанка со стопкой полотенец уже шагнула внутрь, когда вдруг увидела меня. Ее бесцветные брови взлетели вверх, рот приоткрылся.

– Госпожа… я…

Зайди она чуть раньше, она застала бы меня в слезах. Но теперь я смотрела на нее с холодным недоумением, гордо расправив плечи.

Служанка обернулась к двери и растерянно забормотала:

– Простите, я думала… Нирронный замок… Думала, тут никого…

Во рту у меня мгновенно пересохло. Одно время нирронные замки были очень популярны, но у нас в доме их по понятной причине не ставили. Такие замки часто устанавливали на дверях в уборные, спальни и другие помещения. Человек, заходя внутрь, брался за ручку и пробуждал ниррон. Если следом хотел зайти кто-то другой, то пробужденный камень вызывал в ладони легкое покалывание, давая понять, что здесь занято. Покидая помещение, ниррон усыпляли до следующего раза.

Конечно же, я не могла пробудить ниррон. Я была в таком состоянии, что вообще не обратила на ручку внимания. И почему нельзя было обойтись обычным замком?

Мне вспомнилось дядино предупреждение: «Помни о том, кто ты. Особенно в этом доме». Как никогда остро я осознала, что мне грозит разоблачение в доме Утешителя Йенара – судя по всему, последнего человека, кому дядя хотел бы открыть мою тайну.

Я взглянула на сконфуженную служанку и решительно шагнула к ней, стараясь говорить приветливо, но твердо:

– Я понимаю, у вас много работы. Вы ошиблись, так бывает. Обещаю, что никому ничего не скажу.

Служанка подняла на меня бледно-серые глаза, в которых растерянность уступила место страху. Разумеется, теперь она скорее поверит в собственную ошибку, чем тому, что госпожа ей лжет. Она положила полотенца на этажерку у двери, глубоко поклонилась и пролепетала:

– Простите, госпожа. Надеюсь на ваше снисхождение.

Еще раз поклонившись, служанка быстро вышла, и с лестницы донеслись ее торопливые шаги.

Я глубоко выдохнула. Теперь бедная женщина будет переживать и винить во всем себя – и всё из-за моей невнимательности. Взявшись за ручку двери, я заметила, что меня трясет. Надеюсь, дядя уже закончил. Пора уходить из этого дома.

Покинув уборную, я собиралась вернуться в библиотеку, когда дверь справа, напротив лестницы, со щелчком приоткрылась.

Я напряглась, ожидая, что оттуда кто-то выйдет. Но никто так и не появился. Подойдя ближе, я почувствовала сквозняк. Видимо, в комнате было открыто