ОБХСС-82. Финал - Павел Барчук

и с порога орет: «Вашу мать! Кто вчера в опергруппе дежурил?!» Мы же все притихли. Дураков нет. Явно дело пахнет керосином. Сидим, молчим, естественно. Кому охота огребать? Никому. Смотрю, Палыч окончательно звереет. Глаза прям кровью налились. «Кто вчера в опергруппе дежурил?!» — спрашивает опять капитан. А у самого только пар из ушей не идет. Встает лейтенант Руковицын. Он у нас вечно в какую-ту херовину попадал. «Я, товарищ капитан.» — говорит Руковицын. Палыч ему, значит, опять: «Ты на вызов ездил?!» Руковицын: «Так точно, товарищ капитан.» А у самого вид такой…невинный. Мол, никаких косяков не было. Тут Палыч выдает: «Покойницу забирал?». Ну, мы уже начали ржать. Ясное дело, у Рукавицына, как обычно, через жопу все. Сначала старались сделать вид, что ничего не происходит. У кого-то нос, типа, чешется. Кто-то чихает. А сами, еле сдерживаемся, чтоб не заржать.

Руковицын капитану отвечает: «Забирал…» И вот тогда то и выяснилось. Забрал наш лейтенант бабульку, а в морге мест не было. Но она ведь — старушка. Совесть не позволила Руковицыну бабулю на пол бросить. Ну, он ее на стул посадил, около сторожа. А старушка сползает. Со стула. Лейтенант бабку веревкой и привязал. В одну руку паспорт положил, в другую — постановление на вскрытие.

— Ой, я кажется, понял… — Заржал Илья.

— Ага. — Стас кивнул. — Мало того, сторож ей всю ночь анекдоты рассказывал, так с утра пришла уборщица, тоже бабка, кстати. Попросила первую бабку, чтобы она ноги подняла. Старушка молчит. Что вполне естественно. Уборщица подумала, будто бабка заснула и толкнула ее ноги шваброй… Та — ноль эмоций. Ее к тому же Руковицын привязал, так она со стула не падает. Когда уборщица поняла, что бабка умерла, сразу потеряла сознание. Подумала, по ее вине. Падая зацепила документы, которые свалились на нее же, на уборщицу. А тут буквально сразу явились санитары. И что они видят? Одна бабка сидит на стуле, дремлет. А вторая — рядом лежит. Сверху — бумажка на вскрытие. Санитары, думая, что уборщица и есть покойник, погрузили ее на каталку и отвезли на вскрытие. Все, как положено. Там эту уборщицу раздели, положили на стол. В это время пришли студенты первого курса с медучилища. Окружили уборщицу. Стоят, смотрят. А преподаватель, собираясь сделать надрез, повернул уборщице голову. В этот момент она открыла глаза и очнулась. В обморок упали все, даже преподаватель. Короче…Палыч рвал и метал. А Руковицын только головой кивал. Мол, ай-яй-яй… Какая незадача.

Когда Стас закончил свой рассказ, ржали все. И Фомичёв, и Илья, и вернувшийся в палату дедуля, который не нашёл медсестры. Даже вокалист ржал, но осторожно. Он начал отходить не только от наркоза, но и от самой операции, а это малоприятный процесс. Да еще бедолага сильно хотел в туалет.

— Стас… пойдём в коридоре, что ли, прогуляемся. — Позвал я Соколова. — Сил нет лежать. Бока ноют.

Он вскочил с кровати, и тут же опять зашипел сквозь зубы.

— Млядский кот… — Вернусь, все лапы переломаю. — Высказался Стас и направился к двери.

Я осторожно откинул пододеяльник. Попробовал сесть, полностью оторвавшись от подушки. Вроде вышло неплохо. Слегка кружилась голова. Но это понятно.

— Эй, куда рванул? Штаны мне дай. — Окликнул я Соколова.

Тот оглянулся, понял, что я за ним в таком состоянии не угонюсь. Тем более, из одежды на мне — только плотная марлевая повязка. В коридор выйти, конечно, можно, правда, мало кого это обрадует.

Стас вернулся обратно, а потом из сумки, которую притащил с собой, достал спортивные штаны с футболкой. Были еще банки с едой. Их он сразу убрал в сторону.

— Штанов достаточно. — Я натянул спортивки, слез с кровати, и неспеша двинулся к выходу.

Соколов топал следом.

Как только мы, оказавшись в коридоре, отошли подальше от палаты, я сразу задал вопрос, который мучал меня последние минут десять.

— Это что, блин, за самодеятельность? Театральная постановка «Свой в доску парень».

— Вот знаешь Мажор… — Соколов усмехнулся. — Не быть тебе никогда ментом.

— И слава богу. — Я остановился возле нишы, находившейся в конце коридора. Там имелась скамейка, на которую мне удалось благополучно пристроить свой зад. — Объясняй давай. Что за цирк?

— Мужик этот… Петр. Он реально служил в метровке. Попаду сказал. Остальное — вранье. Жена ни при чем. Его убрали оттуда по какой-то серьёзной причине. И причина эта связана с чекистами. Он их боится. Подумал, что пришел человек по его душу. И произошло это реально пару лет назад. У него еще страх свежий. Я так понимаю, когда с тобой говорил комитетчик, уши никто не грел. Идиотов нет. А даже если есть, то я знаю, как это происходит. Быстро идиотизм исчезает и люди умнеют прямо на глазах. Короче… Боится мужик чекистов. Конкретно. А цирк… Считай до десяти, сейчас твой Петр появится. Он родственную душу увидел. Будем разговоры разговаривать. Интересно мне кое-что. Вот и вывел его на откровенное доверие. О… Даже до десяти считать ее пришлось.

Соколов посмотрел на мою палату. Я сделал то же самое. По коридору в нашу сторону топал Фомичев.

Глава 7

Стасик

— Здоров, мужики. Сидите? — Спросил сосед по палате, поравнявшись с нами.

Мы с Мажором переглянулись. Мажор с удивлением. Я со значением. Мол, говорил же тебе, видишь, человека кроет. А мужика действительно крыло. Хотя, он пытался это скрыть. Но пальцы, которые нервно перебирали край футболки, и бегающий по сторонам взгляд, все усилия сводили на «нет».

— Так здоровались. И виделись. Буквально минут пять назад в палате. — Жорик помахал рукой перед этим нервным товарищем. — Ты чего, Фомичев?

— Да так… Спросить хотел… — Мужик сел рядом с Мажором. Теперь они оба пристроились на больничной лавке, я стоял напротив них.

— Тот человек, который приходил… — Фомичев замолчал, не договорив.

Просто мимо нас пронесся гражданин, который недавно очнулся от наркоза. Ну, как пронесся… Ковылял по коридору из последних сил. Судя по направлению, путь его лежал в кабинет заведующего отделением. Я этот кабинет запомнил хорошо. Сам заходил прежде, чем отправился в палату. Хотел выяснить, что там с Жориком. Из первых уст, так сказать.

Причём, вид у наркозного был очень интересный. На лбу — испарина, глаза — навыкате, дыхание — частое, с хрипами. Последнее, скорее всего, итог быстрой ходьбы, к которой пациент явно не готов. Он одной рукой ухватился за нижнюю часть своего тела, второй — придерживал полы больничного халата, отвратительно серого цвета. Я так понял, подобную одежду выдают после операции. У Жорика на грядушке кровати висел такой же. Но Мажор не был бы Мажором, если бы нацепил эту страсть на свое мажорское тело.

Едва наркозный пациент скрылся за дверью, Фомичев продолжил.

— Человек…да. В