Мои осколки - Юрий Котлов

Однажды мать рассказала, что до замужества жила в общежитии на ТЭЦ-2, самом захолустном районе нашего города, и по соседству с ней жил писатель Иван П., известный наш и уже умерший мордовский автор. И вот, дескать, говорила она, тоже он целыми днями и ночами пишет-пишет, а потом отправит рукопись и ходит каждый день на почту узнать, не пришел ли ответ. И еще мать рассказывала, что тоже сочиняла стихи, писала рассказы, но никуда их не отправляла. И как-то (не верить матери у меня не было никогда оснований) она дала почитать свои творения писателю, и он разволновался невероятно, обещал, что уж это-то обязательно должны напечатать, и забрал их себе. А потом все это было опубликовано в местной газете, и он сам принес показать матери эту газету, но почему-то в авторах стояло… его имя! Мать, святой человек, на это свинство невероятное, на подлость эту, отреагировала с обычным смирением: на все воля Божья. Ни скандалов не стала устраивать, ни отстаивать свое авторство. И писать с тех пор бросила. А сосед ее вдруг стал востребованным, стали его печатать и ходил он уже не печальный, как раньше, а невероятно довольный. И подарил матери красивую шаль, которую она еще и с благодарностью приняла.

Сначала я пытался сочинять рассказы, потом написал фантастическую повесть «Гадальный дом Краффа». О старике сумасшедшем, который делал любому желающему не просто гадание, прогноз жизненный, а представлял полный отчет на видео — последние дни клиента. И три его клиента, два парня и девушка, решили выяснить, откуда у него вся эта информация на видео? Не связан ли он с нечистым, потому как все предсказанное им — сбывалось? И выяснили, что никакой он не чернокнижник, а чокнутый непризнанный изобретатель. Построил машину времени, и в угоду собственным прихотям и амбициям основал гадальный дом. Приходили люди узнать свою судьбу, а он на машине времени отправлялся в будущее, чтобы записать на пленку последние дни клиента. Вернувшись, вручал кассету клиенту за символическую плату, потому как не деньги были для него главное, гораздо важнее было для него упиваться собственным могуществом, быть на равных с самим Создателем, к которому он тоже собирался наведаться.

Повесть отправил, по-моему, в журнал или газету «Совершенно секретно», но ответа так и не получил. И рукопись не вернули, а был единственный экземпляр. Еще раньше, в конце восьмидесятых, наверно, написал роман «Фарцовщик» — тогда это было актуально, модно. Отправил его в какой-то журнал, название уже не помню, и вскоре получил рукопись обратно вместе с письмом: дескать, роман понравился, но напечатать его не смогут, так как журнал по объективным причинам закрывается.

Рассказ «Мать и сын» напечатала местная газетка, о том, как дурачок один деревенский, не имея никого, кроме матери, выкопал ее, умершую, притащил в дом и усадил с собой рядом на завалинку, как в прежние счастливые времена.

И еще напечатали в те времена рассказ мой «Кукла», и еще какие-то юморески, и везде, отправляя письмо, я ставил на конверте несуществующий обратный адрес и подписывался вымышленным именем. Для чего так делал — сам до сих пор не знаю. Но материнское сердце не обманешь, однажды показала мне газету с этим рассказом, «Мать и сын», и говорит: «Ты написал». Представляете?

И еще довелось помотаться по кабинетам мордовского книжного издательства, не год, не два, прежде чем мне вынесли там вердикт — рукопись не подходит, отказать. И все эти мытарства я подробно описал в романе «Как написать бестселлер», в сокращенном виде опубликованном в местном журнале «Странник» в 1999 году. С этим романом и еще одним, криминального жанра, я помотался вдосталь по московским издательствам, приезжал в столицу, привозил текст, уезжал, ждал звонка, не дождавшись, звонил сам, а потом ехал снова, чтобы рукопись забрать. Несколько лет угробил, и так никуда их и не пристроил.

В 2001 году отвез новый роман «Несколько мертвецов и молоко для Роберта» в известное питерское издательство «Лимбус-Пресс». В Москве был филиал, и когда я позвонил туда и поинтересовался, рассматривают ли они тексты начинающих авторов, мне дословно был дан такой ответ: «Если вы считаете, что действительно написали выдающееся художественное произведение, привозите». Мужской голос с картавым еврейским акцентом.

К такому повороту событий я не был готов, и это меня поначалу озадачило. Что значит — выдающееся? Я — автор, начинающий, но не критик, не рецензент. Да и опять же — самому себе трудно дать объективную оценку. Возомнишь о себе, что гений, что да, написал выдающееся произведение, скажут, у парня мания величия. Промямлишь нерешительно и робко, что произведение так себе, среднее, подумают, графоман, и неизвестно, захотят ли вообще прочесть.

В общем, размышлял я, прикидывал так и этак, и выходило, что выход один — рукопись отвезти, хотя это уже и намекало нескромно о выдающихся художественных достоинствах произведения.

Повез. Ночь ехал до столицы, утром нырнул на Казанском вокзале в метро. Выполз из-под земли на станции «Баррикадная». Кругом люд, толчея, автомобили диковинные, как «тарелки» инопланетные, и я — с папкой. Перешел на зеленый Садовку и стал искать нужную мне улицу, — кругом особнячки двухэтажные, таблички поясняют, что там посольства экзотических государств. Нашел, наконец. Улицу, дом. Тоже двухэтажный особнячок, внутри убого, а на первом этаже Союз композиторов и магазин нотный, еще книжный магазин полусырой и подобие кафе на три столика. Приперся я рано, заказал чай с лимоном в этом кафе захудалом, и никак не мог взять в толк, как это здесь, в убожестве таком сыром, может находиться Союз композиторов, и как здесь, на втором этаже, заключают договора с такими известными писателями, как Лимонов, Астафьев.

Я пил свой чай и ждал, пока придет кто-нибудь в редакцию. Четыре стакана выдул, очень медленно, по глоточку маленькому, и лишь к обеду притащился кто-то, да и то не в «Лимбус», а в соседнюю дверь, я там рукопись и оставил, попросив, чтобы передали.

Потом уехал домой, и снова месяцами жил ожиданием. Иногда звонил, справлялся. Тот же мужской голос с еврейским акцентом обнадеживающе твердил: «Читаем, читаем. Знаете, думаю, все будет хорошо».

Это вселяло надежду.

А однажды этот голос сказал, что роман будут печатать, и мне нужно приехать, чтобы подписать договор. Радость была неописуемая.

И перед поездкой в столицу я проконсультировался с Костей С., главным редактором и отцом-основателем «Странника», мы уже были с ним в хороших приятельских отношениях, и он сказал, что столичные издательства платят не меньше трехсот долларов за авторский лист, и я прикинул, что тысячи две должно набраться. Уехал, воодушевленный, и в редакции, когда спросил о сумме гонорара, мне ответили: «Триста долларов». Так и есть, подумал я, но на всякий случай решил уточнить: «За один авторский лист?»