Хроники пикирующего Эроса - Анна Яковлева

Ну это ладно, курсы так курсы, подумаешь. Походишь — и живи спокойно ещё полгодика, не горюй. Скучно? Это дурам скучно, но здесь таких немного. Бегают, суетятся, хоть какую работу ищут, особенно эти, с дипломами о высшем образовании: ах, любовь, любовь, ах мы с мужем партнёры и сидеть на его шее не хочу… А умным можно и телик посмотреть, и в баре посидеть, а летом с пляжа не вылезают — во жизнь-то… Но у меня такой не вышло, несчастливая я.

Со своим шведом я в Хельсинки и познакомилась. Между Швецией и Финляндией для ихних граждан граница открытая, вот они и шастают туда-сюда, если захочется. Ну, я уже была в курсе: что у финнов, что у шведов женщина может первая подойти познакомиться и предложить секс, здесь это нормально. Несколько слов я по-английски уже знала, а о чём тут долго разговаривать? Про шведов говорят, что хоть они и кажутся заторможенными, в сексе они гиганты. С другими шведами я дела не имела, а мой Эрик оказался совсем не гигант. Это я потом узнала почему. Он бывший алкоголик, одинокий, лет восемь ходит в группу АА — «анонимных алкоголиков», программа есть такая. У них алкоголизм считается болезнью, от которой вылечиться нельзя, а значит — только воздержание, чтоб ни одной рюмки, ни-ни, а социалка их оберегает как не совсем дееспособных — без разрешения социалки он, например, продать свой дом не может, ещё что-то… Ну так известно, что у алкоголиков, хоть и бывших, с сексом не фонтан, так, еле-еле. Но мне это и не нужно уже было, мне мужики опротивели, мне бы замуж. Ведь кушать что-то надо, одеваться, сына лечить…

Потом прислал он мне приглашение, поехала я в Швецию по гостевой визе, там мы быстро и поженились. Я дом на себя взяла, хозяйка-то я хорошая. Я вообще домашняя женщина, мне в радость дом держать, уют создавать. Пироги каждый день пекла, варенье сварила, он совсем оттаял: моя мама, говорит, когда-то такое варенье варила, в медном тазу. Теперь-то у них всё готовое или полуфабрикаты, шведские бабы тратить время на хозяйство не хотят, избалованы, почти все работают, а двойную нагрузку, на работе и дома, считают дискриминацией по половому признаку. У них одно время было даже так: жена ежедневно выставляла счёт мужу с расценками за свои домашние хлопоты, а он ей был должен платить как работодатель. Во бред! Потом вообще отменили разделение на мужские дела и женские. Всё, что по дому надо, делится поровну: и мужик может посуду мыть — хорошо, что у них у всех посудомоечные машины, и в декрете сидеть вместо матери, и женщина — заменить колесо у автомобиля или люстру повесить, без разницы. Вот почему русские жёны таким успехом у иностранцев пользуются? Мы красивые — это раз. Муж у нас — глава семьи, так, во всяком случае, при Союзе считалось, жена его обихаживает и дом на ней, это два. Западные феминистки мужиков своих затюкали — равноправие, равноправие, а что мужчинам такое равноправие поперёк горла, им пофигу. А русская жена — и ласковая, и накормит, и обстирает, в чужой стране прав качать не будет, подруг рядом нет, вот и сидит дома — спокойно с ней. По-шведски это lagom называется, то есть «хорошо», «нормально», «в меру» — как положено у приличных людей, всё тихо и сдержанно. Умеренность — это у них высшая добродетель, так что если о чём говорят lagom god — достаточно хороший — это значит просто превосходный, лучше не бывает. Вот кто бы мог подумать, что у предков-викингов, разбойников и завоевателей, получатся такие потомки, а? Просто анекдот.

И всё бы у нас хорошо было, да просрочила я визу, ну и турнули меня обратно в Россию. И все три года, что были мы женаты, визы в Швецию не давали. Пришлось нам встречаться в Хельсинки, несколько раз за три года я туда съездила — денег-то нет ни у него, ни у меня. Почему-то многие наши думают, что раз иностранец, то богатый. А Эрик уж который год сидит на пособии. И я живу впроголодь, на овсянке, пшене да картошке. От метро иду как-то, а вокруг в палатках фрукты разные продают. И так мне захотелось яблочка, просто яблочка — хоть волком вой, и слёзы градом, так я давно никаких фруктов не ела. С тех пор не смотрю на прилавки. Написала Эрику, что голодаю. А шведы известны жалостью к бедным, богатых у них любить не принято. Так он передал мне с оказией трёхлитровую банку мёда, и всё. Он что, думает, что я зиму на этом мёде продержусь? Вот теперь я с Эриком развелась, попробую ещё кого найти. Не такого жадного и не анонимного алкоголика, ни к чему не годного. Уж я ему устрою нормальную семейную жизнь, с домашней едой и уютом, тёплую, а в постели бешеную. И никаких больше lagom. Может, и получится, как думаете? Я теперь свободная женщина, ещё не старая и симпатичная. Ведь не может так не везти всё время? Хорошо, что сынок помер, отмучился.

Увидеть Париж и умереть?

Лана, 57 лет. Правнучка знаменитого атлета Ивана Поддубного, вышла замуж за французского виконта, сына Жоржа Брассенса, композитора и известного шансонье, авторские песни которого нам, россиянам, хорошо известны в исполнении Джо Дассена. «Бабье лето» — его сочинения. Познакомились они по интернету, потомок символа русской народной мощи и французского благородного сословия. Муж, так уж сложилось, ушёл из шоу-бизнеса и теперь свободный художник, Лана, имевшая в России два диплома, хорошую должность и зарплату, прекрасно зная французский, тем не менее подрабатывает тут где может, то ухаживая за стариками, то дежуря в студенческом общежитии. Живут они преимущественно на социальное пособие.

Лана:

— Анютка, ты же знаешь, какие среди наших женщин бытуют представления о Франции: ах, Париж, галантность, прекрасные дамы, мушкетёры, Наполеон, лучшие на свете духи, Марина Влади, Ален Делон… не пьёт одеколон (смеётся). А реальность никогда не совпадает со стереотипами. Если замуж идёшь по любви, как ни трудно в чужой стране, а справишься. А если мотивы другие… Ну, вот тебе истории трёх наших женщин, которые вышли за французов замуж из соображений престижа, обретения богатства и свободы. Свобода, равенство, братство, да, так нас учили в школе. Эти женщины разного возраста, из разной социальной среды, а истории получаются какими-то похожими, как из одного яичка вылупились.

«Все гады, и наши, и французы эти», — любимая присказка первой, назову её Александрой. Ей пятьдесят, приехала во Францию десять лет назад с пятнадцатилетней дочкой. На родине она жила в крупном индустриальном городе, занимала высокое положение на большом заводе, имела допуск к секретной информации, встречалась с иностранными делегациями, энергичная, весёлая, стройная красавица с каштановыми волосами. Видимо, именно с такой делегацией и приезжал в их город её будущий муж. Это было шапочное знакомство — виделись они только раз, а потом уже она заявилась во Францию выходить замуж, без знания языка, не понимая, что за человек её супруг.

Всё развивалось быстро. Денег ей богатый муж не давал, через три месяца стал бить смертным боем. Александра подумала, что проблема в дочери, и отправила её обратно на родину, сейчас она там уже и вуз закончила. А мать, оставшись одна, запила. Ну подумай, действительно, из уважаемой и обеспеченной женщины, ценимой на работе сотрудницы превратиться в одночасье в нищую приживалку, разлучиться с дочерью, в которой души не чаяла… Да, дочь — это, пожалуй, единственный человек, которого она любит. Все другие люди для неё «гады». Ну, развелись. Собственно, она повторила свой привычный сценарий, только в другой стране: в России дважды побывала замужем, первый брак длился год, второй — четыре месяца. Стала агрессивной, разучилась улыбаться, а если улыбнётся, то улыбкой Медузы Горгоны. Лечилась от алкоголизма, потом нашла работу — на заводе, на конвейере. Там она и выучила французский. На конвейере. А какой на конвейере язык? Матерный. Во французском нет точных соответствий нашему мату, который обозначает гениталии, но некоторые аналоги есть. И распространённое ругательство — cul, задница. Теперь она работает «помощницей по жизни» — сиделкой у стариков. Так вот и со своими стариками, и в учреждениях она разговаривает именно на этом франко-матерном языке, причём понимает, как именно она разговаривает, и гордится этим: вот я вас как!.. Читать и писать по-французски не выучилась и видит в этом некое своё достоинство: а пошли вы все…

Завела француза-любовника — тот быстро её бросил: ещё один повод для утверждения «все гады».

Живёт скромно и всё отвозит на родину — тряпьё из секонд-хэнда, деньги, на плате за проезд экономит в ущерб себе: представь, каково это — трое суток ехать на автобусе. А потому что дешевле.

Тут для нас православная церковь становится обычно гораздо значимее, чем была на Родине. Попросилась она как-то на Пасху со мною в храм — а у нас поблизости только греческий православный храм, ну да ведь это не столь уж важно. Вела она там себя отчуждённо, к иконам не подошла ни разу. Читает Библию на современном русском, говорит — у меня своя вера. Может, баптистка, кто её знает. У неё в родном городе баптизм — распространённая вещь. Фильмы смотрит только религиозные. Любит говорить, что Господь её хранит, хотя и загнал невесть куда. Как будто это Господь её куда-то загонял, а не сама решения принимала. Даже к Богу претензии.