Инамората - Джозеф Ганьеми

Внизу я попросил Пайка показать мне единственную комнату, в которой я еще не бывал, — медицинский кабинет Кроули. За небольшой приемной располагалось ничем не примечательное помещение для осмотра пациентов. Моему взору предстали гинекологическое кресло для осмотра и проведения простейших процедур, стеклянный шкаф, содержавший устрашающего вида инструменты (расширители и тому подобное), широкий стол орехового дерева — алтарь, с которого Кроули, словно священнослужитель, возвещал пациентам результаты осмотра. Если бы не отдельные уступки современным антисептическим требованиям — умывальник, емкость с иодидом ртути, лоток с использованными инструментами, ожидавшими отправки на местную станцию стерилизации, — помещение ничем бы не отличалось от врачебных кабинетов пятидесятых годов прошлого века. Я бы ничуть не удивился, узнав, что Кроули все еще хранит в каком-нибудь потайном закрытом ящике электрический вибратор и использует его в терапевтических целях как испытанное средство для успокоения «истеричных» пациенток.

Я завершил мой осмотр посещением подвала. Но среди ящиков с углем, паровых котлов, садового инвентаря, дамских и мужских велосипедов я… так ничего и не обнаружил. Даже бутылки контрабандного джина. А посему я поднялся наверх, довольный тем, что, судя по всему, дом не скрывал никаких секретов: ни потайных дверей, ни тайных ходов. Какие бы скелеты ни прятали Мина и Артур Кроули в своем шкафу, к моему приезду их явно позаботились извлечь и переправить в другое место.

Я подробно доложил обо всем Маклафлину, позвонив ему из аптеки на углу, чтобы наш разговор случайно не услышали. Профессор как раз собирался на прием к очередному специалисту и мог уделить мне всего несколько минут. Мы обсудили предстоящий сеанс, он согласился со мной, что к сегодняшнему эксперименту невозможно подготовить систему контроля, поскольку пока не ясно, что именно Мина Кроули собирается нам показать. Маклафлин дал мне два совета, как предотвратить нежелательное вмешательство сообщников: во-первых, мне следовало потребовать, чтобы слугам дали выходной на этот вечер, а во-вторых, настоять на том, чтобы все двери в доме были опечатаны восковыми печатями с отпечатком моего большого пальца. Я согласился на обе эти профилактические меры и пообещал позвонить снова рано утром.

Я повесил трубку и вдруг почувствовал тяжесть в груди. Аптекарь, заметив, что мне нехорошо, решил, что это изжога, и предложил мне содовой воды со сливками и колотый лед. Но я попросил у него бромо-зельцер. Приверженец старых проверенных методов, он был явно разочарован, но все же порылся под цинковой стойкой и нашел то, что я просил. Я заплатил за телефонный разговор и за лекарство и поспешил вернуться назад, в двадцатый век.

Несмотря на бромо-зельцер, желудок мой целый день давал о себе знать, так что пришлось отказаться от чая, который приготовила для меня миссис Грайс. Я стал опасаться, что не смогу отдать должное изысканному ужину, который она готовила в честь прибытия членов экспертного комитета «Сайентифик американ». Но больше всего меня пугало то, что я окажусь не в состоянии присутствовать на сеансе. Позже я догадался, что боли мои были вызваны чрезмерным волнением, отягченным изрядной долей вины. Я говорю «вины», поскольку, сам того не желая, сразу проникся симпатией к Артуру и Мине Кроули. Эти добрые люди открыли мне двери своего дома и одарили доверием, мне же предстояло сделать все возможное, чтобы уличить их в обмане. Я лежал одетый на кровати, постанывал и не понимал, что мои страдания вызваны психосоматическими причинами. Наоборот — я был убежден, что отравился.

В конце концов часа в четыре я решил, что прогулка поможет мне прояснить голову и успокоить желудок. Я взял перчатки и пальто и спустился вниз. Я подумал, что Пайк обрадуется, если я освобожу его на один вечер от необходимости выгуливать собаку. Дворецкий весьма подозрительно выслушал мое предложение, но все-таки уступил и протянул мне поводок.

Весь следующий час терьер проводил для меня ознакомительную прогулку по окрестностям — от дерева до дерева, не пропуская ни одного мусорного контейнера или пожарного гидранта, даже птичьего помета! Если же не попадалось ничего достойного его отметки, то он просто присаживался и выдавливал пару капель посреди мощеного тротуара. Стоит ли удивляться, что, когда мы наконец вернулись на Спрюс-стрит, мне самому необходимо было срочно освободить мочевой пузырь. Но голова моя, увы, так и не прояснилась, а рези в желудке только усилились.

Когда мы с псом свернули на Спрюс-стрит, я заметил какую-то фигуру у дома номер 2013 и поначалу решил, что это бродяга пришел к кухонной двери попрошайничать. Но это оказался худой и изможденный мужчина с болезненно желтым цветом лица и горящими глазами, в грязной, словно у трубочиста, одежде.

— Привет.

Поводок натянулся в моей руке: терьер тоже заметил незнакомца. Услышав меня, человек поспешно нырнул в тень, а пес принялся лаять и рваться с поводка. Маленький стервец оказался на удивление сильным и буквально тащил меня за собой.

Солнце уже садилось, и улица погружалась в глубокую тень. Хотя вид хилого нищего не вызывал опасений, я вовсе не торопился повстречаться с ним в темноте. Я попытался удержать терьера и снова окликнул незнакомца. Наверное, так же ведет себя человек, когда попадает в лесную чащу, где водятся медведи. Он тоже старается сделать побольше шума, чтобы спугнуть зверя. В дальнем конце улицы внезапно упал мусорный бак, вскоре пес угомонился. Кем бы ни был этот мужчина и какие бы причины ни привели его на эту улицу — теперь его и след простыл.

Пока терьер в последний раз метил угол дома, я задрал голову вверх и увидел окно на третьем этаже. Это было окно той самой комнаты, в которой должен был состояться сеанс. Я разглядел под окном небольшой выступ, который не заметил прежде, когда осматривал дом. Снизу мне трудно было судить, достаточно ли он широк, чтобы на нем мог устоять человек. Надо это будет проверить, решил я, но вовсе не собирался вылезать из окна, поскольку слишком боялся высоты. На самом деле ширина выступа не имела большого значения, ведь взлететь туда с земли мог разве что человек-муха.

Терьер опустил лапу и несколько раз поскреб землю, словно цыпленок. Я потянул поводок и поспешил войти в дом, пока пес снова не увлек меня за собой.

— Господи, Финч! — воскликнул Ричардсон, едва переступив в тот вечер порог дома Кроули. — Да вы похожи на вареную сову! Что вы пили?

Мы собрались в гостиной и ждали прибытия хозяев. Я только что отказался от предложенного Пайком шерри.

— Я ничего не пил.

— Надеюсь, что нет, — проворчал Фокс, разыгрывая из себя строгого учителя. — Полагаю, мне нет нужды напоминать вам, что вы представляете здесь профессора Маклафлина и Гарвардский университет.

— Вам действительно нет нужды напоминать мне об этом, — огрызнулся я и понял: чтобы положить конец домыслам, мне придется скрепя сердце признаться в собственной слабости. Понизив голос, я прошептал: — Видимо, я съел что-то за завтраком. Возможно, это были скрэплы.

— Черт, надо было меня спросить! — рассмеялся Флинн. — Разве вы не знаете, из чего их здесь, в Пенсильвании, готовят?

— Из чего?

— Да рубят всю свинью без разбору, от копыт до пятачка, — один визг только и остается.

Как раз в этот момент Пайк принес канапе и, услышав эту фразу, мрачно зыркнул в мою сторону. Ну вот, подумал я, теперь он расскажет миссис Грайс, что я жаловался на ее стряпню. Если так и дальше пойдет, я настрою против себя всех домашних.

— Добрый вечер, джентльмены, — раздался голос, и все устремили взоры на Артура и Мину Кроули, вошедших в комнату. На Мине было расшитое бисером шелковое платье цвета шампанского. Гребень в тон платью поддерживал замысловатый шиньон. Хозяин дома был в вечернем костюме и походил на дипломата эдвардианских времен,[16] этот образ усиливали белые перчатки и трость с серебряным набалдашником. После взаимных представлений мы перешли в столовую. Мне было приятно видеть, что Мина произвела на всех такое же впечатление, как и на меня этим утром. Фокс сделался галантным и сдержанным, Ричардсон из кожи вон лез, поддакивая любой ее фразе, а Флинн пожирал ее взглядом, исполненным откровенной животной страсти. Меня так и подмывало пнуть его как следует под столом.

Артур Кроули, казалось, привык, что мужчины восхищаются его женой, пожалуй, ему это даже нравилось. Когда Пайк внес первую перемену блюд — хрустящие пирожки с зобной железой теленка, а затем холодный суп, называемый vichyssoise,[17] который, как гласило меню, являлся созданием шеф-повара отеля «Риц-Карлтон» в Нью-Йорке, Кроули попросил жену рассказать нам о том, как она впервые обнаружила у себя психические способности. Само собой, мы внимали каждому ее слову.