Рай. Том 1 - Джудит Макнот

Прошлым вечером в честь окончания школы он подарил Мередит кулон из розового топаза с тяжелой золотой цепью от Тиффани. Лайзе он презентовал гораздо менее дорогой, но все же, несомненно, красивый золотой браслет с ее инициалами и датой, искусно выгравированными и вплетавшимися в общий узор. Браслет был тоже куплен у Тиффани.

Сначала Лайза совершенно терялась, не зная, как обращаться с ним, поскольку Филип был неизменно вежлив, но всегда держался несколько холодно и не выказывал своих чувств — так же, как относился и к Мередит. Позже, поняв, что его поступки совершенно не соответствуют внешне бесстрастной и иногда грубоватой манере держать себя, Лайза жизнерадостно объявила Мередит, что Филип, в сущности, добрый и милый плюшевый мишка, который только рычит, но не кусается!

Это полностью ошибочное заключение заставило ее позапрошлым летом попытаться вступиться за Мередит, когда Лайза очень вежливо и с самой милой улыбкой объявила, что, по ее мнению, Мередит должна пользоваться немного большей свободой на каникулах. Реакция Филипа на то, что он назвал» неблагодарностью и вмешательством в чужие дела «, была крайне бурной, и только искреннее раскаяние и немедленные извинения девушки помешали ему выполнить угрозу положить конец дружбе Лайзы и Мередит, и потребовать от администрации Бенсонхерста передать стипендию, кому-нибудь» более заслуживающему» такой милости. Это столкновение потрясло Лайзу куда больше столь неожиданного взрыва бешенства. Из всего сказанного Филипом она справедливо предположила, что стипендия выплачивается из средств, пожертвованных семейством Бенкрофтов, и это открытие заставило Лайзу почувствовать себя совершенным чудовищем, хотя сама ссора оставила в ней чувство гневного раздражения.

И теперь Лайза ощущала такую же бессильную ярость и недоумение оттого, что Мередит держат в такой железной узде, не давая ей ни малейших поблажек.

— Ты в самом деле искренне считаешь, что он разыгрывает роль сторожевой собаки только потому, что твоя мать ему изменила?

— Она не просто изменила, она была настоящей шлюхой, которая после свадьбы спала со всеми, от лошадиных тренеров до водителей грузовиков, намеренно сделала отца посмешищем и развлекалась с самыми подозрительными личностями, грязными ничтожествами. В прошлом году я спросила Паркера, и он рассказал все, что знал от своих родителей. Очевидно, всем было известно, какая она.

— Все это ты часто повторяешь, — горько бросила Лайза, — только я не понимаю, почему твой отец ведет себя так, словно отсутствие моральных устоев — это нечто вроде генетического порока, который ты можешь унаследовать.

— Он ведет себя так, — ответила Мередит, — потому что отчасти верит в это.

Обе виновато посмотрели на Филипа Бенкрофта, вошедшего в комнату. Один взгляд на мрачное лицо, и Мередит забыла о собственных проблемах.

— Что случилось?

— Утром умер твой дед, — угрюмо сообщил он. — Сердечный приступ. Пойду выпишусь из отеля и заберу свои вещи. Я купил себе и тебе билеты на самолет, вылетающий через час. — И, повернувшись к Лайзе, добавил:

— Надеюсь, ты сможешь добраться домой на моей машине.

Мередит, желая, чтобы Лайза вернулась с ними, уговорила отца ехать домой на машине, вместо того чтобы лететь.

— Конечно, мистер Бенкрофт, — поспешно заверила Лайза. — И я очень сожалею о вашем отце.

После его ухода она взглянула на Мередит, тупо уставившуюся в пространство.

— Мер! С тобой все в порядке?

— Кажется, да, — сдавленным голосом ответила та.

— Твой дед — это тот, кто женился на собственной секретарше?

Мередит кивнула:

— Они не очень-то ладили с отцом. Я не видела деда с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать. Однако он звонил, обсуждал с отцом, как идут дела в магазине, говорил со мной. Он был… был… я любила его, — беспомощно заключила она. — И он тоже любил меня. — Она подняла на Лайзу затуманенные печалью глаза. — Если не считать отца, он был моим единственным близким родственником. И теперь остались лишь троюродные и четвероюродные братья, которых я даже не знаю.

Глава 7

Неловко переминаясь в фойе дома Филипа Бенкрофта, Джонатан Соммерс оглядывал толпы людей, которые, как и он сам, пришли предложить обязательные и необходимые утешения в день похорон Сирила Бенкрофта.

Джонатан остановил одного из официантов, разносивших спиртное, и быстро взял с подноса два стакана. Опрокинув порцию водки с тоником, он сунул первый стакан в большой горшок с декоративным папоротником, глотнул шотландского виски из второго и сморщил нос, поскольку это оказался не «Шива Регал». Водка в сочетании с джином, который он тянул из карманной фляги в машине, немного подкрепила его, и теперь Джонатан чувствовал, что почти готов выдержать утомительную похоронную церемонию. Рядом стояла крошечная пожилая женщина, опираясь на палку и с любопытством изучая его. Поскольку хорошие манеры требовали, чтобы он заговорил с соседкой, Джон завел то, что ему казалось вежливой беседой, подобающей столь печальному случаю.

— Ненавижу похороны, а вы? — осведомился он.

— Ну а мне они нравятся, — самодовольно объявила она. — В моем возрасте я считаю каждые похороны, которые посещаю, личным триумфом, потому что не я — почетный гость.

Джон проглотил смешок, потому что громкий хохот в столь тяжелый час будет серьезным нарушением этикета, который он привык соблюдать с самого детства. Извинившись, он поставил недопитый стакан на маленький столик и направился на поиски чего-нибудь получше. Оставшись одна, престарелая леди подняла стакан и слегка пригубила виски.

— Дешевое пойло, — с отвращением бросила она и поставила стакан на место.

Несколько минут спустя Джон заметил Паркера Рейнолдса, стоящего в алькове рядом с гостиной с двумя молодыми женщинами и мужчиной. Задержавшись у буфетной стойки, он взял очередной стакан со спиртным и подошел к друзьям.

— Блестящее собрание, не так ли? — заметил он, саркастически улыбаясь.

— А я думал, ты терпеть не можешь похороны и никогда на них не бываешь, — заметил Паркер после того, как все обменялись приветствиями.

— Совершенно верно. Я здесь не затем, чтобы оплакивать Сирила Бенкрофта, а для того, чтобы защитить собственное наследство.

Джон сделал большой глоток, пытаясь залить горечь, сжигавшую душу:

— Отец снова угрожает вычеркнуть меня из завещания и выгнать из дома, только на этот раз старый ублюдок, по-моему, не просто треплет языком.

Ли Эккермен, хорошенькая брюнетка с изящной фигурой, с веселым недоверием взглянула на него:

— Твой отец пообещал лишить тебя наследства, если не придешь на похороны?