Странная Салли Даймонд - Лиз Ньюджент

Всего тебе хорошего, старый друг! (Ничего, что я так говорю? Мне кажется, в те времена мы были вроде как друзья.)

С наилучшими пожеланиями,

Стелла Кофлан

Я отлично помнила Стеллу Кофлан. Заикалась она ужасно. Она вспыхивала каждый раз, когда кто-то пытался с ней заговорить, а если ей задавал вопрос учитель, я чувствовала запах пота, собравшегося у нее под мышками. Иногда она делилась со мной шоколадкой, не произнося ни слова. Стелла не была злой. И да, травили ее нещадно. Ей приходилось хуже, чем мне, потому что я едва ли реагировала. Меня этому научила мама. А Стелла часто тихо плакала рядом со мной. Я видела, как у нее вздрагивали плечи, но не знала, что сказать. Позвоню ли я ей когда-нибудь? Может быть.

Было еще одно неприятное письмо с обвинениями в отцеубийстве, но его автор предлагал помолиться за мою душу, идеально знал грамматику и подписался. Остальные открытки в основном оказались набором из соболезнований и поздравлений от людей, которых я почти не знала или имен которых не слышала от отца. Осталось еще два письма и посылка. Оба письма от журналистов, которые просили меня рассказать свою «историю» и сыпали намеками о моем трагическом детстве. «Нация заслуживает ответов», – написал один. Другой предложил 5000 фунтов за «эксклюзив».

Что со мной случилось, прежде чем отец и мама удочерили меня? И почему «нация» уже обо всем знает, а я – нет? У меня возникло искушение позвонить Анджеле, хоть она может и разозлиться. Должно быть, это было что-то плохое. И раз я этого не вспоминала, это не так важно. Я никогда даже не пыталась. Но теперь я припомнила, насколько необычным полицейским показалось то, что мое первое воспоминание – это празднование седьмого дня рождения. У других людей бывают более ранние воспоминания? У меня превосходная память. У меня как-то странно загудела голова. И затряслись руки. Я решила, это нервы. Я немного поиграла на пианино, пока не почувствовала себя лучше.

Потом вернулась к коробке. Аккуратно ее развернула и сложила бумажку в ящик, где мы храним розжиг и упаковку.

Это оказалась продолговатая обувная коробка, и когда я открыла ее, то мгновенно почувствовала разлившееся внутри теплое сияние. В тонкой оберточной бумаге лежал маленький плюшевый медведь; я выхватила его из коробки и прижала к груди. Тепло разлилось по всему телу – от пяток до кончиков пальцев. Я посадила его перед собой. Он был старый и потрепанный, без глаза, заляпанный и заштопанный, но, глядя на него, я почувствовала… нечто. Я снова обняла его, но задумалась. Почему он производит на меня такой эффект? Почему так согрело его присутствие? Почему про себя я обращаюсь к этой игрушке на «ты»?

– Тоби, – произнесла я вслух. Он не ответил.

Я обшарила коробку в поиске письма или открытки. На желтой клейкой бумажке было написано:

Думаю, ты будешь рада его вернуть.

C.

Глава 15

Я знала этого медведя. Его звали Тоби. Может, его подарила мама? У меня превосходная память. Почему я не могу вспомнить? Он пах пылью и плесенью, но еще и чем-то знакомым. Меня переполняли эмоции, которых я не понимала. Я возбужденно и восторженно смеялась. Я должна была найти «С» и заставить его или ее объясниться. Мне ужасно хотелось позвонить Анджеле, но я держала в голове предостережение отца. С кем еще я могла поговорить об этом? Отец сказал, что объяснит больше в следующем письме, но мне нельзя читать его до четверга. Это одна из тех ситуаций, когда я нуждалась в руководстве. Было поздно. Отец всегда говорил, что неприлично звонить по телефону после девяти вечера.

Я встала и пошла в свою комнату. У меня как будто чуть-чуть подкашивались ноги, но это было приятно. Я подготовилась ко сну, не выпуская Тоби из рук. Я разговаривала с ним, объясняла, что делаю, и приветствовала его в новом доме. Я надеялась, ему будет здесь хорошо. Я представляла, как он отвечает. Я сжала его в объятиях, и у меня слегка закружилась голова – так что не знаю, потеряла ли я сознание или просто заснула.

Той ночью мне приснился сон про худую женщину с длинными волосами. Я сидела у нее на коленях. Это было странно, потому что я никогда не сидела ни у кого на коленях. Еще это было странно, потому что мне никогда раньше не снились сны.

На следующий день я позвонила своей тете Кристин.

– О, дорогая, – вскрикнула она, – какая радость тебя услышать! Мы так беспокоились за тебя.

– У вас до сих пор есть то красное пальто?

– Что? О… это было так давно. Потрясающе, что ты помнишь. Прошло, наверное, лет двадцать с тех пор, как мы с тобой виделись.

– Вы выглядели как кинозвезда. Мне нравилось это пальто. Тетя Кристин, вы помните что-нибудь до того, как вам исполнилось семь лет?

Повисла пауза.

– Ну, да, у меня есть несколько воспоминаний – как мне покупает мороженое в рожке папа – твой дедушка…

– Сколько вам было лет?

– Наверное, три или четыре…

– Я думала, у людей начинают появляться воспоминания только после семи.

– Ну, у всех по-разному.

– Мне кажется, со мной что-то случилось, когда я была младше семи.

Повисла еще одна пауза.

– Салли, могу я приехать повидать тебя?

– Зачем?

– Думаю, будет лучше, если я смогу поговорить с тобой лично.

Меня согрела мысль о том, что я встречу ее снова.

– Могу быть у тебя сегодня к обеду.

– Вы хотите пообедать?

– Нет, просто чашка чая…

– Я могу сделать сэндвичи с ветчиной.

– Это было бы замечательно.

– Не берите с собой Дональда, хорошо?

– Ну ладно, он пока восстанавливается после операции, но почему ты не хочешь его видеть?

– Отец говорил, что он ленивый болван, который женился на вас ради денег.

Тетя рассмеялась.

– Почему вы смеетесь?

– Ох, твой отец. Еще сам говорит о проецировании…

– Я не понимаю. Мне не нравится, когда надо мной смеются.

– О боже, я смеюсь не над тобой! Слушай, не переживай. Я не буду брать Дональда.

Я повесила трубку сразу после того, как мы разделались с прощаниями, которые всегда страшно раздражают: «До свидания», «Пока», «До свидания», «До скорого», «Да, пока», «Тогда до свидания»… Это так утомительно.

Через два часа я пошла на кухню делать сэндвичи. Я смастерила слинг из отцовского шарфа, чтобы держать Тоби как можно ближе к сердцу. Я рассказала