Приснился мне Чаплин... - Роман Карцев

Догадались – схватили одеяло: «Прыгай, Миша!» Он прыгнул – и тут же столб бухнулся в горящую яму…

Мишу, кричавшего: «Нога! Моя нога!..» – отправили в больницу. «Эх, жаль, – сетовал режиссер, – что мы этого не сняли!..»

Эпилог у этой трагикомической истории примечательный.

Через много лет, гастролируя в Америке, я обедал в ресторане. Мне сказали, что меня хочет видеть один человек. Вошел тот самый Миша в халате повара со словами:

– Ну, ты меня узнал?!

Я говорю:

– Вроде что-то знакомое…

– «Что-то!» – Он нагнулся, поцеловал меня. – Если бы не ты, не твое кино, я никогда не попал бы в Америку. Я был обозлен на всех – на тебя, на пожарных, на кино, на страну… Уехал сюда. В кино не снимаюсь, не прыгаю – кручусь! Видишь, это мой ресторан. И я счастлив! Спасибо тебе, Роман! Сегодня ты у меня ужинаешь бесплатно!..

Даже не помню, как назывался тот фильм – о юном герое-партизане Володе Дубинине. Хотя снимал его не кто-нибудь, а сам Роман Виктюк – правда, тогда еще никому не известный.

Съемки велись в катакомбах. Я играл (хоть «играл» – это слишком сильно сказано) повара-партизана.

По-моему, фильма никто не видел, и слава богу, потому что порой бывает стыдно за бесцельно прожитую жизнь, даже если это киножизнь…

Зато потом мы встретились с Виктюком в нашем с Витей Ильченко спектакле «Браво, сатира!». Но это уже другой сюжет.

Следующая моя киношная неудача была в фильме «Дюма на Кавказе». Прекрасный сценарий Резо Габриадзе, но – режиссер не потянул.

Мы с Витей изображали газетчиков. Играли в красивых костюмах, в бакенбардах. Жили в Крыму. Море, солнце, жара, а мы в сюртуках и цилиндрах – кошмар!

Никогда не забуду одну сцену. Мы спали в каких-то вагончиках, и вот часов в шесть утра я услышал тихое пение. Пели на грузинском, очень красиво. Я встал, подошел к окну и в лучах восходящего солнца увидел Резо и еще одного актера, сидевших на перевернутой катушке высоковольтных проводов. Рядом были разложены помидоры, сыр, стояло несколько бутылок вина. Как они пели!

Я вышел к ним, мне налили вина, и Габриадзе сказал:

– Я хочу выпить за вашу нацию, которая дала миру Христа и Жванецкого!

Еще одна неудача – в фильме «Нечистая сила». Трое артистов изображали сказочных персонажей и творили всяческие чудеса. Что-то даже было в этом сценарии, однако фильм, к сожалению, не получился.

Но что мне нравилось – «нечистая сила», хорошо одетая, регулярно приходила в ресторан, заказывала икру, севрюгу, балык (это было еще до перестройки)… Стол ломился. Мы ели, пили, затем делали несколько дублей – и снова ели, пили… Дублер мне здесь был не нужен!

Звонят мне как-то из Ленинграда с предложением сыграть Швондера в телефильме Владимира Бортко «Собачье сердце». Булгаковскую повесть я прочел много лет назад в самиздате, был потрясен и тогда уже думал, как это можно было бы сыграть, совершенно не предполагая, что когда-нибудь доведется это сделать.

И вот я в Ленинграде. Еще не знаю, кто играет. Сижу в гримуборной – и вдруг в зеркале вижу Шарикова. Боже! Какое точное попадание!..

Начались съемки. У режиссера была единственная просьба ко мне – не перебарщивать в мимике. Играть было поразительно легко. Ведь образ был мне так хорошо известен! Он сопровождал меня всю жизнь.

Я уже упоминал монолог Жванецкого, в котором маленький работник культуры долбает спектакль. Так вот, почти в каждом спектакле у меня был монолог подобного персонажа. Сколько крови попортили нам такие долбодубы, как они вредили искусству!..

Лучшей своей ролью в кино я считаю Боярского в телефильме Владимира Аленикова «Биндюжник и Король». Во-первых, Бабель, во-вторых, Одесса, в-третьих, блестящий актерский состав – Васильева, Гердт, Джигарханян, Евстигнеев, в-четвертых, мюзикл, где все поют своими голосами. Я пел, танцевал; я знал все это изнутри.

Фильм снимался на Молдаванке, во дворе, где бегали куры, стояла лошадь, висело белье. Железная лестница вела на второй этаж, там мы гримировались, ели, лежали, говорили – больше всего с Гердтом. Боже мой, как он знал Одессу, как он ее любил и понимал! Десятки знакомых, десятки историй… И Одесса его очень любила. Гердт был нам с Витей крестным отцом, потому что присутствовал на смотринах в театре Райкина. Кстати, Райкин Зиновия Ефимовича просто обожал. Да и кто его не любил?! Вокруг него всегда была толпа. Как-то в Москве он пришел на мой спектакль «Моя Одесса»: в самых тонких местах раздавался его низкий бархатный смех. Это была высшая похвала мастера.

А фантастическая Таня Васильева! А Армен Джигарханян – армянин, так блестяще сыгравший еврея! Нехаму играла замечательная киевская актриса Раиса Недашковская. А как потрясающе сыграл свою эпизодическую роль Евгений Евстигнеев! Великий актер. На съемках он был немногословен, немного замкнут, но если уж говорил, то смачно. А красавица Ирина Розанова – Марусечка! А Максим Леонидов, который пел Беню! А музыка Александра Журбина!..

Молдаванский двор сдавал нам один дядечка, лысый, как мяч. Каждые пять минут он меня спрашивал: «Ты уже кушал? Что тебе дать?.. Что слышно в Москве? Зачем ты уехал? Мы что, тебя обидели? Ты испортил себе жизнь!..»

Съемки в этом дворе шли уже много дней, как вдруг в один прекрасный вечер здесь произошло явление богини. Закончилась съемка, сидим усталые на ржавой мансарде, курим, и внезапно в лучах заходящего солнца появляется дива неземной красоты – высокая, с ногами от шеи, в полупрозрачном легком платье. Непонятно, откуда она взялась и где была раньше. Все обалдели. Съемки остановились. Дива спустилась по лестнице, проплыла меж нами, вышла из грязного двора, села в подкативший старый «Жигуленок» и укатила. Больше мы ее не видели… Это тоже Одесса!

Фильм получился, по-моему, хороший, хотя и несколько затянутый. И все-таки он имел специфический успех у специфической публики. Я как-то смотрел его в круизе на теплоходе «Федор Шаляпин». Минут через пятнадцать после начала народ начал понемногу расходиться. Антисемиты! Я говорю: подождите, скоро выйду я, и я буду петь – такого пения вы еще не слышали!..

Позже, когда мы загорали на палубе, один «крутой» подошел ко мне и заявил:

– Рома, я от тебя этого не ожидал!

Что ж, как водится, великие артисты остаются не поняты современниками…

Звонок. Голос Эльдара Рязанова:

– Роман, не хотите ли сняться в моем фильме «Небеса обетованные»?

Я не задумываясь отвечаю:

– Хочу!

– Завтра вам пришлют сценарий.

– Не надо, я согласен!..

Я очень люблю рязановские фильмы. За то, что у него смех и слезы всегда рядом, как в жизни. Трагикомедия вообще мой любимый жанр.

У меня там была небольшая роль – трогательного и обаятельного еврея Соломона. Сниматься у Рязанова всегда приятно. У Эльдара Александровича – это общеизвестно – потрясающее чутье на актерский состав. Кроме того, он дает импровизировать, всегда советуется с актерами, может вырезать удачную сцену ради целого, – в общем, он настоящий профессионал.

На съемках мне много помогали партнеры – Вячеслав Невинный и Валентин Гафт. Последний, надо сказать, патологически самокритичен. Если послушать его, все плохо: и сценарий скверный, и свет нехорош, и мизансцены никуда не годятся, и грим, а уж сам он играет хуже некуда… После премьеры «Небес обетованных» я шутя сказал Гафту:

– Валя, ты был прав – все плохо!

Он нагнулся ко мне и прошипел:

– Ты что, старик! Вот такой фильм!

И после паузы:

– А я хуже всех…

У Рязанова я снимался еще в телефильме «Предсказание», и, наконец, он пригласил меня в свою новую картину «Старые клячи».

– Опять еврей? – спросил я Эльдара Александровича.

– Да! Фамилия Коган.

Я попросил упростить фамилию. Просьба была удовлетворена: мой герой стал Лозовским…

Роль эта писалась специально на меня и постепенно из эпизода превратилась в почти главную. Фильм, по-моему, очень смешной. Ну а Лия Ахеджакова, Людмила Гурченко, Ирина Купченко, Светлана Крючкова – эти имена говорят сами за себя.

За что я все-таки люблю кино? За фанатичную преданность ему тех, кто снимается, и тех, кто снимает. При нашей-то технике, при наших условиях – даже сейчас, а уж раньше!.. Зато благодаря нехватке пленки, долгим простоям (пока оператор поменяет позу, пока режиссер заново перепишет сцену) ты можешь общаться с актерами, которых обожаешь, и часами говорить, говорить…

Вот еще один эпизод моей киношной жизни (было это на съемках «Собачьего сердца»).

Съемка назначена на одиннадцать – значит, надо, как сказал нам режиссер, явиться в девять. Я человек болезненно обязательный, за что расплачиваюсь всю жизнь. Прихожу ровно в девять. На двери замок – никого.

Через полчаса прибегает околевшая от холода помреж:

– Привет! Что, еще никого?

– А я? – говорю. – Я?!

– Так, не волнуйтесь, сейчас все будут, а мы с вами бежим в буфет пить кофе, я угощаю!