Созерцатель - Алексей Пехов

Две руки у него были обычными, третья, росшая прямо из грудной клетки, – длинной и узловатой. Контаги опирался на нее, точно на дополнительную ногу. Никакой одежды, серая, похожая на ткань кожа мягко шуршала, свисая с тела лохмотьями.

Моя спина стала мокрой от пота, а воротник сорочки впился в шею. Я начал медленно отступать назад, надеясь, что он придет в себя от сна не так уж и быстро. Уж лучше люди Ингрема, чем это.

Когда-то он был здоровым и крепким малым, судя по лицу – откуда-то из самых низов. Но то, что сделала мотория, уже нельзя назвать человеком.

Глаза у него оказались желтоватые, с множеством выступивших сосудов, и он смотрел на меня несколько мгновений, словно не понимая, откуда рядом с ним мог взяться человек, а затем его рот издал звук – совершенно глупое, высокое курлыканье.

Возможно, в другой ситуации это прозвучало бы очень смешно. Но не когда перед тобой людоед с примитивнейшим набором инстинктов.

Он шагнул ко мне, и мой «Стук» опустошил остаток обоймы. Промахнулся я лишь раз, из-за спешки, но четыре попадания совсем не остановили контаги. Только раззадорили, и его сонливость пропала. Средняя рука внезапно метнулась ко мне, словно плеть, так что пришлось отскочить в сторону, а затем отбежать за ящик, чтобы он не прижал меня в угол.

Я поменял обойму, взяв на этот раз ту, что была заряжена патронами с экспансивными пулями. Стрелять не стал, бросился к двери, через которую ушла женщина. Знал, что шанс выбраться здесь небольшой, но попытаться стоило.

Пока я силился повернуть запорный рычаг, отметил про себя, что двигатель и не думал переходить на холостой ход. Контрабандисты, связавшиеся с искиркой, явно не планировали останавливаться и сдаваться на милость штурмовой бригады речной полиции.

Дверь была заблокирована. Я повернулся к контаги, довольно быстро шагающему в мою сторону. Шел он вразвалочку, точно пьяный, и курлыкал как ненормальный.

Не раз и не два я видел на фронте, что делает с человеком экспансивная пуля. Она остановит любого. Даже фанатика. Даже придурка под опиумом и серым порошком. Именно для этого ее и создал один из наших пехотных офицеров во время войны за независимость Карской колонии. Так что я надеялся на эффект, и у меня были на это все основания.

Действительность же оказалась куда более неприятной. Я неплохо стреляю, так что с такого расстояния выбил девять из девяти. Четыре пули угодили ему в грудную клетку, лопнув в ней свинцовыми осколками, разлетевшись во все стороны ничуть не хуже шрапнели. Каждая заставляла его пошатываться, но с ног не валила.

Я сменил тактику, и три полностью разворотили его правое колено, выставив на обозрение осколки костей вкуса сахара. Контаги словно и не заметил такой потери – стал использовать третью руку для передвижения. Боли он, судя по всему, просто не чувствовал и сейчас его интересовал лишь я.

А точнее, мое мясо.

Две последние пули попали в голову, развалили часть черепа вместе с правым глазом, оставив после себя кровавые ошметки. Он наконец-то упал, заливая все скудной, темной в свете единственного фонаря кровью.

Надо сказать, что я потерял свое хладнокровие на какие-то секунды, поэтому не сразу понял, что обойма опустошена, но я продолжаю нажимать на спусковой крючок.

– Будь я проклят. – Я зарядил последнюю обойму. – Будь я проклят!

Тень, крутившаяся на ящике и спрятавшаяся сразу после того, как я посмотрел в ее сторону, вполне доказывала, что с этим пожеланием кое-кто давно уже запоздал.

На голове контаги, на месте раны, начал надуваться кровавый пузырь. Мне чудилось, что тот поет мне песню, и во рту появился неприятный цвет. Сперва он был с вишню, затем со сливу, потом раздулся до размера арбуза и лопнул, раскидывая красные капли во все стороны.

Контаги внезапно громко булькнул, а затем неловко прыгнул, обрушившись рядом, и тут же едва не схватил меня всеми тремя руками. В итоге его пальцы чуть-чуть разминулись с моим голеностопом. Я подскочил, перемахивая через длинную клешню, всадив ему в спину еще три пули.

Он сбил меня прямо в воздухе, словно дикий кот, ловящий пролетающего над ним воробья. Удар был серьезный, подобные я получал только на ринге. Пистолет улетел в одну сторону, я в другую. В глазах стало темно, в ушах звенело, и все кружилось, хоть лежи и не вставай.

Но я совершил подвиг. Поднялся на четвереньки, словно собака. Мой противник был в крови, и, судя по всему, это обстоятельство его не пугало точно так же, как отсутствие половины башки. То, что я с ним сделал, могло бы убить и слона, но не его.

Контаги должен был сдохнуть. Если не сейчас, то минут через пять. Вот только беда в том, что до этого прекрасного момента он разорвет меня на куски.

Несмотря на продолжающийся в ушах звон, я бросился обратно, к первой двери, дорога к которой теперь была открыта. Рванул на себя гаечный ключ, повернул рычаг, толкнул плечом и вывалился в пустой коридор. Но мой «друг», словно чувствуя, что еда уходит от него, ускорился, с трудом пролез через проем, закрыв телом все пространство и пачкая стены кровью.

За ним кралась тень. Я увидел белый, мертвый глаз, и в нем плясала насмешка. Она знала. Знала, как можно остановить контаги. А раз знала она, то и я.

Я посмотрел на израненное чудовище, глубоко вздохнул, ощущая в груди дрожание и как жар растекается по сосудам, захватывая мою голову. Не имело смысла больше сдерживаться. Не сейчас. И если в итоге случится то, что рано или поздно происходит со всеми нами, то… ну и черт с ним. В данный момент у меня есть серьезный повод, и если мне суждено встретить предвестника во всем его «великолепии», то я не стану жалеть о сделанном.

Это было легко. Как в тот, первый раз. Острый раскаленный еж в пищеводе причинял боль, и я выплюнул его. Исторг из себя, словно дворовый пес отравленный кусок мяса. Я знал, что увижу на ладони – семечко вкуса риертского мармелада. Пурпурное, если быть точным. Полупрозрачное, нежное, воздушное, сотканное из газа и обжигающе горячее. Его не видел никто, кроме меня, но зато цветок, рожденный из этого семечка, не заметить было невозможно.

Я швырнул его в контаги, и оно с низким гулом, оставляя за собой выжженный воздух, врезалось в это мерзкое, окровавленное тело и с грохотом развалилось. Огонь плеснул на металлические стены, саламандрами рванул по потолку, прогоняя любые намеки на тени, отрезая тихий монотонный шепот предвестников. Полностью изгоняя их, даруя благостную тишину моей голове.

Если ад и существовал, то там было похолоднее, чем здесь.

Огонь преследовал меня, и я бежал прочь, обгоняя его всего лишь на шаг, ощущая жар сквозь одежду, словно ее не было. Для меня он так же опасен, как и для превратившегося в головешки мутанта. Пламя не знает жалости, и ему плевать даже на того, кто его породил. Им властвуют лишь два желания: пожирать и расти.