Огонь в океане - Ярослав Иосселиани

Отец, увидев мое состояние, решил взять меня с собой в поле.

— Испугался? — спросил отец, когда мы вышли за калитку дома.

— Очень Хромого Али жалко. А Сорех... он кричал так страшно!

И я рассказал о том, что видел и слышал.

— Надо скорее уходить отсюда, — выслушав, сказал отец. — Здесь ни за что в любую минуту могут тебя пропороть кинжалом. Уберем урожай — и айда в Дали! За нами и другие пойдут, посмотрят, как живут люди в Широких странах, и сами станут жить по-новому.

— Как — ни за что? — удивился дядя Кондрат. — Сорех мстил за своего отца. Закон мести нужен, очень нужен. Ты здесь, Коция, не прав.

— Тебя не переубедишь! — махнул рукой отец.

— Уезжать-то отсюда нужно, — наконец прервал молчание дядя, как бы извиняясь из свое несогласие с отцом. — Ни у кого нет таких жалких полей, как у нас.

Он показал рукой на крохотные участки земли, которые буркой можно накрыть, как говорили горцы. Все поле было расчерчено на желтые, коричневые и зеленые квадратики. Чьи хлеба уже поспели, чьи нет, а кое-кто уже и собрал урожай. Каждый квадратик принадлежал, как было принято говорить, одному дыму. В Сванетии на дым приходилось не более одной десятины пахотной земли и менее десятины покосов.

Такого понятия, как пар, у жителей Лахири и окрестных селений не существовало. Ежегодно приходилось засевать всю землю.

— Уйдем, непременно уйдем. Все уйдем. Убрать только урожай! — продолжал отец. — Только бы  правительство не препятствовало. Сваны ведь уже давно хотели переселиться, да не дали им устроиться на новом месте. Вот говорят, что правительство переменится. Тогда можно будет ожидать больших изменений.

— Что-то об этом люди перестали говорить, — заметил дядя. — Силен русский царь, он и Германию победит и революцию уничтожит.

— Нет, — возразил отец, — война уже кончена, сейчас идет революция! Эртоба должна победить!

— Мало я верю этому. Если бы дела шли хорошо, то слухи бы дошли и до нас. Проиграна война, скорее всего...

Что такое война, я знал со слов отца. О том, что существует много государств и что они часто воюют между собой, я тоже знал. Но о том, что и сейчас идет война России с Германией, я слышал впервые.

От царя мы не видели ничего хорошего, но теперь, узнав, что он дерется с Германией, я очень захотел, чтобы царь победил.

— Папа, кто победит — Германия или царь? — . спросил я отца.

— Не знаю, — серьезно, как взрослому, ответил мне отец. — Из Широких стран давно уже не было новостей.

Недалеко от нашего участка Вера и другие дети строили на ручье плотину. Я включился в игру.

Строительство столь сложного сооружения продолжалось до вечерних сумерек. Мама застала нас за этой увлекательной игрой и позвала домой. Жаль было оставлять неоконченной нашу работу, но пришлось идти. К остальным детям тоже пришли родители и увели их по домам.

Домой вернулись в темноте. Черными силуэтами вырисовывались принесенные отцом и дядей снопы хлеба. Посередине двора возвышалась гора зерна. Утром мы должны будем просеять его на ветру.

Это была нелегкая работа. Зерно приходилось много раз подбрасывать вверх лопатами. С одного раза, как бы силен ни был ветер, зерно очистить не удавалось. 

Просеивали зерно мой отец, дядя Кондрат и дядя Андеад. Трудились до самого вечера. Но отдохнуть им не удалось. Нужно было сходить в дом к убитому Али, высказать свое сочувствие семье несчастного и оплакать его. Кроме того, начиналась подготовка к марьебе — большому празднику поминания умерших.

Дело в том, что у сванов считалось, что покойники — невидимые члены их семейств. В определенный день (в каждом роду он был в разное время) покойники приходят в свой дом, и их надо как следует встретить.

Возвратившись с работ, женщины, мужчины и даже дети принялись за уборку. В доме должно быть чисто, чтобы покойники не могли рассердиться на хозяев.

В дом Хромого Али первыми пошли дедушка Гиго и бабушка Хошадеде.

Когда они вернулись, бабушка принялась ругать дедушку. Оказалось, что он во время оплакивания Али нещадно ругал не только Сореха, но и его родственников как живых, так и мертвых.

— У тебя не голова на плечах, а гнилое ольховое дупло, — изощрялась в ругательствах бабушка. — Слишком долго ты живешь на свете, ум у тебя уже умер, а ты все еще ноги носишь. Ты сегодня нажил своим детям врагов, да каких врагов!.. Все знают, что это люди кошачьей породы.

— Я же нечаянно...

— Как можно нечаянно, скажите, дети мои, как можно нечаянно болтать такие нехорошие вещи?

Долго еще ворчала, бабушка. Остальные не смели вмешаться, но чувствовалось, что они на стороне бабушки и разделяют ее опасения. Дедушка не оправдывался. Он сидел с низко опущенной головой и дымил своей трубкой.

Следующими пошли в дом Али дядя Кондрат и тетя Кетеван. Их тоже предупредили об осторожности. Но все было напрасно. Тетя Кетеван, никогда прежде не ругавшая своего мужа, вернувшись домой, бранила  его последними словами. Она почему-то называла его все время «пень дубовый без сучьев». Я никогда не слышал такого странного ругательства и не смог удержаться от смеха, за что получил увесистую оплеуху от дедушки. Ермолай, который тоже хихикнул, убежал от возмездия.

— Да как же не ругать, собачьего сына? — оправдывался дядя Кондрат. — Приехал, убил человека, который никого и никогда не обижал.

— Он приехал мстить за убийство своего отца, — вмешалась Хошадеде, прервав уборку дома. — Ты бы не мстил вместо него? Тоже мстил бы!

— Если бы было хорошее правительство, оно навело бы порядок и наказывало само, — задумчиво и тихо произнес отец.

Никто не отозвался на его слова.

Когда уборка была закончена, посуда перемыта, мебель вытерта, мои родители, дядя Андеад и тетя Федосия ушли оплакивать покойного.

На этот раз все обошлось благополучно. В доме Хромого Али не было произнесено ничего запретного.

Только поздним вечером семья собралась за празднично накрытыми столами. По углам их были расставлены горящие восковые свечки. . Все встали на коленях в темном углу мачуба. Наступил час встречи умерших. Дедушка пошел к двери, открыл ее, затем тоже встал на колени и, постояв так несколько минут в абсолютной тишине, полушепотом ; начал свое обращение к пришельцам с того света:

— Божья забота вам, несчастным. Вечная добрая память всем вам! Слезно просим, не сердитесь на нас, бедных. Берегите нас от беды и несчастья. Дайте всем живым долгую жизнь. Вреда никому не делайте, делайте только добро, только добро... Угощайтесь, от всей души прошу...

В этот момент дядя Андеад начал играть на чунире. Извлекаемые смычком из трех волосяных струн звуки напоминали жужжание мухи.