Гордость Карфагена - Дэвид Энтони Дарем

Охранник из свиты запоздал с предупреждением, и его окрик остался неуслышанным. Наконечник копья пробил бедро Ганнибала, прошел через мышцы и плоть, через кожу седла, сломал два ребра жеребцу и застрял глубоко внутри, нанеся животному смертельную рану. Конь умер стоя. Ганнибал яростно заколотил ладонями по горящей смоле на древке, как будто он мог справиться с огнем незащищенной кожей. Затем командир почувствовал, что конь начал падать. Чтобы не оказаться раздавленным, он принял единственно правильное решение.

Когда скакун повалился на бок, Ганнибал склонился в другую сторону. Острые грани наконечника рассекли мышцы, задержались на миг под тонкой лентой сопротивлявшейся плоти, затем порвали ее и высвободились из ноги. Оказавшись сверху упавшего коня, командир попытался спрыгнуть с него, но из-за раны и онемения ему удалось лишь сместиться к крупу. В этот момент животное, прощаясь с миром, конвульсивно взбрыкнуло ногами и выбило воздух из Ганнибала, на миг превратив его легкие в бесполезный орган. Сила удара подняла его в воздух и перебросила через головы людей, бежавших к нему на помощь. Когда после недолгих кувырков и скольжения по земле командир замер в жалкой позе, свернувшись в комок, он понял, что уже никогда не сможет стоять перед Имилце с таким гордым достоинством, как в прошлом. Его тело уже не было идеальным. Эта мысль ошеломила Ганнибала больше, чем боль; больше, чем близость смерти, которая прошла от него в нескольких дюймах, задев наконечником копья одну его часть тела и не попав в другую.

* * *

Когда посыльный нашел его, Магон находился на дальней окраине лагеря, проверяя качество и количество бревен, недавно срубленных для осадных механизмов. Он тут же отправился в путь, проезжая через части лагеря, которые прежде никогда не осматривал: палаточные бивуаки и стоянки различных племен, где каждый народ придерживался своих обычаев и жил по собственным законам. Он проскакал мимо лачуг обозников — приземистых жилищ, сплетенных из ветвей, сложенных из глины и навоза и занавешенных шкурами. Он пронесся мимо нескольких открытых рынков, где на кольях свисали подвешенные туши животных, облепленные мухами. Земля под ними была завалена отбросами. В воздухе распространялась вонь гнилого мяса и рыбьих внутренностей. Хаотичный многонациональный быт лагеря изобиловал женщинами — поварихами, проститутками, служанками, женами и сестрами, и даже дочерьми — особенно из кельтиберийских племен, которые находились недалеко от дома. Среди них мелькали дети: те же уличные беспризорники, которые жили на улицах городов — быстрые, проворные и взрослевшие под ногами у воинов. Проходы между палатками и навесами патрулировались вездесущими бродячими собаками, с тонкими ногами и короткой шерстью, без признаков какой-либо породы. Как и детям, им как-то удавалось существовать между неумолимых жерновов войны. Порядок здесь почти отсутствовал, но каждая душа на многие мили вокруг знала имя Ганнибала Барки.

Лишь некоторые из них узнавали Баркида, скакавшего позади посланника, который сопровождал его. В последнее время Магону пришлось взвалить на себя огромный груз ответственности. Он вел повседневные записи всех примечательных событий, включая систематизацию инженерных отчетов от Адгербала и ведение дисциплинарных дел в различных частях армии. Он решал споры от имени Ганнибала и разбирался в драках солдат, которые в пылу раздражения поворачивали свой гнев друг против друга. Кроме всего прочего, Магон отвечал за пополнение припасов Вандикара — главного объездчика слонов, чьи питомцы использовались в осадных работах еще более напряженно, чем люди.

Выполняя возложенные на него задачи, Магон постоянно находился среди солдат. Он проверял тараны и катапульты, оценивал выучку офицеров, отвечавших на его вопросы. По-началу юноша немного робел в общении с людьми, которые были старше по возрасту и опытнее его. Они хмурили брови и часто не желали выражать свое истинное мнение по интересовавшим его вопросам. Каждый вечер, завершив работу, Магон подводил итог дня и отмечал, где и когда допускал ошибки или слабость. Однажды утром он сдернул Карфало с коня, прижал молодого генерала к земле и придавил его грудь коленом. Днем раньше тот не выполнил приказ Магона, посчитав его нижестоящим по званию. Не прошло и вечера, как младший из Баркидов придумал ответ. Это стало сюрпризом для многих, включая Карфало. Лишь некоторые еще не поняли, что Магон уже вырос и превратился в генерала, достойного своей семьи.

Кивнув охранникам, стоявшим у палатки Ганнибала, он тихо прошел мимо них, откинул занавес и погрузился в сырой полумрак, насыщенный запахом благовоний и пота, миазмами истощения, крови и уксуса. Когда его глаза привыкли к царившему здесь сумраку, он увидел немногочисленные предметы мебели. В центре находился деревянный стол, окруженный отодвинутыми стульями и заваленный картами и свитками. За ним у задней стены располагалась небольшая кровать, на которой лежал Ганнибал. Приподнявшись на локте, командир наблюдал за действиями лекаря Синхала, рядом с которым, держа в руках мерцавшую лампу, стоял его помощник.

— Приветствую тебя, брат, — на удивление беспечным тоном произнес Ганнибал. — Прости, что оторвал тебя от дел, но мне необходим твой навык в составлении писем. Тот жалкий человек, который последним выполнял этот труд, погиб довольно неприятным образом. Мой хирург говорит, что причиной тому послужили дурные болезни, проевшие его чресла до самого живота. Будь я на его месте, я постарался бы погибнуть в битве.

Врач-египтянин обернулся через плечо и недовольно посмотрел на помешавшего ему посетителя. Он со вздохом поднялся на ноги и произнес несколько слов командующему. Тем временем Магон оценил его работу. Обнаженная нога брата была отмечена на середине бедра неровным кругом рваной плоти, глубоко вклинившейся в ткань мышц. Хирург набросил на рану мокрую ткань. Белая материя тут же заалела и постепенно потемнела до красного, а затем до коричневого цвета.

— Не считай меня немощным, Магон, — сказал Ганнибал. — Они проткнули мне кожу и мышцу, но кости и главные артерии остались не задетыми. И враг никак не затронул пыла моего сердца. Не сомневаюсь, что стал жертвой какого-то крепкого парня, который метнул копье, как только увидел шанс себя прославить. Я раздражен — моя невнимательность нарушила ход атаки, и теперь осада будет продолжаться еще несколько месяцев. Подойди и сядь. Синхал согласился оставить нас наедине, но он сказал, что скоро вернется. Этим вечером он устроит мне худшую из пыток, хотя, возможно, его действия не дадут ноге стать причиной моей смерти.

Ганнибал благодарно сжал запястье хирурга. Тот кивнул и покинул палатку, даже не взглянув на Магона. Помощник лекаря забрал лампу