Иероглиф - Михаил Савеличев

Мальчишки, безошибочно определил Максим, первый раз вышли на дело — это надо же такую базуку сюда притащить. Очень боятся и потому опасны. Главное — не делать резких движений. Грабители его не волновали, так как обычно обходили его стороной, не приставая с требованием денег. Он уселся на первый попавшийся деревянный ящик и задремал.

— Дядя, — вежливо разбудил его сверху мальчишечий голос, — делиться надо.

— Сегодня не подаю, малыш, — спросонья очень громко ответил Максим, и это было большой ошибкой. Впрочем не первой в этом ограблении. Неопытный малыш еще не знал, что дань обычно собирают «шестерки», вступая в препирательства с грубиянами или послушно следуя советам проходить мимо гораздо более сильных, чем вся их банда вместе взятая, людей. «Шестерке» это не зазорно, и поэтому такие инциденты редко перерастают в перестрелку. Этот же, еще совсем плохо разбирающийся в ремесле и людях, взял на себя сию, бесспорно, приятную обязанность и затем не различил волка в этом стаде баранов. Ему бы проглотить горькую пилюлю и двинуться дальше, но, на беду, Максим слишком громогласно высказал свое мнение об этой веселой и находчивой компании, и съесть это вот так, за здорово живешь, не позволял авторитет парнишки, еще совсем слабенький и неустойчивый. Тот, квадратный, покруче будет.

Поэтому главареныш взбеленился — он очень болезненно пнул Максима таким же кованным ботинком в коленную чашечку, ткнул дулом пистолета под нос и заорал пугливо-дребезжащим голосом:

— Встать, сука, и деньги на бочку!

Увидев заминку в глубине зала, возникшую по вине странного чучела в темных очках, подельщики направили туда свои базуки и напряглись, не веря, что придется стрелять. Стрелять им, действительно, не пришлось. Максим, взяв левой рукой замерший у него под носом пистолет, отогнул его в сторону главаря, а правой вытащил из кобуры свою старую пушку. Три выстрела прозвучали практически одновременно и, мгновение постояв, словно размышляя о смысле прожитой жизни, три трупа свалились на пол.

За голубцы Максим платить не стал, только понимающе кивнул хозяину магазина, вытиравшему рукавом с лица брызги крови и мозгов.

К его возвращению кухня преобразилась. Весь мусор, который валялся на полу и висел на стенах, исчез. Окна были чуть-чуть приоткрыты, благо выходили они в глухую стену соседнего дома, и в них протискивался свежий, прохладный, насыщенный запахом Дождя, мокрого железа и гниющей листвы воздух, забивая до сих пор витавшую вонь перловой каши.

Павел Антонович и Вика уже разместились за столом перед раскрытым компьютером, подключенным к радиотелефону. По экрану скакали длиннющие ряды чисел, строились графики и диаграммы и с очень большой скоростью шел текст. Параллельно из компьютера лезла бесконечная лента распечатки, которую Павел Антонович периодически просматривал и складывал перед собой.

Максим выставил на подоконник добычу, перенес стоящий у печки колченогий табурет к столу и, усевшись на него, собрался было вздремнуть, но поймал взгляды Павла Антоновича и Вики, со вздохом поднялся и стал открывать принесенные голубцы. Голубцы пахли не намного лучше их предыдущей трапезы, но все вежливо промолчали, понимая, что ничего иного им сейчас не достать.

— Сходи за ложками и тарелками, будь добр, — только попросил Павел Антонович, и они с Викой снова уставились в дисплей.

В предыдущий раз все это они нашли в настоящей кухне, расположенной на первом этаже. Но тащиться туда не хотелось, и Максим вспомнил, что в библиотеке тоже была какая-то посуда. Пройдя через лестничную площадку, сплошь увешанную теперь уже пустующими рамами из-под зеркал, которые при переезде или бегстве вывезли, а то, что вывезти не смогла, — разбили, из-за чего кое-где еще торчали кривые, похожие на ятаганы осколки, и, давя с хрустом стекло подошвами ботинок, Максим толкнул высокую скрипучую дверь и оказался в большой и почему-то шестиугольной комнате, пять граней которой до самого потолка пересекали книжные полки, а оставшаяся свободной от книг и примыкавшая справа к окну стена была увешана фарфоровыми тарелками.

Не торопясь возвращаться к скачивающим банковские счета Вике и Павлу Антоновичу, Максим содрал несколько первых попавшихся посудин и уселся в роскошное кожаное кресло с резными, в виде медведей, подлокотниками и высокой прямой спинкой, на которую он с удовольствием откинулся, и блаженно протянул ноги. Тарелки он положил на колени, а руки расположил на теплых медвежьих спинах, мирно стоящих на собственных лапах. Глаза привыкли к темноте, тем более что очки покоились на подобающем для них месте — в пяти миллиметрах от кончика носа, и Максим прекрасно различал всю внутренность удивительной комнаты.

Странно, но отсюда вывезли не только большую часть мебели, от которой на паркетном полу остались темные, невыгоревшие пятна лака, и по которым можно было прикинуть — что же здесь стояло. Под россыпью тарелок, наверняка, стоял большой двухтумбовый письменный стол, и хозяин, оторвавшись от своей работы, мог рассматривать висевшую перед ним фарфоровую коллекцию. Четыре небольших точки указывали на журнальный столик, чьи обломки Максим, возможно, видел внизу, перед парадной дверью. Принадлежность круглой тени точно посредине комнаты было затруднительно идентифицировать. Приходила мысль о рогатой вешалке, но кого могла посетить столь изощренная фантазия — раздеваться, да еще точно посредине, в библиотеке?

Удивительные хозяева, оставив здесь такое прекрасно сохранившееся кресло, тем не менее пытались вывезти книги. Многие полки пустовали, на некоторых, в парадных рядах золотых переплетов зияли режущие глаза пробелы, несколько книг в спешке были брошены прямо на пол, где и остались лежать со смятыми страницами.

Максим закрыл глаза. Привычно провалившись сквозь серость дремоты и тьму сна, он оказался в странном сновидении. Он все так же неподвижно сидел с тарелками в кресле, все в той же комнате. Только теперь в ней было намного светлее — одна из стен вместе с книгами куда-то исчезла, и пустой теперь проем светился ярким огнем. Это не был пожар, скорее — жидкий свет, в котором горели и переливались свои течения и водовороты, волны и смерчи, пассаты и торнадо. Жидкий свет не обжигал, хотя и выплескивался из потайной двери внутрь комнаты и жадными сухими языками лизал паркет, книги и потолок.

Свет постепенно вобрал в себя рассеянный сумрак, впитал его, и в библиотеке установилась непроглядная тьма — исчезли окна, пол, следы от мебели, кожаные корешки книг, и Максиму показалось, что он вместе с креслом оказался в центре не имеющей границ пустоты, словно его, как воздушный шарик, вывернуло из привычного мира через горящий проем в потустороннее Ничто.