Сарафанное радио и другие рассказы от первого лица - Наталья Нестерова

Как славно Коля говорил! И ни капли не принял, что для Светы было особенно важно. Коля говорил, что раньше его душа была, как холодная пустыня. А теперь рядом со Светой пустыня оттаяла, в ней расцвели цветочки….

— Минуточку! — перебила я в этом месте Светлану. — Мы же договаривались: никаких банальностей!

— Потерпите! И для моего уха то были вовсе не банальности, а сладостная песнь…

— Самца… — подсказал кто-то.

— Каков был припев у песни? — торопила я.

— Он сказал… — Света глубоко вздохнула, что я — его всё.

— Не поняла.

— Ну, как про Пушкина говорят? Пушкин — наше всё! Коля руки к груди прижимает: «Светик! Ты — мое всё!» Вот и я решила, что для Коли я — то же всё, что Пушкин для русской литературы.

— В чем юмор?

— Утром проснулась, — Света глубоко и печально вздохнула, ' — а Коли и след простыл. Вместе с ним улетучились музыкальная аппаратура, золотые сережки и кулончик, деньги, спрятанные в морозильнике… Даже зонтиком и электробритвой, забытой мужем, не побрезговал!

— Словом, «ты — мое всё» — имело вполне конкретное, а не куртуазное значение?

— Точно. Початую бутылку виски из бара стащил! А прикидывался непьющим!

Второе место присудили мне с «травматологическим» комплиментом. И рассказывать я буду подробнее, потому что свою историю помню в деталях, а чужие — схематично.

Травма — это Божья кара, доставшаяся тебе внезапно, незаслуженно, по ошибке, допущенной в небесной канцелярии. Я, примерная мать, гуляла с детьми в лесу, рассказывала им про деревья-кусточки. Перепрыгивала через маленький ручей, поскользнулась, упала — перелом руки. Наложили гипс. Ночью никакие обезболивающие не спасали. Рука раздулась, посинела и напоминала бутафорский муляж из фильма ужасов: с одной стороны белого цилиндра гипса торчали гигантских размеров фиолетовые пальцы, с другой стороны, от локтя и выше, — мощные распухшие бицепсы.

Сил никаких не было терпеть, и я размотала гипсовую повязку, чтобы уменьшить давление на больной участок.

На следующий день пришла к врачу: сломанная рука и гипсовый кокон отдельно. Врач меня отругал, наложил новую повязку и велел терпеть. Через месяц терпения рентген показал, что рука срослась неправильно. Мне сделали в стационаре операцию — сломали то, что криво срослось, поставили правильно, закрепили спицами. Ломали по блату и плохо, рука опять не хотела крутиться, сгибаться-разгибаться в кисти. Еще одна операция…

Словом, это длилось полгода! Врагу не пожелаешь! А за ошибки в небесной канцелярии (и хирургов-травматологов за халтурные операции) я бы судила по всей строгости.

Мама с детства учила меня: старайся во всем и всегда искать хорошее. Было ли хорошее в моей долгоиграющей травме? Было! Из-за медицинских мытарств я похудела на десять килограммов, и одноклассники спрашивали моего сына: «У тебя мать фотомодель, что ли?» Не хвастаюсь, но мой высокий рост и тогдашняя худощавость имеют отношение к дальнейшему.

Сняли гипс, назначили лечебную физкультуру. Прихожу в соответствующее отделение, расположенное в подвале больницы и состоящее из двух помещений. Одно — побольше, что-то вроде тренажерного зала с хитрыми аппаратами. Второе — кабинет заведующего отделением Дмитрия Петровича, где и состоялся наш разговор.

Дмитрий Петрович представился: сказал, что он — в прошлом мастер спорта по трем видам и что у него полчерепа отсутствует, вместо кости — титановая пластинка. Для наглядности потыкал себя в темечко.

Информация меня поразила. Зачем он мне про отсутствующую кость поведал? Чтобы я при случае не вздумала врача по голове лупить? Да я и не имею таких привычек! Надо ли уверять его в этом, клясться?

Пока я раздумывала, Дмитрий Петрович читал мою историю болезни.

— Сколько времени в гипсе?

— Полгода.

— Безобразие!

— Абсолютно согласна.

— Распустились, голову даю на отсечение!

— Да, качество медицинского обслуживания оставляет желать лучшего. Но при всех условиях вам рисковать головой более не следует.

— При чем здесь обслуживание! У нас тут не мастерская по индпошиву! Это вы распустились!

— Я?!

— Что это? — брезгливо спросил Дмитрий Петрович.

Двумя пальцами, большим и указательным, он захватил кожу на моем многострадальном предплечье и поднял.

— Вообще-то рука, — ответила я, рассматривая свою конечность и не обнаруживая на ней ничего нового. — А вы что подумали?

— Это! — Дмитрий Петрович потряс в воздухе мой рукой. — Ат-ро-фи-я! Полнейшая атрофия мышц. Вы делали упражнения с больной рукой, когда был гипс? — грозно спросил врач.

— Не… то есть, да! Делала! С ложкой и вилкой.

— О таких не слышал! Подробнее!

— Имею привычку принимать пищу с ложкой или вилкой в руке.

— Не считается! Так и запишем! — Он склонился над моей «историей» и с каким-то зверским удовольствием писал под собственную диктовку. — Ат-ро-фия мышц пред-пле-чия… Какой стадии?

— Это вы меня спрашиваете?

— Сейчас и узнаем! Вижу недоверие на вашем лице. Представлю доказательства.

Дмитрий Петрович выдвинул ящик стола и достал ручной эспандер, кажется, так называется овальное железное кольцо с пружиной, в центре — полукруглая шкала и стрелка.

— Сжимайте больной рукой, — велел врач. — Что есть силы сжимайте!

Я добросовестно, со всей мочи, до вытаращенных глаз сжала эспандер. Стрелка застыла на цифре «16».

— Теперь видите? — почему-то радостно воскликнул Дмитрий Петрович.

— Что «видите»? В каких единицах измеряется атрофия?

— В килограммах! Глядите на шкалу!

— Иными словами, вы хотите сказать, что больной рукой я могу поднять тяжесть в шестнадцать килограммов? Разве это не великолепно?

Дмитрий Петрович уставился на меня, хлопнул глазами, а потом выразительно постучал по лбу — мол, какая глупая особа перед ним сидит. Я нисколько не обиделась на его жест. Любые прикосновения к голове Дмитрия Петровича вызывали во мне трепет. И мучили вопросы: не боится ли он попасть под дождь с градом или осенью под дуб, с которого сыплются желуди? Какой шампунь подходит титановой пластине и не выступает ли она часом в роли антенны, принимающей радиоволны? Словом, фантазия разыгралась, такое со мной бывает.

Между тем, Дмитрий Петрович велел взять эспандер в здоровую руку и крепко сжать. Для сравнения и подтверждения диагноза атрофии. Сжала я без халтуры — так напряглась, что шея веревками сухожилий покрылась. У-ух!

Дмитрий Петрович взял эспандер и долго на него смотрел. Стрелка показывала «17». Иными словами, разница между «атрофированной» и здоровой рукой практически отсутствовала. Но сами показатели были позорны, что уж скрывать.

После продолжительного молчания Дмитрий Петрович перевел взгляд со стрелки эспандера на меня. Внимательно осмотрел с головы до ног. И сказал то, чего я никогда не забуду:

— Эх, какой костяк! На такой скелет да мышц бы нарастить!

Ни до, ни после Дмитрия Петровича никому в голову не пришло сказать обо мне — костяк! И похвалить мой скелет! Причем, в период, когда я полагала, что выгляжу неплохо.

Первое место мы единодушно присудили Ирине Кудряшовой. Точнее, ее племяннице Юле, с которой произошла нижеследующая история.

Юля вышла замуж за Дениса. Они образовали прекрасную любящую пару — это без прикрас, подтекста, издевки или насмешки. Действительно — прекрасную! До сих пор живут и счастливы. Юленька — воздушная, романтическая, с детскими глазами и хорошо развитыми легкими, потому что учится в консерватории по классу флейты. Денис — викинг, рыцарь и одновременно — трудяга, пахарь. Настоящий мужик в обличье голливудского красавца. Денис по профессии, которой увлечен до крайности, — дизайнер бытовой техники. Важнейшая специальность. Потому что от того, как будут выглядеть наши телевизоры, холодильники, пылесосы и люстры на кухне, зависит организация нашего жизненного пространства, которое, в свою очередь, влияет на зрительные рецепторы, способные успокаивать психику человека или, напротив, возбуждать в ситуациях, когда требуется релаксация….

Словом, о значении дизайна предметов, находящихся в человеческой норе-убежище-квартире, Денис мог рассуждать бесконечно. Юля мужа внимательно слушала. Но в какой-то момент (примерно через полгода после свадьбы и будучи беременной, но еще об этом не зная) Юля почувствовала дискомфорт. Ей чего-то не хватало, чего-то требовалось, от чего-то хотелось плакать.

Между Юлей и Денисом тайн не существовало. Она правдиво сказала мужу:

— Чувствую, что на тебя обижена! Но не знаю из-за чего! Помоги мне!

Юленька заплакала, Денис бросился ее утешать. Уложил на диван, укрыл пледом, принес чаю с малиной.

— Чего тебе хочется? — спросил он. — Я все сделаю, ты только скажи!

— Не знаю. Поставь мой любимый концерт Вивальди. Под него так хорошо думается.