Через пустыню - Карл Май

— Ты еще не закончил!

— Если она временами внезапно вскрикивает, как будто ей вонзили в грудь кинжал… если она безостановочно шепчет слово на чужом языке…

— Какое слово?

— Имя!

— Дальше!

— Если она кашляет, а потом кровь струится по ее бледным губам..

Теперь он смотрел на меня так пристально и испуганно, что я заметил: мое решение будет для него приговором, спасительным или убийственным. Я не замедлил выложить уничтожающее:

— Тогда она умрет.

Сначала он несколько мгновений сидел неподвижно, как будто его хватил удар, потом вскочил и, собравшись с духом, встал передо мной. Красная феска соскользнула с его обритой наголо головы, трубка выпала из рук; лицо подергивалось от противоречивых чувств. Это было поистине ужасное лицо, производящее неизгладимое впечатление.

— Гяур! — загремел он на меня.

— Как ты сказал? — спросил я холодно.

— Я сказал «гяур»! Осмелишься ли ты возразить мне что-нибудь, собака? Ты должен умереть, гяур!

— Я умру, когда это станет угодно Богу, а не когда тебе этого захочется.

— Молись!

— Абрахим-Мамур, — ответил я ему, как и прежде, спокойно. — Я охотился на медведей и ловил гиппопотамов; слон внимал моим выстрелам; мои пули встречали льва, «душителя стад». Благодари Аллаха за то, что ты еще жив. Моли Бога, чтобы он укротил твое сердце. Сам ты не способен на это, потому что твой дух слишком слаб. И все-таки ты, если сейчас же не смиришься, умрешь.

Это новое оскорбление было тяжелее других, и АбрахимМамур попытался схватиться со мной, прыгнув навстречу, но сразу же отскочил назад, потому что теперь и в моей руке сверкнуло оружие. Мы стояли один против другого, ведь он сразу же после того, как нам принесли кофе и трубки, прогнал прислугу.

— Я крайне удивлюсь, если наша встреча закончится миром. Ты назвал меня собакой, а я тебе говорю, что в следующее мгновение после того, как ты еще раз скажешь это слово, моя пуля застрянет в твоей голове. Прими это во внимание, Абрахим-Мамур.

— Я позову слуг.

— Зови, если хочешь увидеть их трупы, а сразу же после этого умрешь и ты.

— Ого! Ты же не Бог!

— Я немей. Ты когда-нибудь чувствовал руку немей?

Он презрительно усмехнулся.

— Прими во внимание, что ты и не заметишь этой руки, как она тебя настигнет! Она не вымыта в розовом масле, как твоя. Однако я хочу сохранить мир в твоем доме. Ты не хочешь, чтобы я победил смерть — твое желание исполнится. Господь тебя храни!

Я убрал револьвер и пошел к двери.

— Стой! — крикнул он.

Я уже почти дошел до двери и не обернулся.

— Так умри же, гяур!

Я мгновенно повернулся, успев отклониться. Его кинжал просвистел мимо меня и глубоко воткнулся в дощатую стену.

— Теперь ты мой, подлец!

С этими словами я подскочил к нему, поймал его за руку и в тот же самый момент рванул на себя и швырнул об стенку.

Несколько секунд Абрахим-Мамур пролежал неподвижно, а потом снова вскочил. Глаза его были широко открыты, жилы на лбу вздулись, губы посинели от бешенства; но я наставил на него револьвер, и он испуганно замер.

— Теперь ты узнал руку немей. Не смей еще раз дразнить меня. Не будем тратить времени. Жизнь твоей Гюзели в опасности.

Я с умыслом произнес ее имя. Это подействовало.

— Кто тебе назвал ее имя?

— Твой посланец.

— Неверный не может произносить имени правоверной!

— Я всего лишь произнес имя женщины, которая уже завтра может стать мертвой.

Опять он посмотрел на меня взглядом, в котором читалась железная непреклонность, потом закрыл лицо руками.

— Правда ли, хаким, что она уже утром может быть мертва?

— Правда.

— И нет никакого спасения?

— Возможно.

— Не говори «возможно», скажи «неминуемо». Готов ли ты мне помочь? Если она выздоровеет — требуй что хочешь.

— Я готов.

— Тогда дай мне свой талисман или свое лекарство.

— У меня нет никакого талисмана, а лекарство я сейчас тебе дать не могу.

— Почему?

— Врач только тогда в состоянии вылечить больного, когда он увидит страждущего. Давай пойдем к ней или прикажи ей выйти к нам!

Он отпрянул, словно получил удар.

— Машалла! Ты сошел с ума? Наверное, дух пустыни выжег твой мозг, и ты не знаешь, что требуешь. Ведь женщина, на которую упадет взгляд чужого мужчины, непременно умрет!

— Еще скорее она умрет, если я не смогу осмотреть ее. Я должен измерить частоту ее пульса и услышать от нее самой о многом, что касается ее болезни.

— Ты действительно не лечишь при помощи талисмана?

— Нет.

— И словом не лечишь?

— Нет.

— А молитвой?

— Я молюсь за страждущих, но Бог уже вложил нам в руки средства, чтобы сделать ее здоровой.

— Что это за средства?

— Цветы, металлы и разные почвы, чьи силы и соки мы вытягиваем.

— Это не яды?

— Я не отравил ни одного больного.

— Ты можешь поклясться в этом?

— Перед любым судьей.

— И ты непременно хочешь поговорить с ней?

— Да, о ее недомогании и обо всем, что с этой болезнью связано.

— Только об этом?

— Да.

— Ты сможешь задавать каждый вопрос мне, чтобы я разрешилс ним обратиться к больной?

— Это меня устроит.

— И ты будешь ей щупать руку?

— Да.

— Так ты в самом деле хочешь войти в мой гарем?

— Да.

— Я этого не разрешаю!

— Тогда пусть она умрет. Селям алейкум, мир с тобою и с ней!

Я отвернулся и направился к выходу. Хотя уже из перечисления симптомов я понял, что Гюзель страдает от какой-то чрезвычайной душевной болезни, однако действовал так, как будто предполагал одно лишь телесное заболевание. Именно потому, что я подозревал в ее страданиях последствия насилия, бросившего женщину во власть этого человека, я хотел разузнать как можно больше, и он опять позволил мне дойти до двери, а потом крикнул:

— Стой, хаким, останься! Можешь войти в ее покои…

Я обернулся и, не давая заметить свое удовлетворение, снова направился к Абрахим-Мамуру. Я победил и был удовлетворен уступками, которые он мне сделал.

Он удалился, чтобы отдать необходимые распоряжения, ибо ни один из его слуг не должен был догадаться, что он разрешает чужому мужчине доступ в святилище своего дома.

Абрахим-Мамур вернулся лишь долгое время спустя.

— Пора? — спросил я.

— Пошли!

Он двигался впереди, я — за ним. Сначала мы прошли через несколько почти развалившихся помещений, в которых могла обитать всякого рода ночная живность; потом мы прошли помещение, которое, казалось, служило передней, а за нею уже располагались комнаты, которые, по всей видимости, использовались непосредственно под женские покои. Вокруг я заметил лежащие мелочи женского туалета.

— Вот комнаты, которые ты хотел видеть. Смотри, сможешь ли ты найти в них демона болезни! — с полуиронической улыбкой сказал Абрахим-Мамур.