Освобождение шпиона - Данил Корецкий

Пришелец был крупный, широкогрудый. Бородатый. Одежда из хлопковой ткани необычного покроя, на манер американской военной формы. Повреждены тазовые и берцовые кости, грудина, череп… Он был еще жив, когда летел вниз, но умер быстро: первый, основной, удар пришелся на верхнюю часть туловища, потом его перевернуло и ударило снова. Это было почти все, что знал теперь Башнабаш. Тело быстро остывало и как бы размывалось в его «щупанцах», становилось менее отчетливым.

О том, чтобы извлечь его оттуда, пока что не стоило и думать — слишком тяжел. Может, позже, когда выпарится… Надо, надо, конечно, его исследовать… Но около двадцати метров, как-никак — и это только в одну сторону. Сколько ампул стимулирующей «сталинской сыворотки» нужно вколоть, чтобы проделать такой путь? Башнабаш полагал, что не меньше трех. А как они скажутся на сердце? Вот то-то, что неизвестно! Поэтому сперва он должен все обдумать. В любом случае сейчас ему делать здесь было нечего.

Он встал, развернулся спиной к Разлому и уверенно пошел прочь через непроглядную темноту.

Глава 4

Башнабаш

200 метров под землей: «Старая Ветка»

Он отлучился всего на несколько минут, чтобы отлить. В принципе это можно было сделать где угодно, однако в отряде считалось, что ссать надо только там, где положено. Деревянный сортир находился в трехстах метрах, в расположении части, но боец 79-го особого отделения, заступивший в караул, не имел права отлучаться ни по большой, ни по малой нужде — у него попросту не было органов пищеварения и выделения, репродуктивных органов, органов чувств и многого-многого другого. Зато имелись органы охраны, наблюдения, защиты и нападения. По крайней мере в идеале именно таким должно быть внутреннее строение образцового бойца ОП-79. Ничего лишнего. Обычно за полсуток до заступления в караул он ничего не ел и не пил. Остальные бойцы, насколько он знал, поступали так же. А если уж совсем приспичивало… Ну, так не в штаны же мочиться, в самом деле! Жизнь, как говорится, вносила свои коррективы и, в общем и целом, все шло как надо.

16-го октября 1955 года он принял пост № 6 на так называемой «Старой Ветке». Это одна из самых глубоких и отдаленных точек системы, караульная смена длится семь суток, без выхода на поверхность, обычные солдаты сюда не допускаются — только бойцы легендарного элитного подразделения «79». Темень, недостаток воздуха, гнетущее ощущение страха, оторванности от обычного мира… Двести метров под землей, ничего не попишешь. На других постах все-таки веселее, несмотря на то, что тоже подземелье и воздух похож на прокисший суп. Там хотя бы изредка видишь людей, там какая-то жизнь идет, работа.

На «Старой Ветке» же — ничего. С одной стороны входной тоннель да гул из-под земли: там прокладывают очередной подземный горизонт. С другой стороны — продолжение тоннеля — к стальным герметичным дверям Бункера, да несколько тупиковых ответвлений с палатками, где живет дежурная смена. А посередине — высокий зал со свисающими с потолка каменными сосульками, здесь сваливают демонтированные рельсы и отработавшую технику. Здесь же стационарный пост — центр его зоны ответственности. А караульный маршрут — триста пятьдесят шагов в одну сторону, триста пятьдесят в другую. И так триста пятьдесят раз…

Да ничего чрезвычайного, собственно, и не случилось. Просто замочил ноги, простыл немного. Простужался он редко, за всю жизнь всего раза два или три. Это был четвертый, наверное. Что такое простуда для бойца особого подразделения? Тьфу, наплевать и растереть. И все бы ништяк, как говорится… вот только мочевой ему покоя не давал. Дома, в деревне, мать тысячелистник бы заварила с медом, сказала бы: поможет, его даже малым детям дают, чтобы в постель не писали. Но в казармах нет ни мамы, ни тысячелистника, ни меда. А в санчасть идти с таким недугом он постеснялся: ребята узнают — засмеют. Ничего, перетерпим.

Действительно, все свое дежурство он честно отстоял, отходил, оттерпел до последнего, сколько мог. Потом пришел разводящий — сержант Семенищев, сменил его рядовым Кругловым, а сам повел Филькова и Бутузова менять другие посты. А он не пошел: отпросился по нужде и вприпрыжку пустился в расположение: к тупику с палатками, точнее, к заветной дощатой будочке, забежал радостный, как марафонец на финише. Минута, другая, он облегченно перевел дух…

И вдруг земля качнулась под ногами. Грохнуло, тряхнуло, сверху что-то посыпалось, будто очередь из тяжелого пулемета выпустили. Выскочйл наружу — темень кромешная! Все прожектора погасли, беготня, кутерьма, матерщина, затворы щелкают, кто-то сорванным голосом орет:

— Не стрелять! Друг друга поубиваете!

Это старлей Климов носится по расположению и сипит сорванным голосом. — Всем собраться у шестого поста! Все, кто живой, кто может двигаться — у шестого поста!

Что ж, правильное решение: там самое просторное место, и потолок высокий…

И тут Башмакина будто холодом до самого сердца пробило: это ведь его пост! И он-то вроде еще на этом самом посту стоит! Семенищев его, как сменившегося часового, официально в расположение не привел, значит, он самовольно оставил службу! А за это на особом объекте — ясно, что бывает!

Отошел он подальше в темноте, включил карманный фонарь, побежал обратно… И обомлел: зал «Старой Ветки» перерезан широкой дымящейся пропастью, вот она — прямо под его ногами! Еще бы шагов пару, и улетел в преисподнюю… А Круглов вместе с «грибком» стационарного поста, видно, уже там… Да и остальные, пожалуй, тоже…

Он стал светить на ту сторону — никого не увидел! Только заваленный входной тоннель рассмотрел. Что теперь им всем делать? Может, это и есть та провокация, те происки врагов, против которых предостерегали командиры на всех политзанятиях? А он в это время торчал в этой чертовой кабинке. Если так, то ему грозит трибунал и расстрел… Но ведь он был там всего несколько минут!

А пусть бы и несколько секунд, значения это не имело.

Тем временем выжившие стали стягиваться к посту. Их оказалось совсем немного — Худаков, Разумовский, Стельмак, Борисенко и Кружилин. Ну и Климов еще, и сам Башнабаш. Семь человек из пятнадцати, меньше половины личного состава. У всех мощные фонари, автоматы наизготовку.

— Ты что, не сменился? — тяжело дыша, спросил Климов, осветив Башмакина.

Тот зажмурится.

— А разводящего с новой сменой видел?

Башнабаш замешкался.

— Ну?! — рявкнул Климов. Лицо у него злое, на нем написана готовность к решительным действиям.

— Дык… Видать-то видал… Только сразу рвануло, дымом заволокло, я сознание и потерял…

— Контуженный, значит, — кивнул взводный. — Ну ладно, оклемаешься понемногу… Построиться!

Лейтенант прошел вдоль короткого строя, светя фонарем в лица бойцам. Те тоже жмурились или отворачивались. Все как один были похожи на чертей из преисподней; закопченные, грязные. У Стельмака через всю щеку и лоб шел кровоточащий шрам, к которому он то и дело прикладывал какую-то тряпицу. Кажется, глаз у него тоже поврежден.

— Никакой паники! Никакой анархии! — сипло выкрикивал Климов. — Действовать только по моему приказу! В силу чрезвычайных обстоятельств имею право расстрелять на месте любого, кто ослушается!

— А чего вы кипишитесь так, товарищ лейтенант? — сказал Борисенко, он старослужащий и вообще самый ушлый, потому ходит все время с кривой улыбочкой. — Ну, рвануло что-то, мы при чем? Чего же нам сразу расстрелом угрожать? Что мы такого сделали, чем провинились перед Родиной?

Он привык умничать, нравилось ему слыть заковыристым парнем, который за словом в карман не полезет… Только сейчас вышло не так, как обычно.

Климову будто спицу в зад воткнули — подлетел к нему, чуть штаны в шаге не порвал, ткнул взведенным пистолетом в рожу, так что губу раскровянил!

— Тебя первого, Борисенко, в расход пущу! Перед всем строем! Одно слово! Кто еще не согласен? Ну?!

Все молчали, никаких вопросов. Сам умник провел ладонью по лицу, только размазал кровавые сопли.

— Теперь так! Кружилин, Худаков, Борисенко, Башмакин — на поиски раненых! Мы с Разумовским и Стельмаком попробуем восстановить связь! По местам!

Земля под ногами еще продолжала немного трястись, это даже не тряска была, а отзвуки какого-то движения глубоко внизу, словно там гравий утрамбовывался под колесами исполинского бульдозера. Края разлома постоянно осыпались, оттуда пер горячий зловонный дух, так что подойти близко было нельзя. Бойцы разбились на двойки, Башнабашу выпало идти с Борисенко.

Один светил фонарем, другой раскапывал лопаткой обвалы, которые повсюду насыпало со сводов. В одной такой куче Башнабаш нашел полуживого Каськова, помощника командира смены. Он только дышал, ничего не говорил и не открывал глаза. Когда его вытаскивали оттуда, в груди у него громко щелкало и хрустело.