Завод седьмого дня (СИ) - Владислав Римма Храбрых

А Карел бы простил, как и Марта. Карел вообще всем и все любил прощать, только вот себя, по-видимому, не смог. Поэтому его сейчас здесь и не было.

Как бы, интересно, поступил Тиль?

Альберт поймал себя на мысли, что совершенно не знает, как в этой ситуации поступил бы его отец. Они с Тилем общались не очень много: поначалу ему с младшим сыном было неинтересно, а потом было очень мало времени, нужно было все и сразу успеть.

Как-то так получилось, что не успел.

А что бы сделал Йохан? Или его отец? Задумчиво разжевывая жилистый кусочек мяса, Альберт подумал, что реакцию Йохана он смог бы предсказать. Лиама тоже. А вот собственного отца – нет.

Вымыв за собой тарелку, Альберт оглядел кухню. Убирать было нечего, и он, крикнув Марте, что уходит до вечера, вышел на улицу.

Выбор у него был невелик: идти прямо сейчас к Петерс, чего ему жутко не хотелось, или идти работать. Черт разберет, что из этого хуже.

Втянув голову в плечи и приподняв воротник тонкой куртки, он сунул руки в карманы как можно глубже и направился по разъезжающейся дороге к землянке.

В ней было холодно и промозгло, но хотя бы с неба ничего не лилось. От влажности деревянные подпорки подгнили и немного прогнулись, но в целом еще одно поколение горцев обещали выдержать.

Влив в молоко закваску, Альберт перетащил огромную кастрюлю на переносную спираль, которую нагрел на углях. Иногда помешивая и пальцем пробуя температуру, он подогрел будущий сыр и задвинул кастрюлю в угол, накрыв ее тряпицей. С полки выше снял емкость, в которой хранилась смесь, оставленная с прошлой недели, развел в графине несколько таблеток пепсина и вмешал в нее. Разрезал массу на кубики.

Переставил жестяную миску на еще не успевшую остыть плитку и снова раздул угли. Плитка начала краснеть, и Альберт, погруженный в свои мысли, едва не упустил нужную температуру.

Сдернув миску с плиты и существенно обжегшись, Альберт плеснул на руку остаток воды из закваски, глупо глядя на крошки пепсина, сбившиеся между вспухающих пузырьков кожи. Помазав ладонь остатками молока, он выложил творожные кубики на марлю, натянутую над пустой кастрюлькой, и подождал, пока стечет сыворотка. С марли творог пересыпал под пресс, для начала нагрузив две трети унции.

Сняв с сушки несколько голов, Альберт положил их на стол, протер хорошенько, оставил подышать. Присев у плитки, он разломал в тарелку несколько свечей, присел, глядя, как светлые кусочки на водяной бане начинают терять свою форму, оплывают.

Хоть по воску гадай.

Вылил воск на тонкий противень, тут же опустил в него голову сыра. Еще горячий воск обжигал пальцы, и, стараясь орудовать одной рукой, Альберт принялся катать в нем сыр. Отложил голову на край стола, соскреб с противня воск и снова его растопил.

И так, пока не закончил.

Ему страшно не хватало помощника, хотя бы одного – человека, который будет топить воск, следить за температурой, да попросту поможет подержать выскальзывающую из рук голову.

Сгрузив сыр в ломкой парафиновой корочке на полку подсыхать, Альберт вымыл руки и вышел на улицу. Сначала думал, что просто выйдет подышать, а потом, ломая подсохший у локтя воск, направился к дому Мартенсов.

Альберт вошел в дверь, сопровождаемый переливчатым звуком колокольчика над косяком, обнял подбежавшую к нему Пет. Та широко расставила масляные от бутылок, которые она таскала, руки, прижавшись щекой в его груди.

– Хорошо, что ты пришел. Закрываю скоро.

Это скорее было привычкой, даже традицией. Никто ночью за продуктами не приходил, но в любой момент, даже если никого не было за прилавком, можно было громко позвать – и кто-то из Мартенсов обязательно появлялся. Сейчас, правда, никого, кроме Петерс, во всем огромном доме не было, и она часто допоздна сидела за прилавком, перекладывая с места на место продукты.

– Да, я знаю. Давай приберемся.

Еще минут десять они рука об руку возились с бутылками, коробками, пакетами, перетаскивая их с места на место, убирая то, что может испортиться, в погреб. Там Петерс и осталась, в задумчивости опустившись на коробку с пустыми бутылками. Альберт успел сходить в зал и вернуться с мешком свежего гороха.

– Ты чего?

– А я тут подумала, – как-то растерянно начала Пет, глядя перед собой осоловевшим взглядом. – Скоро время товар в Завод везти. И, ну… Йохана нет, из семьи нашей никого. Это что, мне придется? Так я ничего не знаю, мне не рассказывали даже, куда податься.

Во взгляде ее проскользнула паника.

Альберт сел на мешок с зерном, протянул руки и обнял, успокаивающе глядя по спине и шелковистым распущенным волосам. Петерс тихо вздыхала ему в плечо, а когда перестала, Альберт подал голос:

– Да и лодки-то нету, не на чем товары вывозить. Свою лодку Йохан, сама знаешь, не вернул, а наша… ну, на нашей Тиль с Лиамом были. Так что никто тебя не отправит в Завод. Я тебя не отпущу. Ну, без заводских товаров как-нибудь проживем. Думаешь, никогда такого не бывало? Бывало, наверняка. Я-то не знаю, но Марта наверняка помнит что-то такое. И Лиа, думаю, тоже. Вот завтра же у нее и спросим.

По представлению Альберта, Петерс должна была поднять голову, пробормотать: «Честно-честно?» – и немедленно поцеловать своего спасителя. Пет так бы и сделала – это было вполне в ее духе, – если бы не заснула, уютно пристроившись на чужом плече.

Альберт немного растерянно погладил девушку по плечу, не зная, как поступить дальше, и снова, уже по привычке, обратился мыслями к своим родственникам – а как бы поступили они? Поспешно себя одернул, поднялся, придержав Петерс за плечо, и, кое-как примерившись, подхватил ее на руки.

Может, она и проснулась, но виду не подала, уронив руку и трогательно всхрапнув.

Альберт знал, где находится комната Пет, но с лестницы повернул в другую сторону. Когда Йохан был в Заводе, Петерс спала на его кровати, а сейчас, похоже, и вовсе туда переселилась. Уложив девушку на кровать и укутав ее в мягкое заводское одеяло, Альберт прилег рядом и обнял получившийся кокон.

Комната у Йохана была строгая. Стол ему заменяли составленные друг на друга деревянные ящики, такие же ящики были расставлены по полу, в них громоздились вещи, обувь, бумаги, накладные, документы, списки. Кажется, Йохан ничего никогда не выбрасывал.

Над его кроватью был пришпилен лист бумаги, на которой карандашом Йохан (а может, Лиам, или вовсе кто-то из их предков) начертил какую-то схему. Совершенно прямые улицы, невнятные надписи, квадратные дома и многоугольные здания, башенки на линии, замыкающей все пути в кольцо. Наверное, это был план Завода, если можно было построить так много совершенно одинаковых улиц. А может, их ровность была лишь художественным вымыслом человека, которому проще было нарисовать прямую черту, чем с рулеткой обходить все изгибы и помечать все повороты. Улица – она улица и есть.