Дневник, 2004 год - Сергей Есин

После работы, как договаривался, ездил в журнал «Наша улица». Это первый в стране частный журнал, его ведет Юрий Кувалдин, мне журнал нравится, я там печатаюсь, печатаются и наши ребята, я даже отчасти завидую Кувалдину, это ведь прекрасный вид деятельности… Но дома N 15, как стояло у меня в бумажке, я так и не нашел.

Вечером же по телевидению шла «Агония» Элема Климова. В свое время о фильме ходило много слухов, сейчас он выглядит довольно иллюстративным, и при всем его как бы протестном и аллюзивном характере в нем все равно чувствуется именно та идеологическая установка.

29 января, четверг. Где-то в половине пятого проснулся, почувствовал, что Долли скулит. Вчера вечером у нее было плохо с желудком, потому что В. С. всегда ее перекармливает, не задумываясь над тем, что у собаки другое, отличное от человека, пищеварение. Она дает ей слишком много сладкого. Мне стало жалко собаку, и около пяти я пошел с ней на улицу, потом давал ей фестал. Возможно, на нее плохо действуют антибиотики, которые я ей колол несколько дней подряд. Рана ее пока заживает плохо, она ее расчёсывает и не хочет носить штаны, которые я на нее все время натягиваю.

В 7 утра начал читать книжку С. Семанова «Русско-еврейские разборки. Наша родина — Советский Союз». Изд. Алгоритм (400 стр). Возможно, эта книжка кому-то и полезна — этакий ликбез на тему, но мне она кажется некоей эквилибристикой, достаточно поверхностной журналистикой — все те же сведения, те же имена: Борщаговский, Кобзон, Бовин, Чубайс. Такое ощущение, что не так уж много примеров — а чего же тогда писать такую толстую книжку? Интересно мне было лишь в конце, когда пошла разборка книги Яковлева, вернее, конспекта её (кто же будет полностью читать его книгу?) Там пошел пересказ фильма Зельдовича, сына Аллы Гербер. Здесь автор объяснил всю ту мерзость, которую описывает герой: он трахает, через карту — в которой вырезает то место, где обычно на картах располагается Москва, — героиню. Всё это кажется даже отчасти смешным. Символизм: Маша — Россия, Оля (другая героиня, имя первой русской святой). Этот символизм мне показался наивным. Книгу ни в коей мере нельзя сравнить с замечательным трудом А.И. Солженицына «Двести лет вместе». Когда же мы наконец закроем эту тему?

Три заслуживающих внимания эпизода. Во-первых, в три часа состоялось заседание ученого совета. Естественно, все были недовольны, потому что, полагаю, думают, что каникулы — и для них, а не только для студентов. Но мне надо было утвердить ряд документов. Совет прошел хорошо, как всегда. Жаловались на физкультуру, ибо, что ни говорите, у Елены Алимовны и у Светланы Викторовны свой взгляд на это вполне государственное дело. Правда, здесь они расходятся с президентом, но им виднее. Из-за физкультуры в Данию бесплатно не поехала Скидан — хорошая девочка, успешно учится, но на физкультуру не ходит. Не поехал также и Фролов, у которого долги не только перед деканатом, но и перед Тычининым.

Наш ученый совет — все-таки довольно амбициозная организация, консервативная. Я вот сейчас читаю замечательную книжку Ал. Белокопытова, большая часть которой посвящена Литинституту и его жизни. Об этом пишут многие писатели, окончившие институт; общежитие и институтские происшествия — их добыча. Так вот, Белокопытов, начиная свое повествование, сразу обозначает — любого студента, любого писателя он заранее, зная характер амбиций, называет знаменитым. Уточнять не буду. Довольно кисло.

Ученый совет прохладно встретил сообщение о том, что Пронин сделал великолепную работу для дистанционного обучения по Средним векам. Я хорошо помню, как навязывал подобный курс по введению в литературоведение лет пять тому назад Лёше Антонову — и он этого не сделал; навязывал и Минералову — и тот этого не сделал. И никто не сделал. А человек со стороны взял и сделал. Обидно. Зашла речь о Приставкине. Всплыло пятеро студентов, которые не могут написать дипломной работы, в основном потому, что не видят руководителя. И тут я сказал ученому совету: давайте дружно проголосуем, чтобы я не продлевал Приставкину контракта! Но я ведь знаю, что вы всё это водрузите на меня. Так оно и получилось, всё ушло в песок, да и я не подумаю сейчас кого-нибудь увольнять. Мне осталось два года, и дальше я уже буду жить как наблюдатель. Я сделал всё, что мог, но коли вы мне не помогаете — дальше вам будет жить хуже. Я также бросил такую фразу (имея в виду конкретных людей): «Если бы я был не выборным лицом, а хозяином института, я человек пять уволил бы немедленно; один плохо читает, другой читает скучно, третий облегчает свою нагрузку и загружает студентов ерундой». Но это возражение, практически сформулированное мною впервые. Всё пойдет по-старому — я буду латать, чинить, замазывать прорехи.

Днем пришел Лёня Колпаков и принес мне страничку, написанную на компьютере, с обведенным красным карандашом абзацем. В «Литературной газете» идет огромная статья-воспоминание Е. Сидорова, сделанная из кусочков, жанр «из записной книжки». И там есть абзац, касающийся, кажется, меня. Собственно говоря, Леня забежал сказать, что в статье висят огромные хвосты, и он совершенно спокойно может эту инвективу сократить. Я сказал — ни в коем случае, всё это более всего характеризует автора, и потом: не лишай меня острой строчки в собственный Дневник. Волнения Лени связаны с тем, что он всё очень хорошо знает. Но по порядку. Начну с цитаты:

«Литинститутцы к юбилею неожиданно прислали анонимную теплую телеграмму с подписью: «От «А» до «Я». Видно, нынешний ректор всерьез озабочен поддержанием своего авторитета и строго следит за проявлением инакомыслия. Иначе, к чему бы такая коллективная таинственность? Впрочем, жаль человека, слабого и неспокойного, который все время сомневается в душе: настоящий писатель он или нет? Отсюда поиски жанра, включая дружеские, вполне не анонимные журнальные дневниковые характеристики приятелей своей литературной юности и даже нынешних сотрудников, слегка смахивающие на доносы».

Теперь приступим к разбору.

Кажется, летом, как раз в дни юбилея Е. Ю., Лёня пришел ко мне и сказал, что сегодня празднуют юбилей, на это я ответил, что нужно дать телеграмму, и написал веселую, красивую телеграмму, от начала и до конца сам. Стал раздумывать, как ее подписать. Подписать «Сергей Есин, ректор» — будет до некоторой степени обидно: дескать, вот, не пригласили на именины, вот, поздравляет один. Поэтому подписал, и Сидоров усматривает здесь какую-то определенную цензуру: «От «А» до «Я»».

После того как разобрались с подписью, стоит, кажется, разобраться и с приятелем литературной юности. Деликатный я все же человек: приятели, конечно, приятелями — но разве не из-за приятелей сожгли мою квартиру? Я понимаю, что приятели — люди опытные, никаких бумаг на аренду не подписывали. Но каким образом огромный гараж был сдан по цене телефонной будки — я не знаю, да и что там писать о поисках жанров у человека, который создал почти десяток романов! Русские писатели всегда пишут кроме романов что-то другое — и дневники, и занимаются школой (был такой в Тульской губернии) и там же писали дневник, и в Санкт-Петербурге писали Дневник… А если всерьез говорить о занятости — то да, быть ректором да еще оставаться писателем-романистом очень трудно. Наверное, еще труднее быть министром культуры и оставаться просто писателем. Вот у Мальро это получилось, у Стендаля, который еще был и консулом в Читто Веккио — тоже получилось.