Девочка Беркута - Агата Лель

полились звуки музыки. Я завертела головой, в попытке найти источник, какие-то встроенные колонки или буфер, но мои попытки провалились с оглушительным треском. Казалось, что музыка… везде. В углах под потолком, под плинтусом, в основании розеток. Петр Чайковский – а я точно знала, что это он, будто бы играл специально для меня.

На предплечьях волоски встали дыбом, я закрыла глаза и закружилась на одной ноге, в попытке изобразить фуэте. Получалось плохо, я это знала, но мне было безразлично, насколько совершенна техника – в этот момент танцевала моя душа.

В детстве я обожала танцы, а особенно балет, даже успела отучиться полгода в специализированной школе, а потом случилась та трагедия, после которой на профессиональных уроках был поставлен жирный крест. Нет, потом я танцевала в местном кружке при детском доме, но все это и близко не стояло с теми возможностями, что мне могло дать настоящее обучение.

Еще одна мечта улетела в тартарары, еще одна, к десяткам прочих. В восемь лет я разучилась мечтать, но где-то там, на задворках души, маленькая девочка в пуантах, что жила во мне все эти годы, не могла остаться равнодушной при звуках "Лебединого озера".

Я танцевала, не обращая внимания ни на что вокруг, все словно прекратило свое существование: была только музыка, мои движения, была легкость и стойкое ощущение, что весь мир в моих руках, что все получится, а потом я почувствовала, что в комнате я не одна.

Я резко распахнула глаза и к великому ужасу увидела, что Беркут стоит в дверном проеме и смотрит на мои кривые пируэты.

– Боже, простите! Я… Я тут… – я пыталась найти хоть какие-то слова, но не находила.

Стало дико неловко, я ощутила, как щеки залила алая краска. Да что щеки – я покраснела буквально вся, с головы до ног.

– Я сейчас выключу, извините. Сейчас, – метнулась в плазме и опустилась на корточки, постучала по панели над полом, поднялась, покрутила головой в поисках пульта управления. Тщетно.

Звуки становились все громче, меня накрывало паникой. Прекратив поиски, побежденно выдохнула:

– Я не знаю, как выключается эта штука.

Беркут подошел к плоской панели под плазмой и, едва коснувшись ладонью поверхности, заставил музыку замолчать. Стало невероятно тихо, казалось, что я услышала даже шум крови, яростно мчащейся по венам и концентрирующейся на моем лице.

– А включила как? – спросил с легкой улыбкой.

– Да я не включала, это все Элвис.

– Элвис? – и опустил вопросительный взгляд на пса. Даже если мой ответ его и удивил, наводящие вопросы задавать он не стал. – Ну да, он тот еще меломан.

– Простите, ну… за вот это все.

– Брось, не за что извиняться. Ты хорошо танцевала.

Я ужасно смутилась. Лучше бы он рассердился, честное слово, чем вдруг отвесил комплимент. Потому что я совершенно не знала как на комплименты реагировать.

Меня никто никогда не хвалил, только в раннем детстве. А потом упреки, насмешки, критика. Я привыкла к такому и знала, что на это ответить, но на похвалу…

Почему-то она заставила ощутить себя кривоногой и никчемной. Ведь он не мог говорить это всерьез. Никто же прежде не говорил…

– Я занималась раньше балетом, ну, в детстве. Говорили, что получалось неплохо. А потом… – махнула рукой, абстрагируясь от неприятных воспоминаний. – Ладно, еще раз простите, я уже ухожу. С Элвисом все хорошо, он принял лекарства и погулял. Чуть не съел мои джинсы.

– А ты сама что-то ела?

Вопрос застиг врасплох. "Что-то" ела. "Когда-то". По-моему, утром.

Удивительно, но до его вопроса я голода не ощущала, но стоило ему поинтересоваться, желудок издал писклявое SOS.

– Да я не голодна…

– Пошли, – поднял с пола бумажный пакет, с которым пришел, и кивнул головой в сторону кухни.

– Я правда не хочу…

Заморачиваться с тем, чтобы слушать мои возражения, он не стал – просто ушел, и мне не осталось ничего другого, как, сгорая от неловкости, последовать за ним.

Он серьезно хочет угостить меня ужином? Кошмар! А если там то, что я элементарно не умею есть? Какие-нибудь суши или мидии, вот будет позорище!

В детском доме не церемонились со столовым этикетом: ложка, вилка, собственно, на этом все.

Только сейчас я подумала о том, как я ем. Ну, не чавкаю ли, не выгляжу ли по-идиотски. Я даже засомневалась, правильно ли я держу обыкновенную ложку.

"А вдруг нет?"

– Роман Сергеевич, я, наверное, все-таки поеду… – замялась, наблюдая, как он достает из пакета еду. Коробочки китайской лапши с курицей терияки. Нет, нет, только не это!

Не в плане, что я не хотела попробовать это блюдо, судя по заказам, оно дико популярно, но там же палочки! А я в жизни ими не пользовалась.

– …а то автобус мой уйдет.

– Какой автобус? – он обернулся на меня, не глядя вынимая упакованные в индивидуальные пакеты приборы. – На улице вьюга, жуткий затор. Движение практически парализовано.

Скинув пиджак, закатал рукава рубашки и включил воду. Ополоснув руки, кивнул на экзотическую для меня еду:

– Любишь лапшу? Взял на свой вкус.

Я чуть повела плечом, не сводя взгляда с коробочек, на которых был написан логотип популярного ресторана.

– Если честно, никогда не пробовала.

– Тебе понравится, это очень вкусно. Садись.

Проклиная себя за невежество, за то, что не ушла раньше, проклиная того китайца, что придумал эти чертовы палочки, я осторожно опустилась на край стула. Снова посмотрела на лапшу и до меня вдруг дошло, что порций две. Что означало одно из трёх: что он слишком много ест, что судя по фигуре маловероятно; что он планировал поужинать с кем-то еще, но тот (та?) не соизволил(ла) прийти; или… что он взял эту коробочку специально для меня.

Это смутило и даже напугало.

Потому что все это было слишком странно,