Олаф, глупый король (СИ) - Юрий Силоч

На главной площади Мнморта была возведена огромная виселица, вместимостью 15 человек. Вокруг толпился народ, который сдерживала цепочка гвардейцев, что ходили козырями в начищенных до блеска по особому случаю парадных доспехах, из-под кирас которых торчали солидные животы.

На деревянных колодах, с одетыми на шеи петлями стоял цвет Мнмортского дворянства — бароны и баронессы, графы, герцоги, князья. Казнокрады, склочники, интриганы, лентяи, бездари, заговорщики и враги короны. Выглядели они довольно жалко — золотое шитье, мех и жемчуга оборваны, украшения сняты, то тут то там на лицах виднеются солидные синяки — крестьяне-северяне перед благородными никакого трепета не испытывали, и били морды как своим, особенно, после того, как Сигурд умело настроил их. Это оказалось просто. Капитан просто пустил байку, что у благородных сеньоров была договоренность с королем о том, что кормить и вооружать ополчение должны будут дворяне, но те короля кинули, поскольку, плевать хотели что на какие-то там северные деревни, что на короля. Поскольку еда в торбах подходила к концу, полуголодные ополченцы арестовывали заговорщиков и, в некоторых случаях даже дрались с их слугами, с особым рвением и удовольствием.

— Не тяните. — мрачно буркнул Олаф, и глашатай громко, пафосно, но немного картавя, зачитал приговор.

Обвинений Асгрим насобирал им целый вагон, и горожане сами разорвали бы заговорщиков на части. «Измена короне», «шпионаж», «покушение на его величество» — стандартный набор, в-общем. Олаф откровенно заскучал. Казалось, он должен был испытывать злорадство или хотя бы удовольствие от устранения еще одной проблемы, но была лишь усталость от бессонной ночи и нервотрепки.

Приговор дочитали до конца, палач медленно, с толком пошел вдоль виселицы, вышибая колоды из-под ног смертников. Те трепыхались, пучили глаза, гадили под себя — то еще зрелище. Вольки продергался дольше всех. «Живучий старикашка» — подумал равнодушно Олаф, и, повернувшись к шуту, приказал:

— Начните сбор налогов сегодня же. Чтоб все-все задолженности по всем пунктам, до последнего медяка! Никакой пощады. Сигурд говорил, надо ли платить жалование ополченцам?

— Нет, ваше величество. — улыбнулся шут, — Только кормежка. Есть у меня еще одна идея, как увеличить доходы…

Олаф вопросительно поднял брови и взглянул на шута, тот поспешил пояснить:

— Имения дворян. Ну, тех, которые были казнены сейчас, и что были уличены раньше. Мы просто заберем их себе, в счет вреда, нанесенного ими Мнморту.

— Как? А разве из не забирали раньше? — удивился Олаф.

— Нет, ваше величество. Одна из вольностей дворянства.

Олаф кивнул:

— Хорошо, займитесь этим. Мы им покажем, ваша светлость, кто в берлоге медведь.

9

— Взгляните, ваше величество! — бродячий художник аж на месте подпрыгивал от усердия. Он был юн и голоден, носил черный берет с кисточкой и был вымазан в краске с головы до ног. Последнюю неделю он рисовал портрет Олафа, и теперь, когда работа была закончена, горел желанием показать результат.

Художник сдернул покрывало. Олаф взглянул на портрет…

— Кто это?… — спросил он после нескольких секунд молчания.

— Как?… — удивился художник, — Вы!

— Вы шутите. У меня не такой подбородок.

— Я сделал его более мужественным, ваше величество!

— Так-так-та-а-ак… — Олаф смотрел на портрет под разными углами и решительно не узнавал сам себя.

— Живот вы мне тоже сделали более мужественным? — Олаф поглядел на паренька, приподняв бровь, но тот сарказма не уловил и закивал:

— Да-да, ваше величество! Вы точно улавливаете суть! Так приятно встретить в наше невежественное время людей, разбирающихся в искусстве!..

Олаф скривился. Такой поток грубой лести он проглотил бы не задумываясь, будучи крестьянином, но сейчас…

— А это что? — ткнул Олаф в холст.

— Ордена! — отрапортовал художник.

— Но я же не награжден! — просипел Олаф, — Как это понимать? Тоже, ради мужественности?

— Да, ваше величество! И это картина, как бы на будущее. Вы же, прошу прощения, король совсем недавно, ордена — дело наживное.

— А борода??? — рыкнул король, и художник понял, что ему тут больше не рады.

— А… Отрастить… — пролепетал художник, чем окончательно вывел Олафа из себя.

— Стража! — в дверях мгновенно нарисовались два бугая с алебардами.

— Сколько времени я вам позировал, милейший?… Хм? Знаете, сколько я мог за это время подписать документов? Отдать приказов? Сколько прочесть донесений? Знаете? Не знаете! Так! — обратился он уже к стражникам, — Проследите, чтобы этому прохвосту дали пару серебряных Харальдов и пинка под зад из дворца! А художество пусть повесят в подвале и больше мне не показывают!

Незадачливого художника увели под белы руки, а Олаф все сокрушался по поводу потраченного времени — это все советник виноват! «Хорошо бы вам, ваше величество, искусствам и наукам потворствовать». Художников, стало быть, поддерживать.

Впрочем, потерянное время не было такой уж проблемой — Олаф и его команда вполне могли позволить себе хоть и небольшой, но вполне заслуженный отдых. Даже несмотря на то, что Мнморт натуральным образом трясло, лихорадка эта представляла собой не что иное, как движение по накатанной — в направлении, заданном реформой барона Фулльтофа.

За дворян взялись крепенько — и трясли, как грушу. Доход казны удвоился, а после реквизирования имущества казненных вообще утроился, и Олаф торопливо собирал армию. Вербовку солдат и их обучение с радостью взвалил на себя Сигурд, которому уже давно не приходилось поучаствовать в чем-то подобном и проявить себя в качестве организатора.

Пока капитан королевской гвардии гонял новобранцев, Асгрим, по просьбе Олафа, отправил гонцов на север, где за горами угнездились вольные мечники. Олаф хотел сделать им более чем щедрое предложение в обмен на участие в войне против Кралбранда, и рассчитывал на их помощь.

После того, как картину и мольберт унесли с глаз долой, Олаф уселся в кресло и начал читать ежедневный доклад Асгрима.

Люди главы Тайного Кабинета были повсюду, и информационного голода у королевства не возникало, так что по донесениям агентов, и по той выжимке, что представлял Асгрим королю для ознакомления, можно было составить полную картину происходящего.

Однако, стоило Олафу лишь взять в руки исписанный пергамент, как в кабинет ворвался (иначе и не скажешь), советник Вегард.

Волосы всклокочены, глаза бешеные, даже усы едва ли не дыбом — впервые за все время Олаф видел его таким взбудораженным.