АДОНИЯ - Том Шервуд

Наконец все столпились вокруг Филиппа. Он вынул свои, с отломанной крышкой, часы, посмотрел на сложившиеся в острый угол стрелки.

— Ещё тридцать минут, — сказал он. — В кабинете, и внизу, в хранилище, есть тайники. Кто найдёт — будет произведён в капитаны.

Молчаливые люди, в руках которых объявились топоры и небольшие ломики, мягко запрыгали по ступеням.

Через двадцать минут к Филиппу подошли двое. Тяжко дыша, они притащили взломанный металлический ящик с золотой чеканной посудой.

— Что, там действительно был тайник? — озадаченно поинтересовался Филипп.

Разбойники одновременно кивнули:

— Да. В стене хранилища. Пятно штукатурки было немного светлее. Взломали…

— Ну, хорошо. Слово есть слово. Вы хотите разделиться на две самостоятельные команды или предпочтёте работать в одной?

— Он будет капитаном, — кивнул на товарища один из счастливцев, — а я буду с ним. Одна команда.

— Прекрасно. Завтра патер Люпус распорядится.

Но раздача чинов на этом не завершилась. Почти тотчас же пришёл ещё один грабитель и предъявил два предмета: невзломанную, изрядного веса шкатулку и гнутый, средней длины, сероватого цвета клинок.

— Ещё тайник? — удивился Филипп. — Где же?

— В кабинете. Стол унесли, а в середине пятна от ножки стола — шляпка гвоздя. Блестела, а все остальные были темней. Я нажал — половица поднялась.

Филипп взял в руки клинок.

— Надо же, бритвенная заточка. Какой-то паук отчеканен. Ладно, капитан. Неси в общую кучу.

В это время на улице послышался шум приближающегося экипажа. Тот, кто стоял у ворот, широко распахнул их и, в ночной темноте, хлестнув коней, не задев ни столба, возница вкатил во двор крытый воз, и вслед за ним во двор въехал ещё один, а немного спустя — так же третий. С ним въехала пара всадников.

Два окна на втором этаже засветились. (По указанию Филиппа сняли два одеяла.) Если бы по соседству оказался кто-то страдающий бессонницей, он ничего бы не заподозрил: в последнее время в дом Ицхака экипажи и люди прибывают непрерывным потоком.

Погрузка заняла час с небольшим. Последним подняли и уложили связанного Мосия.

— Переправить его в Голландию, — сказал кому-то Филипп. — Или ещё куда — подальше лишь бы от Англии. Набить золотом карманы, — набить, не скупясь, полновесно, — и отпустить. На первые несколько дней приставить к нему пару ищеек: интересно, что будет делать. Вернувшись, доложить не мне, а патеру. Лично.

— Три экипажа миновали ворота и неторопливо покатили по тёмной дороге. Свет в окнах погас.

— Во дворе остались стоять только две лошади. Их владельцы, дождавшись, когда луну в очередной раз скроют тучи, сходили на псарню и перенесли в дом туши собак. Потом внесли туда и все разбросанные и обугленные поленья. Затем стали ждать.

— Прошёл час. Один из оставшихся вышел, сел в седло, а вторую лошадь вывел в поводу. Второй изнутри закрыл ворота, перелез через верх, сел на свою лошадь, и оба дали шпоры. В ту же минуту в двух окнах мелькнул рыжий отблеск. Все, совершенно все окна оказались раскрытыми, и сквозной ветер быстро вздул пламя. Когда по окрестным дворам раскатились отчаянные, тревожные крики, весь дом, скрывая и крышу, объял гулкий огненный вихрь.

Глава 3

Раз в год Люпус посещал один из приютов или семей, в которые когда-то пристроил десятерых, с одинаковой внешностью, девочек-сирот.

В этот раз он ехал в пансион донны Бригитты. С удобством расположившись в карете, патер читал присланную из пансиона аттестацию своей питомицы: «латынь — идеально; закон церкви — идеально; рукоделие — идеально; послушание — удручающе»… Отложив лист в сторону, он, закрыв глаза, прошептал:

— Кажется, я нашёл… Эта Адония — награда за все мои труды…

— Люпус и не подозревал, что два года назад, в зимнюю рождественскую ночь, он мог лишиться такой важной для него воспитанницы.

Серафим

Метресса не могла допустить, чтобы служки видели, как она, всесильная донна Бригитта, выбрала себе врагом маленькую беззащитную девочку. Но её гордое сердце ни на минуту не могло забыть, как эта упрямая дворяночка выкрикнула ей прямо в лицо:

«Ты злая!..» Наказать дворяночку следует как можно жёстче. Пока она маленькая, её можно привести к бессловесному послушанию. Но как сделать, чтобы это выглядело справедливо в глазах тех же служек? Змея синеглазая прекрасно отвечает уроки. Ехидна рыжеволосая со всеми улыбчива и добра. Упрямая жаба, она исполнительна и аккуратна. Но ведь когда-нибудь она должна сделать что-то такое, за что её можно будет наказать?

Злопамятность помогает ненависти быть терпеливой. Донна Бригитта ждала целых два года.

Готовились отмечать рождество. За окнами было ветрено, снежно, а здесь, в обеденной зале, жарко натоплены обе печи; суетно, весело, пахнет хвоей. Воспитанницы по очереди допускались к стоящему на столе ларцу, доставали из него какое — либо украшение и спешили к высокой ёлке — повесить украшение на одну из колких, благоухающих, зелёных ветвей.

Адония уже украсила праздничную ель тонким медным диском снежинки и бумажным раскрашенным домиком. И сейчас, когда снова подошла её очередь, она вынула из ларца ангела. На восковом лице его были выписаны большие синие очи, алым штрихом обозначены улыбающиеся уста. Золотые волосы; на спине — пара золотых длинных крыл.

— О, это самая красивая игрушка в ларце! — радостно сказал кто-то рядом. — Это — серафим!

Адония подняла лицо. Ну конечно, Александрина, добрая ко всем воспитанницам служка.

— Кто такой серафим? — замирая от восторга, спросила Адония.

— Это такой ангел, который спасает и охраняет!

Но им не дали побеседовать об этом удивительном ангеле. Послышался громкий окрик метрессы: «Не задерживай остальных!», — и девочка, не отводя взгляда от лежавшего в её ладонях златокрылого серафима, торопливо пошла в сторону ёлки. И натолкнулась на приготовляемый к праздничной трапезе стол. Стоявший на самом краю кувшин с молоком покачнулся — и грохнулся об пол. До самой ёлки выплеснулась большая белая лужа. Все испуганно замерли.

— Ну что же, — ледяным голосом произнесла донна Бригитта. — Никто не станет за тебя исправлять содеянное тобой. Отправляйся на ферму и принеси молоко.

— Я пойду с ней! — поспешно вызвалась Александрина.

— Нет. Сама сделала — сама пусть исправит.

— Но там же ветер и снег! А до фермы — почти две мили!