Не спеши с ответом (СИ) - Нора Лирова

счастливы. Их эта жизнь устраивает. Не стоит беситься.

— Ты понимаешь, что она страдает?

— А ты в этом уверен? Тим, когда человек страдает, то рано или поздно он меняет жизнь. Но есть люди, которые любят несколько извращенно от общепринятых норм. Некоторые любят, когда их ремнем по заднице лупят, а некоторые ловят кайф в своем несчастье. Им нравится, что их бьют и унижают. Это может проявляться не только в сексуальных играх, но и в отношениях, в бытовом плане.

— К чему ты клонишь? — Тим внимательно посмотрел на меня. Явно пытался понять, но одновременно отказывался.

— Допустим, есть семья. Обычная семья. Он работает в офисе на средненькой должности. Она работает главным бухгалтером в фирме. Он знает, что она ему изменяет. Об этом знают их общие друзья, потому что она эти измены не скрывает. Любит языком почесать с подругами. Он же любит пожаловаться на жену. Но при этом никто на развод не подает. Говорят знакомым, что любят друг друга. Вопрос почему? А их это заводит в сексуальном плане, когда он представляет, как ее кто-то трахает. Она заводится, от мысли, что он об этом знает. Это приносит в их отношения страсть. Любят они друг друга? Думаю, что любят. Но любовь эта непривычная. Из-за этого и осуждается обществом. Легко говорить, что ты идешь против общества. Именно говорить, а не делать. Когда же дело доходит до дела, то тут возникают трудности. Первое, оказывается, что другие люди уже давно пытаются жить так, как им хочется. Второе, их выбор сложно принять. А раз ты не можешь принять выбор других, то и не сможешь отстаивать свой.

— Свой выбор легче отстоять, чем принять чужой, — возразил Тим. — Не, я знаю, что есть совершенно разные люди, с разными вкусами. Сам такой. Но когда происходит что-то плохое с твоей семьей…

— Вот про это я и говорю. Ты говоришь, что плохое. Но разве это плохо? Если два человека решили, что им комфортно жить в таком ритме. Так почему ты их осуждаешь?

— Я не осуждаю.

— Хочешь помочь? — Я рассмеялась. — В этом и проявляется твоя юность. Со временем станешь терпимее к другим.

— Знаешь, а ведь это козырь. Если мать мне что-то скажет, то я могу ей ответить, чтоб за своей жизнью следила.

— Грубо и глупо, — ответила я. — Если хочешь, чтоб к тебе серьезно относились, то не тыкай других носом в их лоток. Пусть сами в нем ковыряются. А ты в своем лотке ковыряйся. Оставь мысли о спасении. Никому оно не нужно это спасение.

— А как же сеять доброе и вечное?

— Ты хочешь сеять?

— Нет, — ответил Тим.

— Тогда о чем речь? Давай обои. Не целый же день мне тут стоять.

— Несу. А ты довольно циничная женщина.

— И? Не нравится?

— Почему? Просто заметил.

— Но должно же тебе во мне что-то не нравится.

— Любишь обманывать, — ответил Тим. — Это раздражает.

Я устала. Мы клеили обои два часа. Тим работал как робот. При этом не переставал болтать. А если не болтал, то начинал напевать себе под нос. Оставив его отмывать пол от клея, я пошла отмывать руки и поставила чайник.

— Спасибо тебе за помощь, — ставя пустое ведро, сказал Тим.

— Не расплатишься, — пошутила я.

— Интересно. Я еще и платить должен?

— А я должна работать на тебя бесплатно?

— Мы с тобой работаем на наше будущее, чтоб было комфортно жить, — ответил Тим.

— У нас нет будущего. Это короткая интрижка.

— Почему ты так думаешь?

— А я знаю, — ответил Тим. — Мы с тобой не поссорились сегодня.

— Еще не вечер.

— Посмотрим. Я сейчас в город сгоняю. Ты меня подождешь?

— Нет. Сбегу, — ответила я. Улыбнулась. — Оставлю открытым дом и сбегу.

— Я серьезно.

— И я серьезно. Считаешь, что я настолько отбитая на голову? Чего ты так боишься, что я сбегу?

— Сама говоришь, что только и думаешь, как сбежать, — он достал кружки. Кинул туда пакетики.

— Я думаю, что мы можем повстречаться какое-то время.

— Серьезно?

— Да. Раз так получилось, то ничего не поделаешь. Как надоест, так разбежимся.

— Хорошо. А чего так резко изменила свое решение?

— Считай, себя вспомнила. Жалко тебя стало.

— Плевать. Главное, что своего добился. Твое мнение потом подкорректируем.

— Утюг дашь? Я вещи поглажу. Хочу домой сходить.

— Потом вернешься?

— Сказала же, что вернусь.

— Если не вернешься, то зайду к тебе в гости.

— Угроза?

— Предупреждение, — ответил Тим.

А мне ведь правда было жалко этого парня. Я помнила, как когда-то горела сама от страсти, которая сжигала изнутри. Тогда мне казалось, что если не буду с любимым, то сойду с ума. Даже если Тим чувствовал хотя бы десять-двадцать процентов того, что чувствовала тогда я, то мне было его жаль. Да и состояние это было довольно опасным. Разрушающим. Я хотела его вывести из этого состояния. Показать ему, что есть другая жизнь. Без этого уничтожающего чувства, сводящего с ума.

Когда нет возможности находиться рядом с объектом обожания, то начинаешь придумывать идеальную картинку, не обращая внимание на недостатки. Любовь скрывает все огрехи, идеализирует человека, к которому тянется сердце. Проще было дождаться, когда эйфория сойдет на нет, а разум вернет влюбленного на грешную землю. Рано или поздно это должно было произойти. Влюбляться в него я не собиралась. А вот охладить пыл влюбленного мальчишки, было, на мой взгляд, правильным.

Тим поднялся. Подошел к своей куртки. Достал оттуда связку ключей. Сняв один ключ, он вернулся с ним ко мне.

— Держи, — кладя ключ на столешницу, сказал Тим.

— Зачем?

— Ключ от дома.

— Я поняла. Зачем он мне?

— Захочешь сюда прийти, а меня дома не будет. У тебя же будет ключ.

— Я не собираюсь приходить домой, когда тебя нет, — ответила я.

— Никогда не знаешь, что будет дальше, — сказал Тим. — Что может случиться.

— А если у тебя что-то украдут, то обвинишь меня?

— Бери чего хочешь. Мне не жалко.

— Как будто у тебя есть что-то ценное, — хмыкнула я.

— Тогда чего переживаешь, что я буду тебя обвинять в воровстве, — рассмеялся Тим. Неожиданно на его лице появилась мягкая улыбка. Не гримаса, которая искажала лицо, превращая его в наглый оскал, а именно улыбка. И в глазах мелькнул огонек тепла. Тим положил руки мне на плечи. Я все же дернулась. Такая перемена была непривычна. Хотя я его слишком мало знала, чтоб говорить о привычках.

— Чего дрожишь? — спросил он, перебирая пальцами по плечам, поднимаясь к шее, скользя вверх по щекам. Легкие, нежные движения будоражали. Он словно проходился по оголенным нервам.

— Не знаю чего