Революция. Книга 1. Японский городовой - Юрий Бурносов

— Как тебя зовут? — спросил он по-французски, садясь на постели.

— Фатин, — отозвалась девушка. Неожиданно в ней проснулась стыдливость, и она быстро прикрылась сброшенной одеждой.

— А меня зовут Николай. Николай, — повторил Гумилев, тыкая себя пальцем в грудь.

— Никула-ай… — ласково повторила Фатин.

Тут до Гумилева дошло, что он тоже сидит совершенно голый. Он поспешно натянул бриджи, поискал рубашку и едва нашел ее в углу комнаты. Фатин с легкой улыбкой наблюдала за его эволюциями.

— Мне пора. Пора идти, — сказал Гумилев, стараясь произносить слова медленно и понятно.

— Идти, — согласилась Фатин, закивала. — До свидания!

— Я еще приду! Когда буду в Джибути, обязательно найду тебя! — пообещал Гумилев, застегивая пуговицы. Потом он зашарил по карманам, нашел несколько серебряных талеров и положил на подушку:

— Вот, это тебе! Возьми! Мой друг заплатит мадемуазель Парментье, а эти деньги забери себе! Поняла?

— Поняла, — сказала Фатин и потянулась за монетами. Ворох тонких одежд снова упал с ее тела, и Гумилев увидел то, чего не замечал до сих пор. На шее, на тонком шнурке, сплетенном из зеленых и белых нитей, висела маленькая металлическая обезьянка. Шнурок был продет не через отверстие в подвеске, как обычно — его попросту не было, и петля была захлестнута прямо на шее зверька, словно у удавленника. Не отдавая себе отчета, Гумилев хотел дотронуться до обезьянки, но Фатин быстро отшатнулась, бросив деньги.

— Нельзя, — сказала она, сердито насупив брови. — Нельзя руками.

— Талисман?! — спросил Гумилев.

— Нельзя, — повторила Фатин и погрозила пальчиком, как недавно грозила своей подружке. Гумилев пожал плечами и продолжил одеваться, испытывая во всем теле слабость, подобную которой ему не доводилось испытывать еще никогда в жизни.

На прощание он осторожно поцеловал Фатин в щеку. Девушка оставалась лежать среди разбросанных подушек, прикрывшись одеждой, и играла монетами, складывая их в пирамидку.

— Я обязательно приеду! — повторил Гумилев.

— Приезжай! Хорошо! — отозвалась девушка.

Поручик уже сидел в гостиной и, как ни странно, читал Le Figaro. Из граммофонной трубы пела Вяльцева — «Забыты нежные лобзанья…»

— С возвращением, — сказал Курбанхаджимамедов, завидев своего спутника. — Как все прошло? Не стесняйтесь, я с чисто практической стороны интересуюсь, как ни крути, я вас сюда затащил…

— Божественно, — отрезал Гумилев, опускаясь на диван.

— Джин? — поинтересовался поручик, указывая на бутылку. — Бодрит.

Гумилев кивнул. Пахнущий можжевельником горький напиток в самом деле взбодрил его. Поручик сложил газету, бросил ее на столик и спросил:

— Идемте? С мадемуазель я рассчитался, не беспокойтесь.

— Вы не знаете, как переводится имя Фатин? — неожиданно для себя спросил Гумилев.

— А, вот как ее, стало быть, зовут… — усмехнулся поручик. — «Соблазнительница». Не уверен, что это настоящее имя красотки, хотя всякое может быть. Полагаю, вы поклялись ей в вечной любви и обещали непременно зайти еще раз, как только окажетесь в Джибути? Небось и денег дали сверх, так сказать, счета?

— Поручик… — краснея, начал было Гумилев, но Курбанхаджимамедов с хохотом замахал на него руками:

— Полноте, юноша, полноте вам яриться!!! Сам такой был, оттого и спрашиваю… Помнится, с прапорщиком Воронцовым-Вельяминовым однажды расхрабрились и вот так забрели… впрочем, не стоит, не стоит… идемте, нам еще собираться. Завтра утром будем выезжать, а еще столько забот и хлопот.

Утром они и выехали. Проводника нашел хозяин отеля, представив его как Нур Хасана; Нур Хасан оказался совсем молодым темнокожим человеком в светло-зеленой накидке и со старенькой маузеровской винтовкой через плечо. Он немного знал французский, Курбанхаджимамедов — на том же уровне арабский, так что общение худо-бедно наладилось.

Багаж путешественников, состоявший только из самых необходимых вещей, был невелик: оружие и патроны, два вьючных чемодана, служивших постелью (в них находились одежда, белье, подарки, деньги и книги); ящик с аптекой, приспособленной в случае надобности и к перенесению на руках; такой же ящик со столовыми и кухонными принадлежностями и консервами (в том числе и кубиками сухого бульона Maggi), чаем и сахарином; и, кроме того, два вьюка с разными предметами, включая столь любимый поручиком арманьяк. Продовольствием они запаслись ограниченно, рассчитывая пополнять его в пути.

— Мальбрук в поход собрался, — сказал поручик, критический осмотрев маленький отряд. Сам он неизвестно когда вооружился винчестером, а в кобуре имел пистолет «манлихер» из тех, у которых патроны вставляются в рукоять.

— Едемте, что ли, — сказал Гумилев, нетерпеливо поправляя купленный в лавчонке тропический шлем.

Поручик тронул лошадь, и через четверть часа, когда они покинули Джибути, для Николая Гумилева наконец-то началась Африка.

— Нур Хасан волнуется…

Гумилев тоже посмотрел на Нур Хасана, после чего внимательно изучил черную тучу на горизонте. Второй день путешествия обещал проблемы.

— И, вероятно, не без причины… — в ответ на это Курбанхаджимамедов согласно кивнул. — Это только мне кажется, что она приближается?

— Боюсь, что нет, юноша… Надо двигаться, — сказал Курбанхаджимамедов. — Я, пожалуй, попытаюсь объяснить это нашему проводнику.

Поручик подошел к Нур Хасану и начал что-то ему горячо втолковывать, то показывая на чернеющий горизонт, то на дорогу, то на пески, после чего вернулся озадаченный.

— Проводник был против, но я его уговорил. Тут считается, что песчаную бурю нужно пережидать на месте. Меньше шансов потеряться. Вероятно, в чем-то он прав.

— Ну и к какому же выводу вы пришли?

— Будем убегать от облака, пока сможем, шансы у нас еще есть. Но, если не получится, остановимся…

Гумилев пожал плечами и взобрался на свою лошадь. Рядом бодро вскочил в седло Курбанхаджимамедов. Фыркая, лошадь переступала с ноги на ногу, опасаясь идти, и Гумилев пришпорил ее.

— Что вы можете сказать о песчаных бурях, юноша? — спросил догнавший его поручик. — Вы явно читали о них в книгах.

— Ничего хорошего, — ответил Гумилев. — Мельчайшая пыль и песок, поднятые в воздух сильным ветром. Как вы сами понимаете, пустыня — это местность довольно плоская. Поэтому ветер тут разгоняется до уровня урагана легче легкого. Он несет с собой тучи мелкого песка, которые закрывают солнце. Буквально становится нечем дышать. Песок заполняет собой все и способен погрести под собой караван побольше нашего. Ничего утешительного я вам не сказал, верно, поручик?

— Хорошенькая встреча, — пробормотал Курбанхаджимамедов. — И какие рекомендации имеются у науки на этот счет, юноша?

— Собственно, никаких, — уклончиво отозвался Гумилев. — Разные путешественники советуют разные вещи.

Лошадь снова фыркнула и отпрянула в сторону. Поэт успел заметить, что чуть правее из кучи песка торчали побелевшие кости грудной клетки и скалился человеческий череп.

— То есть как? — спросил Курбанхаджимамедов, печального остова не заметивший.

— В этом вопросе лучше положиться на опыт бедуинов и местных жителей. Они рекомендуют уйти с пути бури, а если уж попали в нее, то пережидать и не двигаться. Говорят, что некоторые ухитряются выжить под слоем песка… Потом выкапываются…

— Лошади у них тоже выкапываются?

— Я читал только о верблюдах. Кстати, почему мы не взяли верблюдов?

— Я не доверяю животным, с которыми раньше не имел дела, — отвечал поручик. Гумилев не нашелся, что на это сказать.

Они въехали на участок дороги, усеянный крупными камнями. Нур Хасан двигался чуть позади, и Гумилев подумал, что, если бы проводник захотел выстрелить им в спину и обобрать, это весьма удобный момент.

— Жаль, что я не верблюд, — сказал Курбанхаджимамедов.

Нур Хасан что-то закричал и подъехал к ним ближе. Посоветовавшись с проводником, поручик сказал:

— Через несколько километров дорога делает петлю! Там есть более прямой путь… Старый… Должен быть… Уже скоро, с версту. А дальше — небольшой оазис, на старой дороге. Там есть вода и маленькая деревня галласов.

— Это не ловушка? — мрачно спросил Гумилев.

— Откуда же мне знать, юноша? Приедем — проверим. На всякий случай держите под рукой оружие.

— Вначале он хотел переждать бурю на месте. И это — за версту от убежища?

— Я так понимаю, наш друг не слишком дружен с галласами. Но полагает, что с нами будет в безопасности.

— Этого еще не хватало… — проворчал поэт.

Курбанхаджимамедов оглянулся на тучи и покачал головой:

— Кажется, оно меняет направление…

Уже недалекие черные тучи хищно заворачивались спиралью, обретая сходство с огромным осьминогом. Вся западная часть неба уже затянулась целиком и полностью в траурный цвет.