Вся беда от стыда - Иван Лажечников

Мухоморов. Что вам угодно?

Гориславская. У вас моя записка?

Мухоморов. У меня.

Гориславская. А если я дам вам на место ее другую?

Мухоморов. Какого содержания, позвольте спросить?

Гориславская. Все, что вы делаете со мною, с отцом моим, с моею благодетельницей — все это для того, чтоб заставить меня идти за вашего сына; так ли?

Мухоморов. Да, для того, чтоб заставить исполнить ваше обещание.

Гориславская. Так я иду за вашего сына. Возьмите с меня какую угодно клятву, продиктуйте мне ее сами — я вам напишу слово в слово... хоть кровью моей... и тогда...

Мухоморов. И тогда я возвращу вам прежнюю расписку; Софья Андреевна будет спасена от бесчестия, и все канет в воду, будто ничего не бывало.

Гориславская. Спасена! О, слава Богу, спасена! (Указывая на Банникова). А он?

Мухоморов. Будет молчать: он брат жены моей.

Гориславская. Давайте бумаги. (Мухоморов берет у Банникова прибор для письма и ставит на стол; Гориславская пишет дрожащею рукой.)

Мухоморов. Прибавьте: за коллежского асессора... не позже недели.

Гориславская. Да, за коллежского асессора. (Подает записку.) Довольны ли?

Мухоморов (читает). Лучше не надо. (Возвращая ей прежнюю записку, хочет поцеловать у ней руку, но она отрывает ее.) Я хотел на мировую...

Гориславская (указывая на записку). И без того здесь, в этой записке — мир вечный. (Обнимает с нежностью отца.) Прощайте, может быть, в последний раз; я вас не оставлю, где бы ни была.

Рахиль. Нет, приходи, приходи еще.

Гориславская (Мухоморову). Теперь проводите меня до кареты. (Уходит; Соломон и дети провожают ее и плачут.)

АКТ V

Комната в доме Виталиной.

Виталина и Гориславская. Виталина сидит на диване, Гориславская стоит перед ней.

Гориславская. Ты все грустна, друг мой, ты страдаешь; но успокойся: скоро конец всем этим страданиям. Я решилась идти за Мухоморова, и это решение... никто... разве один Всемогущий Бог переменит,

Виталина. Что с тобою сделалось? От чего вдруг такая перемена.

Гориславская. Ничего, все по-старому!.. И ты, и я дали свое слово; слово это должно быть ненарушимо. Дочь жида... понимаешь... не может быть за Леандровым. Павел Флегонтыч мой жених; я обручена с ним, он мною не гнушается... все, что он делал против нас, было из любви ко мне. Прости мне; без ведома твоего я писала к нему вчера и подтвердила вновь обещание принадлежать ему. Через неделю я буду его женой; ты должна меня благословить.

Виталина. Ты говоришь, как безумная. Что ж заставляет тебя решиться на эту жертву?

Гориславская. Все — отец, Леандровы, обстоятельства, которыми я тебя опутала, муки, на которые тебя обрекла... Пора положить конец!

Те же и слуга.

Слуга. Леандров. (При этом слове смертная бледность покрывает лицо Гориславской; она садится за рукоделье к другому дивану.)

Виталина. Проси. (Слуга хочет идти и оглядывается.) С докладом? этого прежде не было. (Вслух.) Боюсь за тебя; ты на себя не похожа.

Гориславская. Ничего... Пройдет, и скоро.

Виталина. Что ж ты стоишь?

Слуга. Еще какой-то еврей пришел.

Гориславская (в сторону). Мой отец!.. (Вслух.) Веди его в мою комнату. (Слуга уходит.)

Виталина, Гориславская и Леандров.

Гориславская (про себя). Славу Богу, еще не он.

Виталина (подавая Леандрову руку). Сколько дней не видались! Хорошо ли так забывать друзей?

Леандров. Что ж делать? Обстоятельства! Не мы, Господь управляет ими. Диковинные вещи творятся в свете! Вот, например, приехал сюда по просьбе сына, думал и то сделать, и другое, а вышло, как говорят нынешние, пуф! И теперь по просьбе ж сына еду в деревню.

Виталина (чрезвычайно смущенная). И скоро?

Леандров. Нынче, может быть, через час.

Виталина. Какая поспешность!.. Отчего ж ваш сын так скоро гонит вас отсюда?

Леандров. И он едет со мною. Признаюсь вам, пора, пора без оглядки из этой бестолковой Москвы! Здесь потеряешь совсем здоровье, рассудок. Обольщение, обман, личина на каждом шагу! Посмотришь на иное чудное творение: ангел во плоти, чудо в глазах, в звуке голоса; смотря на нее, сам делаешься как-то лучше; прозакладывал бы жизнь свою, что и душа такая же... А спустись в нее... (Останавливается.)

Виталина (с усмешкой). Я за вас договорю:

...«УжасныйКрокодил на дне лежит.»

Благодарим вас за лестное мнение о московских жительницах. Кажется, вы на крокодилов женского пола намекаете.

Леандров. Виноват, не умею прикидываться; такова моя несчастная деревенская натура.

Виталина. Да с вами нынче страшно, Петр Сергеич! Вы сделались не по летам каким-то Чацким, каким-то Чайльд-Гарольдом. Хоть мы и.не можем принять на свой счет ваших сатирических выходок... ангелов в нашем доме нет, все простые и очень простые смертные, непохожие на портрет, который вы так художнически рисовали... но, кто ведает? вы можете войти в более красноречивое, более наивное исступление, и нас, старых друзей, не пощадить. И потому скажу вам откровенно: вы прекрасно делаете, что едете. Авось деревенский воздух вам поможет.

Те же, Сергей Петрович и Ипполитов. Вошедшие раскланиваются.

Леандров. О, мы и здешним исцелены от многих душевных недугов! Да вот и моя молодежь пришла проститься с вами (встает) и вместе со мною поблагодарит вас и Наталью Ивановну за все ласки ваши, за дружбу.

Виталина. Не говорите о дружбе, Петр Сергеевич; это слово нынче, в устах ваших, горькая насмешка на нее.

Леандров. По крайней мере, не мы виною, что она так кончится.

Виталина. Настоящая дружба не обвиняет слепо, без сильных доказательств, без оправдания.

Леандров. Есть проступки, для которых лучше не спрашивать оправданий: свидетельство глаз не обманывает.

Виталина. Странные загадки?

Леандров. В вашем доме все тайны.

Виталина. Есть только одна, семейная тайна; она не мне принадлежит, и потому для меня священна. Впрочем, на расставанье, за себя и Наташу, искренно прощаем вам обидные намеки; вы когда-нибудь в них горько раскаетесь:

Сергей Петрович (Ипполитову, тихо). Хотел бы говорить, хотел бы излить всю горечь негодования, но... посмотри на нее... как она переменилась в два дня! Это было бы душегубство.

Виталина (Ипполитову). И вы нам изменили, monsieur Ипполитов. Жаль, очень жаль; я несколько раз посылала за вами, мне была до вас крайняя нужда по одному важному делу.

Ипполитов. Извините, такой ветренник, как я, худой поверенный в важных делах. Вообразите, чем я занимался все эти дни,— должностью хромоногого беса: странствовал по Москве из угла в угол, лазил по чердакам, заглядывал в самые глухие закоулки...

Виталина. Наша и, кажется, ваша Москва, на которую нападают с таким ожесточением со времен Чацкого до Петра Сергеевича Леандрова, конечно, доставила и вашему остроумию богатые запасы.

Ипполитов. Преинтересные.

Виталина. Например?

Ипполитов. Например, вчера мы с Сержем...

Виталина. И он провожал вас в этих бесовских набегах?

Сергей Петрович. Поневоле; от них зависела участь моей жизни.

Виталина. Вашей жизни!.. Странно!.. Это, в самом, деле, интересно. Что ж вы нашли?

Ипполитов. В Черством переулке, близ Сухаревой башни, в мизерном доме, помнится, мещанки Соковой (Гориславская содрогается), совершаются такие элевзинские таинства, что страшно нам стало.

Виталина (Сергею Петровичу). А вы... что скажете?

Сергей Петрович. Я нашел в этом убогом доме гроб моих надежд, счастья целой моей жизни и любви моей, думал я; но, придя сюда, уверился, что это чувство, несмотря ни на какие свидетельства, умрет со мною. (В глубокой горести со слезами на глазах бросается к руке Виталиной.) Прощайте, Софья Андреевна, прощайте; я не думал так скоро расставаться с вами, и навсегда! (Кланяется Гориславской и уходит. Гориславская плачет закрыв глаза платком; Ипполитов раскланивается с Виталиной и Гориславской и печальный уходит вслед за Сергеем Петровичем.)