Хрустальный ангел - Катажина Грохоля

– Что? – эхом повторила Сара.

– У нее оказался рак! – триумфально возвестила Магда.

И допила хлор с водкой до конца, немилосердно кривясь от этой гадости.

– И что?

– И ничего. Попросту соляная кислота спасла ей жизнь, представляешь? Она сделала операцию, у нее теперь нет груди, но она жива! Жива!

– А та?.. – Сара застыла в ожидании главной мысли.

– Она тоже жива, к сожалению. Потому что приятельница мамы вылила эту кислоту. А может, кому-нибудь отдала. Не знаю. Но я не отдам. Найду его, и он увидит, что значит меня… меня бросить! – победоносно закончила Магда.

А Сара подумала, что рак груди был бы мечтой Петра, если бы он увидел сейчас Магду.

В девять тридцать Сара остановила Магду, чтобы та не звонила в ночные аптеки с вопросом о наличии соляной кислоты.

В девять тридцать пять Магда уже не хотела звонить ни в какую аптеку, только хотела позвонить автору книжки, которую Петр перевел, он жил в Соединенных Штатах, в штате Нью-Йорк, в городе Нью-Йорк, и заявить, чтобы он уже больше никогда не писал подобных дурацких книжек, потом отцу Петра, который жил в Катовицах, чтобы он никогда не заводил еще сыновей, его сестре, которая временно жила в Париже, чтобы ей заявить, что у нее брат – сукин сын, а также всем приятелям Петра, которые жили тут и там и чьи телефоны у нее были, позвонить с неизвестной целью, чего Сара ей не позволила.

В десять сорок Сара позвонила Яцеку, чтобы он не беспокоился, что она у Магды, но Яцек не брал трубку.

В одиннадцать они открыли следующую бутылку. В одиннадцать двадцать Магда поведала Саре, что Петр сидел у нее в печенках, что они вообще не спали, что он был способен лечь в постель не помывшись, и когда они познакомились, он носил брюки в полоску и вонял чесноком, и пусть катится, откуда пришел, что она сама хотела с ним порвать уже давно, только ей было его жаль, и что он без нее пропадет.

В одиннадцать двадцать пять позвонил Яцек и сказал, что все ОК, если с Магдой нужно остаться, то пусть Сара остается, он сильно устал и уже ложится спать и очень ее любит, на это Магда разразилась плачем.

В двенадцать ночи – Магда лежала на диване – с ней приключилась истерика, она кричала, что не выдержит этого, что не хочет жить, как он мог, и что это был единственный мужчина, которого она любила.

В час ночи кончились все бумажные носовые платки, бумажные полотенца и туалетная бумага. В половине второго у Магды начался истерический смех. Она смеялась над всеми мужчинами, которые уходят от женщин, их любящих, и которые потом трагически кончают в картонных коробках на дачных участках, без работы, денег, любви и детей, и становятся поживой для вшей, в особенности лобковых.

В два десять Магда лежала головой на коленях у Сары, с полотенцем на лице и повторяла, что она никогда уже не доверится никакому мужику и страшно завидует Саре, что у нее хороший муж.

Около трех она уверяла, что отыщет Петра, потому что он сам не знает, что делает.

В три часа две минуты Магда встала перед зеркалом и занялась исследованием своих грудей, потому что у нее наверняка уже есть узлы, которых она не чувствует, и что будет, если у нее рак. Мало того, что Петр ушел, как она может себе позволить вырезать грудь.

В три двадцать она стояла перед Сарой на коленях и умоляла ответить на вопрос, можно ли сделать операцию, при которой не удалят грудь, как Сара думает?

Сара в это время думать уже не могла. В три тридцать она укрыла Магду пледом, а сама легла на ее кровать и мгновенно заснула.

Это была первая ночь в замужестве, которую Сара провела не дома, не считая, конечно, ночевки у родителей, когда она еще жила в Познани. Если Яцек был дома, она всегда возвращалась. Он не мог без нее спать, и от одной мысли, что она заснет без его теплой руки, ей становилось тоскливо.

Сейчас она тихо открыла дверь и на цыпочках вошла в спальню. Яцек спал, раскинув руки, как ребенок, поперек кровати. Сара наклонилась и поцеловала его в губы.

Он с удивлением открыл глаза и отвернулся.

– Не делай этого, – пробормотал в подушку, а Сара погладила его по волосам. Он не переносил, когда она утром его целовала, считал, что это только в фильмах влюбленные пары едва открывают глаза, то сразу бросаются друг на друга с чувственно приоткрытыми губами, а ведь каждый после ночи обычно спешит сначала почистить зубы.

– Птичка, еще одна секундочка… – прошептал он.

Сара пошла в кухню и поставила чайник.

А потом пошла в ванную, открыла дверь душевой кабины и встала под поток. И это было счастье.

Вода текла по ее волосам, телу, смывая минувший вечер, всю печаль, беспокойство и расстройства.

Сегодня был новый день, Сара начнет новую жизнь, так же, как Магда. Перестанет ныть и возьмется за ум. Когда Яцек уйдет на работу, она сразу же позвонит Идене. И маме, чтобы та вернула ей пальто еще до воскресенья.

Яцек отвернулся, лег к ней спиной, а Сара лежала в кровати, свернувшись калачиком, и смотрела в потолок.

Она не должна с ним спать для его удовольствия, он ее не заставит. Коль он хочет подождать с ребенком, она может подождать с сексом. Ну а если он обижается, то ничего не поделаешь!

Она вслушивалась в его спокойное дыхание. Он заснул. Даже не злился, Сара подумала, что он рассердится. Ведь должен был. Он уезжает уже в понедельник, столько времени не будет с ней видеться. А сам смеет повернуться спиной, просто сказать: «Спокойной ночи» и уснуть!

Она тихонько вылезла из постели и пошла в большую комнату, вставила диск в плеер, приятные звуки фортепьяно окутали ее. Ведь можно же создать счастливую семью! Без сомнения, у нее это получится! Разве перед ней не было самого лучшего примера на свете? Если ее мама была счастлива, если у ее родителей все сложилось, то что же с ней не в порядке?

Не может быть супружество таким трудным. Достаточно только доверия, общих планов на будущее – и согласия. Она создаст такой дом, какой был у нее, а после смерти тети и дяди такой же дом был и у Ирки.

Родители и их тайны

Мать Сары сидела напротив своего мужа и решала, как ему обо всем рассказать.

Они вкусно пообедали, последнее время вместе обедали нечасто, приходили с работы в разное время, но сегодня она специально постаралась.

Мать Сары всегда была склонна уступать. И знала, что в жизни необходим компромисс.

Компромисс, но не дискредитация. Прощала своему мужу, что он мастерил солдатиков или рыцарей (господи, ну как он их там называл), за тридцать лет совместной жизни их уже насчитывалось больше трех тысяч – три тысячи двести четыре штуки, если соблюдать точность, о чем мимоходом муж сообщил ей. Этими солдатиками он ее не обременял, однако в его комнате они стояли везде, а везде – значит на полках, полочках и подставках, на ночном столике, на кастрюле, которой нельзя было пользоваться, потому что там, обратив лица к окну, стоял четвертый полк из-под Грюнвальда в первой фазе битвы.

Простила она ему и то, что на вопрос, когда он вернется, он ответил: «А в чем, собственно, дело?» Так делало большинство мужчин, и вообще-то ответ не был так уж невежлив, но обидной была интонация, в ней скрывалась претензия, а вопрос предполагал любопытство.

Прощала ему, что их сбережения он тратил на своих очередных солдатиков, теперь уже выбирая и меняясь с другими фанатиками в интернете. И домой приходили посылки с разных концов страны и света. А солдатиков он отдавал на раскраску невестке своего знакомого – десять злотых за штуку. Конечно, лучше коллекционировать пластиковые средневековые фигурки, чем современных женщин из плоти и крови, это ясно.

Простила она ему, что он единолично принял решение об их переезде в Варшаву, словно это не подлежит сомнению и не нужно было ее согласия вовсе – хотя бы для видимости.

Но девушки по имени Ягода Мак, этой истории семнадцатилетней давности, простить ему не могла. Не могла простить себе по прошествии стольких лет, несмотря на то, что это выглядело бессмысленным.

К сожалению, она помнит все как вчера, помнит дивную осеннюю погоду, дождь после двухнедельной жары, совсем необычной в сентябре, освежающий ветерок, жаждущую землю, которая с благодарностью принимала капли воды, отвечая необычным для города запахом, тот вечер, когда она ждала своего любимого опаздывающего мужа, еще без всякого беспокойства, еще счастливая жена и мать.

И она помнит, как после десяти вечера, когда Сара уже спала, он появился в дверях и сказал: «Нам нужно поговорить».

И тогда первый раз в жизни у нее сжалось сердце. Она помнит, как он судорожно сцепил пальцы и старался не смотреть на нее. Его взгляд сосредоточенно уткнулся в ковер на полу, и спокойно, не повышая голоса, будто бы он учил на память свою речь, все ей рассказал о Ягоде, прекрасной и свободной девушке, которую полюбил со всей страстью.

– Понимаешь, первый раз в жизни настоящей любовью.

Нет, она не понимала. Она сидела как неживая, вцепившись в кружку с чаем.