Конфайнмент (СИ) - Тимофеев Владимир

Все эти ухищрения со стороны выглядели какой-то нелепой игрой, но Михаил Дмитриевич был твёрдо уверен: сбить противника с толку может любая «глупость», поэтому чем больше их наберётся, тем выше шанс на успех.

О своих действиях подполковник никому не рассказывал. Даже Синицын знал лишь о тех, в каких участвовал сам. Не в курсе была и Жанна, супруга Андрея. И хотя Смирнов регулярно беседовал с ней, но сообщал только самое необходимое: мол, всё хорошо, работаем, проблемы с деньгами решили. Женщина, почти целиком занятая делами в больнице, воспринимала это как должное. Нагружать себя дополнительно ей и самой не хотелось, и других она это делать не заставляла. Единственное, что попросила Жанна у Михаила Дмитриевича в последнем разговоре — это чтобы он обязательно предупредил её, когда будет готова новая установка. Смирнов, конечно, пообещал. «Честно», на «голубом глазу», зная, что врёт, но что по-другому поступить невозможно. Подключить Жанну к эксперименту подполковник планировал на самом последнем этапе. А пока: чем меньше владеющих информацией, тем меньше возможность утечки…

— Образец собран, программы загружены, можем начинать хоть сейчас.

— Значит, прямо сейчас и начнём.

— Ну, тогда раздевайся.

Профессор кивнул на стоящую посреди комнаты установку и отвернулся к компьютеру.

Смирнов обошёл установленный перед моделью «электрический стул», подёргал штыри-фиксаторы, осмотрел подголовник и придирчиво хмыкнул:

— А если электричество вырубят?

— У меня там бесперебойник стоит.

— А если и он накроется?

— Тогда тебя просто размажет по оси времени.

— Хорошая перспектива. Мне нравится, — усмехнулся чекист. — Послание писать будешь?

— Уже написал. Смотри.

Синицын протянул подполковнику знакомую тетрадь в дерматиновом переплёте.

Михаил Дмитриевич открыл её на последней странице и начал читать.

— Дописывать будешь? — привычно поинтересовался учёный.

— Нет, — Смирнов закрыл песенник и положил его в специальный контейнер под пузырьковой камерой. — Сюда? Правильно?

— Правильно, — отозвался профессор. — А теперь сам.

На то, чтобы устроиться в кресле, ушло минут пять. Еще столько же Синицын потратил на подключение датчиков.

— Всё проверил? Не долбанёт? — глухо прозвучало из-под «энцефалошлема».

— Если и долбанёт, ты всё равно ничего не почувствуешь, — проворчал доктор наук, фиксируя руки Смирнова на подлокотниках.

— Ну, тогда я спокоен, — хохотнул фээсбэшник.

— Спокоен — это хорошо.

Александр Григорьевич щёлкнул предохранительным тумблером и вернулся к компьютеру.

— А сейчас закрывай глаза и постарайся не двигаться… Всё. Даю накачку на соленоид… Готовность — тридцать секунд… Двадцать… Начинаю отсчёт. Десять, девять, восемь… три, два, один… ноль!

— Поехали…

Вторник. 16 августа 1960 г. Остров Кипр. Никосия.

День был настолько жарким, что казалось, древние камни вот-вот расплавятся. Крепостная стена, построенная пятьсот лет назад, во времена венецианского владычества, напоминала стену русской печи, растопленной почти до раскаленного состояния.

Как выглядит подобная печь, Димитриос Русос не знал, но был почему-то уверен, что топится она именно так — что аж прикоснуться нельзя, не то что прислониться и опереться.

С самого утра он чувствовал себя странно — как будто смотрел на всё чужими глазами, одновременно и с интересом, и с какой-то щемящей, плохо объяснимой тоской. Словно у него в голове поселился другой человек, пусть и не слишком назойливый, но заставляющий постоянно быть в напряжении. Хотя, по большому счёту, день сегодня выдался и вправду такой, что не напрягаться мог только тот, кто просто проспал всё на свете…

Семнадцать лет назад Димитриоса и его приятеля-одногодка Никаса вывезли на Кипр с охваченного войной Крита. Их отцы пропали без вести при отходе отряда Бадуваса к побережью. Немцы безостановочно преследовали партизан, а те, отягощённые полутора сотнями беженцев — женщинами, детьми, стариками — не имели возможности остановиться и вступить в схватку с врагом. Михалос Тавридис, отец Димитриоса, и Костас Смирниакис, отец его друга, стали последними, кто вызвался задержать карателей. То, что семьи партизан и жители деревень Пефкос и Като Сими сумели эвакуироваться на рыбачьих баркасах, говорило о том, что свой долг Михос и Костас выполнили до конца — не дали нацистам догнать партизанский отряд.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Увы, выяснить хоть что-нибудь о героях не удалось. Где они приняли свой последний бой, как его провели, как погибли — всё это осталось неведомым. После войны, будучи уже совершеннолетним, Димитриос дважды бывал на Крите, бродил по окрестностям Като Сими, расспрашивал местных, но так ничего и не выяснил, а на более тщательное расследование не было ни денег, ни времени. К этому моменту Митрос и Никас уже стали бойцами ЭОКА — «Союза борцов за освобождение нации Кипра».

В октябре 1955-го года на остров прибыл новый британский генерал-губернатор Джон Хардинг. После череды манифестаций и забастовок с требованиями «энозиса»[1] Хардинг объявил о наделении себя неограниченными полномочиями и приступил к политике массовых репрессий в отношении местного греческого населения. Генерал-губернатор ввёл на острове чрезвычайное положение и комендантский час и создал систему концлагерей. В повседневную практику вошли задержания и аресты любых «подозрительных» лиц. Хранение оружия или взрывчатки каралось расстрелом.

Ответом стал переход ЭОКА к боевым действиям — целенаправленным атакам против британских военных и полицейских. При негласной поддержке колониальной администрации в противовес грекам-киприотам создавались турецкие националистические формирования. Необъявленная война длилась два года. Противостояние привело к резкому падению экономики и множеству погибших с обеих сторон.

Мировое общественное мнение в своих симпатиях всё больше и больше склонялось на сторону повстанцев. Действия Хардинга выглядели настолько вызывающими, что даже в британском обществе возобладало негативное отношение к губернатору. В октябре 1957-го года он был отозван с Кипра. Исправить последствия его непродуманной политики у «туманного Альбиона» не получилось, и в 1960 году Великобритания была вынуждена предоставить острову независимость.

В ночь на 16 августа «Юнион Джек» спустили с флагштока резиденции британского губернатора. Подписание кипрского соглашения состоялось в здании парламента. Подписи под документом поставили пять сторон: три страны-гаранта (Великобритания, Греция и Турция) и две островные общины, греческая и турецкая. Хью Макинтош Фут, сменивший на посту генерал-губернатора «проштрафившегося» Хардинга, зачитал декларацию о передаче власти президенту и парламенту Республики Кипр. В церемонии передачи власти приняли участие президент Республики Кипр архиепископ Макариос, вице-президент Фазыл Кючюк, министры республики, члены парламента, представители дипломатического корпуса.

О начале новой эпохи в истории острова возвестил залп двадцати салютных орудий.

Народные гуляния продолжались всю ночь и не прекратились даже с пришедшей утром жарой.

Улицы и площади центра столицы были заполнены радостными людьми, движение транспорта практически прекратилось. Исключение составляли лишь два шоссе, проходящие вдоль старой стены и соединяющие бывшую резиденцию губернатора, парламент и дворец архиепископа. Да и то — по ним пропускали только машины послов, высших сановников и британскую армейскую технику…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Полночи Митрос провел возле парламента, слушал прямую трансляцию из зала заседаний, смотрел на салют, приветствовал выходящих из здания членов правительства и депутатов и вместе со всеми рукоплескал поднятому над фронтоном флагу новой республики.

В толпе вовсю сновали торговцы-разносчики и бесплатно раздавали всем воду и фрукты.