Ни за грош - Геннадий Абрамов

– До свидания.

8

– Атас, - восхитился Иван. - Особнячок отгрохал как азиатский секретарь.

Севка не верил:

– Своими руками?

К дому Хопрова они подошли в сумерках. Подзадержались в сторожке.

Изместьев стриг бороду, укорачивал усы, брился, искал куда-то запропастившуюся кепку, подробно рассказывал, объяснял, вводил их в курс дела, и перед самым уходом они немного перекусили.

– Эй! Хозяева!

На стук в дверь долго никто не отзывался. Наконец услышали шарк и недовольный женский голос:

– Кто там?

– Откройте! Милиция!

– Тьфу, пропасть.

Дверь им отворила корявая старая женщина с вислым носом. В руках она держала зажженную керосиновую лампу и смотрела на них раздраженно и зло.

– Ну? Чего надо?

– Евдокия Николаевна? - доброжелательно поинтересовался Изместьев. Тужилина^

– Ну?

– Алексей Лукич, следователь.

– Черти вас носят. Приходил уже от вас, тоже сыщик, все вынюхивал.

– Да-да, Кручинин Виктор Петрович. А это наши молодые сотрудники. Прошу познакомиться.

– Поздно мне знакомиться. Чего надо?

– Поговорить, Евдокия Николаевна. Поговорить.

– Некогда мне с вами разговаривать.

– Хозяйка, - вмешался Севка. - Вы чего-то недопоняли. К вам пришел следователь. Из прокуратуры.

Просто так, в гости, следователь к незнакомым людям не ходит. У нас к вам дело. Мы же могли вас вызвать, вы понимаете?

– А ты что за прохвост? Ишь, учить вздумал. Без сопливых разберемся.

– Мы в доме Хопрова? - спросил Изместьев. - Павла Никодимыча?

– Ну.

– А сам хозяин? Дома?

– А то вы не знаете! Болен он. Захворал.

– Можно к нему?

– Нельзя!

– Нам необходимо посмотреть на него.

– На кой? Хворый, он и есть хворый. Чего глазетьто попусту?

– Евдокия Николаевна, - снова не выдержал Севка. - Андрей Лукич вам объяснял. Мы здесь по важному делу. И хорошо бы не мешать нам, а помогать.

– Да иди, иди, черт настырный. Помощницу нашли.

Она поставила лампу на широкий самодельный стол и отошла к плите.

– Почему света нет? - поинтересовался Иван.

– Лампочка перегорела.

– Может, ввернем?

– Ступай к себе и вворачивай.

– Он там? Тоже без света?

– Обождите маленько. Покормлю хоть.

Она что-то наскоро приготовила. И толкнула ногой дверь.

В комнате горел свет. Они вошли вслед за хозяйкой и сгрудились у порога.

В дальнем углу, за белоснежной русской печью, держал на широкой деревянной кровати у окна немощный больной старик. На нем была байковая рубашка в шашечку, голову прикрывала лыжная шапочка. Глаза его из-под опущенных век смотрели на вошедших безо всякого выражения.

Помимо резной мебели, фигурных подоконников, всевозможных этажерок и полочек, массивного киота из черного дерева в красном углу, эта большая светлая комната поражала еще и разумностью планировки, а также прибранностью, ухоженностью и чистотой.

– Хорошо у вас, - сказал Изместьев. - Красиво.

Чисто.

– А как же?

Тужилина пододвинула к кровати одноногий разлапистый табурет. Села.

– Поесть тебе надо, Пашенька. Слышишь? Поесть, миленький, - она осторожно поднесла к губам больного кружку с молоком. - Ну вот. И славно. Пей, пей.

Чего-чего, а этого вволю. Спасибо. Татьяна не забывает.

Пей, миленький, пей. Хорошо, - кончиком платка вытерла больному губы. И пожуй маленько. На-ка...

Ну, что ты, Пашенька. Нельзя. Так и ослабнуть недолго.

Надо поесть. Откуси. Ну, чуток. Кусочек... Нехорошо так, Пашенька. Ей-богу, нехорошо. Вот гости из милиции - что они скажут? Нам с тобой поправиться надо.

Сидишь сиднем, - Тужилина неожиданно всплакнула. - Господи, Пашенька. Вояка ты мой... Пожалей старую... Бубнишь и бубнишь, не разбираю никак...

Хоть словечко бы... Измучилась я без тебя, Пашенька.

Вставай уж... А ну как не выхожу? А ну как на руках отойдешь?.. Господи, грех-то какой, - больной медленно поднял руку, растопырив корявые пальцы. - Ну-ну, не буду. Сглупа. Прости, милый. Не серчай, - она промакнула рукавом слезы на щеках и пощупала под одеялом. - Сухонько там? А то переменю... Ну-ну, не серчай. Не хочешь, и не надо. Потом поешь, правда? Вот гости уйдут, и поешь. Ну сиди. Лежи, отдыхай, - она встала и торопливо перекрестилась, обернувшись к иконам. - Господи. За что наказал?.. Мочи нету.

– Пропала речь? - спросил Изместьев.

– Плохой совсем, - горестно ответила Тужилина. - Гудит да мямкает, а о чем, не всегда и поймешь.

– Но слышит?

– В разуме...

Они перешли на веранду. По сигналу Изместьева Севк? надавил на клавишу - включил магнитофон на запись.

– И когда это случилось?

–Ранен он был. Контужен. В войну. Маленько запинался, когда разволнуется... А тут и вовсе.

– Когда - вовсе?

– Не помню, милок.

– И все-таки. С какого времени вы перестали понимать, о чем он говорит?

– Да уж порядочно.

– Со вторника? С девятого числа?

– Может, и со вторника.

– Пожалуйста, постарайтесь вспомнить.

– Ни к чему мне, милок. Я их, дни-то, давно не разбираю.

– Примерно - неделю назад?

– Примерно?.. Может, и так.

– А почему врача не вызвали?

– Их дозовешься, - с сердцем сказала Тужнлина. - А придет - костолом.. Только хуже наделает.

Или в карету упрячут. А то и вернут - в гробу.

– Хотите, я вызову?

– Себе вызывай! А мы уж как-нибудь... прежде смерти не помрем.

– Лечите?

– А ты как думал? Бросили?

– Травами? Отварами?

– И травками. Где и сальца нутряного вотру. Припасла. Заговор знаю.

– И помогает?

– Прицепился, - всплеснула руками Тужилина. - Тебе какое дело? Ты кто мне - сват?

– Ему уход нужен..

– Ага. А я, значит, его брошу... Не бойся, не обижен. Вон на руках таскаю, а он не грудной. Кто ж так в: больнице за ним ходить станет? Швырнут на грязную койку, да и позабудут.

– Извините, Евдокия Николавна. А вы ему - кто?

– Баба с возу.

– Я интересовался в деревне... Последние шестьсемь лет вы проживаете здесь постоянно.. У меня верные сведения?

– Наболтали, паразиты.

– Без прописки?

– Арестовывать будешь? Или штраф пришлешь?

– Не сердитесь, Евдокия Николавна. Меня интересует характер ваших отношений.

– Какой еще к шутам характер?.. Два старика. Помогаем друг дружке вдвоем все ж полегче. Его дети бросили, разъехались по БАМам своим да по тундрам, а у меня и вовсе никого не осталось. Всех родичей пережила, никак не помру. Из Барановки я. Тут недалеко, верст пятнадцать. Там дом у меня пустой стоит. Давно б продать надо, да Пашенька не советует. Пенсию там получаю.

– Почему не зарегистрировали брак?

– Ту-у - брак. Еще спроси, почему венчаться не пошли. Милый ты мой. Того и гляди, со дня на день хлопнемся. Мы ж не живем, мы смерти дожидаемся...

Если Пашенька вперед помрет, я одна и часу жить не стану.

– А дом у вас справный.

– Да чего ж ему не быть справным? Не ленивые мы, копаемся помаленьку. Пашенька дерево любит. Чуть полегчает, сейчас опять пилить да строгать, опять себе напридумает. Тем и держится. А так-то он хилый. То спину прихватит, то ноги не ходят. Вот и отпаиваю.

– На память не жалуетесь?

– Да какая память, милок? Ни капельки не осталось.

– Скажите, Евдокия Николавна, в тот день, во вторник, Павел Никодимыч из дома уходил?

– И тот все про вторник спрашивал... Не знаю, милок, не помню. У нас заведено - дачники после выходных съедут, он утречком в лес ходит.

– Зачем?

– Своя у него надобность. Любит. Вот и ходит.

Грибков наберет, ягод.. Глядишь, какую осинку припрет.

Сам еле живой, а прет..

– Таким образом и отстроился?

– Ах, нехорошо думаешь, - осуждающе покачала головой Тужилина. - Тот, что до тебя приходил, аккуратнее спрашивал... Ветеран он у нас. Человек заслуженный, ему и выписывают. И трактор дадут... Он по любви строит.

– В лес ходит - с топором?

– А?

– С топором, спрашиваю?

– Как же без топора, ежели надумал срубить? С ним.

– А сейчас он где?

– Кто?

– Топор.

– Аа... Топор-то... Здесь, где ж ему быть. У сарая на чурбачке. Я завчорась курицу им зарубила.

– У вас и куры есть?

– Держим... Бульончик сварила. И второе Пашеньке... Да он, видишь, не ест ничего. Измучилась.

– Мы посмотрим на топор, вы разрешите?

– Валяй гляди, коли делать нечего... Там заодно полешко мне разруби, а то не совладаю никак. Сучковатое попалось.

– Полешко?

– Я говорю, может, подтопить придется. Вон у тебя помощники какие бравые - расколют?

– Хорошо. Чуть позже. А пока вот что скажите мне, Евдокия Николавна. В тот день, когда слег, Павел Никодимыч принес что-нибудь в дом?