Наваждение - Пола Вольски

Элистэ вздрогнула.

– Я никогда к этому не привыкну, сколько бы раз вы ни показывали мне этот трюк. – Она приложила ладонь к скале и ощутила грубую, жесткую поверхность. – Готова поклясться, что скала настоящая. Как вам удается делать ее такой твердой?

– Наваждение, дитя мое, чистейшей воды наваждение, изобретенное для того, чтобы оградить от посторонних мою частную жизнь. Я рад, что эти маленькие хитрости тебя забавляют. Ну давай же, закрой глаза, и твой дядюшка благополучно проведет тебя внутрь.

– Нет, только не сегодня. Я пришла не в гости. Мне нужна ваша помощь.

– Моя дорогая девочка, ты выглядишь очень грустной. Что я могу сделать, чтобы на твоем личике вновь появилась улыбка?

– Дядюшка Кинц, мой друг… нет, не то чтобы друг, это один из наших серфов… Он попал в беду. Хуже чем в беду – ему угрожает страшная опасность. Вы помните серфа по имени Дреф сын-Цино?

– Тот смышленый, талантливый парнишка? Конечно, помню, замечательный мальчик, просто поразительный. Он что, заболел?

– Хуже, гораздо хуже. Ах, дядюшка, Дреф попал в страшную беду. Если вы ему не поможете, он пропал. Я не преувеличиваю – Дреф действительно погибнет. Он ударил моего отца – должно быть, тронулся рассудком. Ударил своего сеньора! Опрокинул его на землю, разбил нос! Я думала, что отец прикажет засечь Дрефа до смерти, по он не сделал этого, потому что ему в голову пришло нечто похуже. Дрефу отрубят язык и правую руку.

Большие глаза Кинца расширились, он замахал ручками, словно желая отогнать от себя столь ужасную картину.

– Не может быть! Это невозможно! Должно быть, пустая угроза, чтобы преподать мальчишке урок.

– Нет, это всерьез. Экзекуция состоится завтра утром. Отец не шутил. Все это так несправедливо, так ужасно и… – Элистэ запнулась, не в силах подыскать нужного слова, – и невыносимо жестоко.

– Да, я расстроен. – Дядюшка Кинц покачал головой, его седые волосы разлохматились еще больше. – Сын моего племянника Убера, твой отец, унаследовал от деда жестокое сердце. Когда он был мальчиком, то нарочно занимался разведением дефективных мышей, чтобы вывести маленьких двухголовых чудовищ. Я еще тогда беспокоился за него. Надо же, я думал, что с возрастом нрав его смягчится, и, похоже, ошибся…

– Дядюшка, я пришла сюда сегодня ночью в надежде, что вы поможете Дрефу бежать. Его заперли в конюшне, а двери охраняет громадный кузнец. В одиночку я не смогу помочь Дрефу. Но вы, с вашими колдовскими чарами, наверняка сможете что-нибудь предпринять, если захотите. Пожалуйста, дядюшка, скажите, что вы согласны!. Иначе завтра утром Дрефу отрежут и язык… и руку… его правую руку… – Элистэ изо всех сил старалась говорить спокойно, но у нее ничего не получалось. Слова застревали в горле и не желали выходить наружу. Лицо девушки скривилось, глаза заблестели, и по щекам потоком хлынули слезы.

– Пожалуйста, не плачь, дитя мое, – взмолился Кинц. Он похлопал племянницу по плечу, неуклюже погладил по полосам и пролепетал: – Пожалуйста, не надо. Вдвоем мы поможем мальчику. Обещаю, что ничего плохого с ним не случится. Я справлюсь с кузнецом, и нынче же ночью мы вытащим твоего дружка из конюшни. Пожалуйста, поверь мне, моя бедная девочка, и больше не плачь, а то я тоже разревусь.

И действительно, большие глаза за толстыми стеклами очков увлажнились от слез.

Рыдания Элистэ перешли во всхлипывания. Она вытерла глаза рукавом рубашки и прошептала:

– Спасибо, благослови вас Провидение, дядюшка Кинц.

Лицо старика покраснело, и он скороговоркой пробормотал:

– Что ты, что ты, деточка, благодарить меня еще рано. Если нам с тобой предстоит сегодня сделать столько дел, то пора начинать, не так ли? До конюшни путь неблизкий, а я уже не так проворен, как в прежние времена. Пойдем, девочка, у нас мало времени. В путь! И, пожалуйста, старайся улыбаться. Все будет чудесно, нас ожидает замечательное приключение!

Элистэ едва успела подхватить лампу, когда дядюшка потащил ее за руку вниз по тропинке.

– А нельзя ли применить какое-нибудь колдовство, чтобы мы перелетели туда по воздуху? – спросила она, спотыкаясь на каменистой дорожке.

– Это было бы поистине восхитительно! Но, к сожалению, должен признаться, что твой старый дядюшка не настолько могут. Я умею создавать наваждения, и еще иногда пробуждать в живых тварях и предметах то, что спрятано глубоко в их сознании. Однако, детка, никому не дано нарушить закон природы, воспрещающий человеку летать по воздуху.

– Если это закон природы, то как же быть с новинкой – воздушными шарами?

– С чем-чем?

– Воздушными шарами, дядюшка. Это такие большие, ярко раскрашенные шары, которые накачивают горячим воздухом. Если шар достаточно велик, он может поднять корзину, в которой сидят люди, и они полетят по воздуху.

– Не может быть! – изумленно уставился на нее старик. – Вот это настоящее чудо. Я просто потрясен! Как чудесно, как замечательно, как необыкновенно! Милая моя, в это трудно поверить!. Воздушный шар! Ты точно знаешь?

– Да, мне рассказывали люди, которые сами их видели.

– Ах, как бы я хотел увидеть настоящий воздушный шар! Говоришь, они ярко раскрашены? Как чудесно! Наверное, это восхитительное зрелище! А я ведь даже не догадывался! В своем уединении я пропускаю массу интересных вещей. Да, мир не стоит на месте.

– Дядюшка, если вы и вправду так считаете, почему бы вам не приходить ко мне в гости почаще? Или, того лучше, поселитесь у нас в Дерривале. Все будут просто счастливы.

Он с улыбкой покачал головой.

– Милая девочка, я не могу этого сделать. Как же я стану заниматься в Дерривале своей наукой? Все будет меня там отвлекать, я не сумею сосредоточиться. Там шум, суета, кто-то уходит, кто-то приходит – нет, работать там невозможно. Лишь в уединении, в тихой обители, безо всяких помех – только так можно обрести душевный покой, без которого моя работа и жизнь немыслима.

– Звучит довольно скучно. Разве вам не одиноко?

– Бывает иногда, – признался дядюшка. – Но иного пути нет.

– И вы всегда жили так?

– Нет, детка, не всегда. Давным-давно, еще мальчиком, я тоже жил в замке Дерриваль, как ты. Тогда у меня были друзья, удовольствия, всякие роскошества – я еще не забыл это. Но уже в раннем возрасте я обнаружил, что наделен неким особым даром, который изредка достается людям из класса Возвышенных. И еще я понял, что развитие этих способностей значит для меня больше, чем все остальное. Затем я выяснил, что для этого необходима постоянная практика в сочетании с отказом от мирских благ. Мне было всего семь лет, когда меня отослали в общину Божениль, что в Оссади, где несколько наставников из класса Возвышенных основали горное поселение. Они жили там, чтобы учиться, практиковаться в своем искусстве, а также передавать приобретенное знание одаренным детям. Жизнь там оказалась нелегкой, – продолжал дядюшка Кинц. – Приходилось очень много работать, а наставники – о, некоторые из них были поистине устрашающими. Мне пришлось спать на полу, в то время как я привык к пуховой перине. Питался я лишь черным хлебом и овощами, хоть мне хотелось цыплят и кремовых тортов. Спальни не отапливались, горячей воды не было. Я вставал в четыре утра, работал на кухне или в саду до десяти, а после завтрака начинались уроки, продолжавшиеся до ужина. Вечером два часа отводились для самостоятельных занятий, а потом я шел спать. Любого, кто смел открыть рот и произнести хоть слово во время самостоятельных занятий, запирали на ночь в чулане. А всякого, кто вставал с кровати после того, как погасят свечи, подвергали порке. Со мной это тоже один раз произошло – меня застали среди ночи в уборной, где я читал книжку. Наставник во Нилайст выпорол меня так основательно, что я целую неделю не мог присесть. Ни разу с тех пор не осмелился я нарушить правила общины.