Красная Книга (СИ) - Нинсон Ингвар

— А как на меня тогда действуют твои снадобья? — Ингвар поспешил перейти к другому вопросу.

— Ну, смотря какое… Тебе про каждое, что ли, рассказать?

— Нет, я имею в виду, как они могут на меня влиять? Если они не настоящие, а придуманные. Это же мои глитчи, получается.

— А, в этом смысле. Ну, точно так же, как всю твою придуманную ненастоящую жизнь на тебя влияло что-то другое придуманное и ненастоящее. Ночной кошмар, например. Тебе снится, что ты сорвался с обрыва. Просыпаешься. Вскакиваешь. Подушка в поту. Обрыв — ненастоящий, просто мысль, так? А страх — настоящий. Пот — настоящий. Тут так же. Колбы выдуманные. Реакции — реальные.

— А тебе снятся сны?

— Ты ещё спроси про овец.

— Ладно, а кроме страха у тебя есть какие-нибудь примеры?

— Кроме страха есть только любовь, Ингвар. Ты же знаешь…Хочешь пример с любовью?

— Нет, — решительно остановил её Нинсон, но про себя подумал, что хочет.

— Ладно, ладно. Не буду бередить твои душевные раны. Вот тебе пример без страха и с любовью, но понятный такому жирдяю. Ты почувствовал запах жареного мяса, шипящего жирка, резкий сочный хруст разрезаемой луковицы, чмоканье разламываемого солёного огурца, стук проломленной о краешек сковородки яичной скорлупы.

Ингвар сглотнул.

— И захотел есть, — улыбнулась Тульпа, видя эффект, произведённый её словами.

— Ну… Тут совсем другое. Запах-то на меня повлиял настоящий.

— Какой ещё запах? Ты что, сумасшедший? Ты же только что в книжке об этом прочёл! Чёрные буквы на светлом фоне. Откуда слюни? Ну, или точнее, услышал голос. В голосе, который тебе рассказал про аромат свежезаваренного чая, про тонкий молочный запах ломтика сыра поверх пышного ломтя хлеба, какой в этом голосе был запах?

— Ну… Я просто так живо представил. Ты хорошо описала.

— Дело не в том, как живо я описала. А в том, как живо ты представил. Твоего представления хватило на то, чтобы у тебя во рту появилась самая настоящая слюна.

Ингвар кивнул.

— Вот, считай, что мои зелья — это такое же представление. Я как бы даю тебе знак. Представь, что у тебя кровь по жилам бежит быстрее. И она бежит. Или представь, что зелье унимает боль. И боль унимается. Хотя тут не было свежезаваренного чая. Только слова о нём. А запах ты почувствовал. Колдовство?

— Мактуб, сестра.

Она улыбнулась. Похоже, ей нравилось, когда её передразнивают, ничуть не меньше, чем нравилось передразнивать самой.

— Хочешь ещё пример?

Ингвар кивнул.

— Писательство. Человек пишет слова на бумаге. Через сто лет их читает другой человек. Другого возраста. Другого пола. И плачет. Потому что тот, первый, передал ему не буквы, а грусть. Или улыбается. Потому что он ему не шутку передал сквозь время и расстояние. А радость.

— Колдовство так же работает?

— Молодец! Ты всё правильно понял, Великан!

Сейд, руны — грамота.

Оргон, колдовская сила — чернила.

Танджоны, где он содержится — разноцветные чернильницы.

Колдовские техники — навыки письма, скоропись, чистописание.

Гальдр — наука и искусство, правописание и словообразование.

Необходимые пассы и ритуалы — выведение букв на чистом листе Мактуба…

Глава 11 Лалангамена — Паучья Перчатка

Глава 11

Лалангамена — Паучья Перчатка

Ингвар шёл за Эшером.

— Я хотел бы поговорить о своём имуществе. Для начала… Например, о штанах.

Эшер ничего не ответил.

— Я хочу пить. Я хотел бы попросить… Можно мне хотя бы воды?

Никакого ответа. Может, он тугоухий, этот старичок-сенешаль?

— Я хочу…

Ингвар разозлился. Предполагалось же, что он тут главный.

— Можно мне воды?! Или немного эля? Сенешаль? Эшер!

Старик показал, что услышал, но только махнул рукой, мол, поторапливайся.

— Стоп, — Ингвар упрямо остановился. — Эшер! Мне нужна большая кружка приличного эля. Самого лучшего. «Мохнатого шмеля»! И штаны!

Это возымело действие. Сенешаль остановился. Медленно повернулся на месте. Внимательно и долго посмотрел на Великана и прошипел:

— Кружку «Мохнатого шмеля»? Может быть, сразу две? А знаете что, может быть, сразу «Трёхгорного пряного эля»? М? С корицей, имбирём и мускатным орехом? Нет? Может быть, ещё льда? Может быть, ещё что-нибудь? А то моя пивоварня тут, в сраной глуши, уже застоялась без дела-то!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ингвар решил сразу же поставить наглеца на место:

— Так, сбавь-ка обороты, любезный…

Сенешаль вскинул руку и сжал переносицу, скривившись, будто от сильной боли.

— Ах, простите меня, милорд. Я не хотел. Мы все слишком тут переволновались за вас. Ещё минуту терпения, милорд.

Эшер легко коснулся руки Нинсона и повторил:

— Ещё всего одну минутку терпения, милорд. Идёмте.

Ингвар посмотрел на красные отметины, оставшиеся на переносице старика. На его утомленное лицо и трогательно приглаженные волосы, на дрожащие от усталости руки.

— Ладно. Забыли.

— Идёмте.

На полянке, куда они вышли, было почти темно. Большой круг белел кольцом просыпанной соли. Внутри круг поменьше, из дюжины воткнутых в землю факелов. В центре совсем маленький круг из растущих грибов.

Ингвар не сомневался, что ему во внутренний.

«Жопу в мишень!» — как говорила Тульпа. Где-то она теперь?

Спутница воспоминаний.

Менее реальная, чем призрак фамильяра.

— Стойте, милорд, — тихо, но беспрекословно остановил Эшер. — Вход не здесь.

Он показал, что в одном месте соляная линия разомкнута.

Зайдя за Нинсоном, досыпал соли, запечатывая круг.

Великан исходил потом, будто сидел в парной.

— Мне нужно попить.

— Да, милорд, вижу, вас немного лихорадит. Мы найдём воду и лекарство после очистительного обряда. У меня с собой только забродивший морс, пока выпейте его. Конечно, это вам не «Мохнатый шмель». И не «Трёхгорный эль». Вот, держите!

Ингвар откупорил заткнутую кукурузным початком тыкву-горлянку на добрых два литра и стал пить маленькими глотками.

Несмотря на то, что Эшер назвал это пахнущее болотом пойло морсом, вкус его ничуть не напоминал ягодный. Скорее, травяной декокт, отдающий то ли полынью, то ли спорыньёй.

— Спасибо. Странный какой-то морс. Как будто из травы выжат, а не из ягод.

— Это вы просто устали, милорд. Теперь факелы, милорд. Нужно зажечь их, милорд. Вы помните руну? Кано. Двадцать первая руна Одиннадцатого Лоа.

Ингвар протянул руку. Ничего не произошло.

К горлу подкатил тянущий комок. У Нинсона появилось желание рассказать этому понимающему мудрому дядьке об ужасной путанице. Но на этот раз такое желание вызвало лютое отторжение.

— Ну-ну, милорд. Эмоции — это нормально. Я понимаю. Соберите разум, тело и дух под своим началом и давайте уже. Определите себя действием.

Ингвар отчеканил:

— Кано. Двадцать первая руна. Одиннадцатый Лоа.

— И как же она выглядит?

— Так! — Ингвар рассёк воздух косым зигзагом.

— И что же она делает?

— Нагревает. Чем сильнее колдун, тем сильнее нагреется предмет. Сильный колдун может так нагреть, что предмет загорится. Чем легче ему загореться в природе, тем легче пройдёт колдовство. Металл невозможно нагреть, это ясно. А воду можно сделать тёплой. А если у колдуна достанет оргона долго её нагревать, то можно и вскипятить. А сухая берёзовая стружка может даже загореться, коли оргона будет много.

— Ну-ну. Мы же не на занятии, — остановил зазубренный ответ Эшер, но по его голосу было слышно, что он рад аккуратности, с которой Нинсон усвоил знания.

— Но это же только теория. Эшер, ты в жизни, в самом деле, видывал кого-нибудь, кто сможет вскипятить кружку воды? Это же какие танджоны нужны.

— Несколько таких колдунов я смогу назвать. И один из них вы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Теперь придётся пробовать.

Ингвар снова стоял на перепутье.

Путь профана был ясен — жаловаться.

Или на необходимость заняться ранами.

Или на невозможность сосредоточиться из-за холода.