Счастливая - Элис Сиболд

Вроде бы Пегги тоже принесла какой-то подарок, но точно не помню. Не такая церемонная, как миссис Джитлс, она вполне могла прийти с пустыми руками. Мне приходилось делать над собой усилие, чтобы говорить ей «мисс О'Нил», а не «Пегги». Она сыпала шутками и сумела меня рассмешить. Призналась, что в пустом доме ей боязно. Что женщине вообще опасно быть одной. Сказала, что я держусь молодцом, проявляю большую силу воли и обязательно все преодолею. А под конец, с юмором, но не покривив душой, заметила, что остаться на всю жизнь старой девой еще не самое страшное.

Последней пришла Майра.

Жаль, что ее посещение запомнилось мне смутно. Точнее, моя память, к великому сожалению, не сохранила во всех деталях, как она была одета, как держалась, что говорила. Отчетливо помню только одно: у меня возникло чувство единения с женщиной, которая пережила «нечто подобное». Не просто знала, как это бывает, а понимала — в меру собственного опыта, — что выпало на мою долю.

Она сидела в том же антикварном кресле, согревая и ободряя меня своим присутствием. Ее муж Эд так и не оправился после зверских побоев. Надежды на полное выздоровление не осталось. Травмы головы не прошли даром. Он заговаривался, не мог сосредоточиться. Мы с Майрой были чем-то похожи: от нее тоже ожидали стойкости. Памятуя о ее внешности и репутации, люди размышляли: если такому суждено было случиться с кем-то из старушек, то лучше уж с самой волевой. Она рассказала мне про тех троих. Со смехом повторяла, что бандиты не ожидали такой прыти от старой развалины. Вскоре ей предстояло давать показания в суде. Джоуи был задержан по приметам, которые она сообщила полиции. Но как только речь заходила о муже, ее глаза затуманивались.

Моя мама исподтишка наблюдала за Майрой, чтобы решить, пойду ли я на поправку. Я тоже исподтишка наблюдала за Майрой, чтобы решить, понимает ли она мое состояние. В какой-то момент она заметила:

— Мои беды — это тьфу по сравнению с твоими. Ты молодая, красивая. На меня-то вряд ли кто польстится.

— Это было изнасилование, — сказала я.

В гостиной повисло молчание; мама неловко заерзала. Комната, безупречно вылизанная, тщательно обставленная антикварной мебелью, увешанная мрачными портретами испанских грандов, взирающих со стен на подушечки с маминой ручной вышивкой, вдруг изменилась. Почему-то у меня возникла потребность высказаться. Но одновременно возникло чувство, что такое высказывание сродни вандализму. Как будто я взяла да и выплеснула ушат крови — на голубую обивку, на Майру и ее кресло, на маму.

А теперь мы втроем молча смотрели, как на пол стекают кровавые струйки.

— Понятное дело, — произнесла Майра.

— Мне просто нужно было сказать это вслух, — объяснила я.

— Это тяжело.

— Не просто «мои беды», или «нападение», или «телесные повреждения», или «это самое». Я считаю, надо называть вещи своими именами.

— Да, изнасилование, — повторила Майра. — Со мной такого не случилось.

Беседа вернулась в прежнее накатанное русло. Майра у нас не засиделась. Но с ней я побывала на другой планете, не похожей на ту, где обитали мои родители и сестра. На той планете насилие в корне меняет твою жизнь.

Вечером того же дня к нам заглянул один парень, тоже из нашего прихода, старший брат моей подружки. Я дышала воздухом на задней веранде в одной ночной сорочке. Сестра сидела у себя наверху.

— Девочки, Джонатан пришел, — крикнула мама из прихожей.

Уж не знаю почему — то ли потому что у него были песочно-желтые волосы, то ли потому что он уже окончил колледж и получил работу в Шотландии, то ли потому что моя мама души в нем не чаяла и доводила до нашего сведения все успехи этого образцово-показательного мальчика, — но мы с сестрой были тайно в него влюблены. В прихожей мы появились одновременно: я вышла из недр дома, а сестра спустилась по винтовой лестнице. Его взгляд остановился на Мэри. Моя сестра никогда не задирала нос. Нельзя сказать, что она плела интриги, флиртовала или пускала в ход еще какие-то недозволенные приемы, чтобы меня обойти. Просто она была красивее. Джонатан заулыбался; начался традиционный обмен приветствиями: «Привет! Как жизнь?» — «Нормально. А ты как?» И тут его взгляд упал на меня. Как на инородное тело.

Минуту-другую мы потрепались в холле. Потом сестра пригласила Джонатана в комнату, а я извинилась. Прикрыла за собой дверь, ушла на веранду и села на стул, спиной к дому. Из глаз брызнули слезы. В ушах звучало выражение «приличные мальчики». Перехватив взгляд Джонатана, я окончательно убедилась: приличные мальчики никогда не захотят иметь дело со мной. Изнасилование налепило на меня гнусные ярлыки: уже не та, пропащая, оторви да брось, порченая, трахнутая.

После ухода Джонатана сестра порхала как на крыльях.

Я решила вернуться в дом. Меня никто не видел; через окошко, выходящее на веранду, доносился радостный голос Мэри.

— По-моему, он к тебе неравнодушен, — говорила мама.

— Честно? — переспрашивала сестра возбужденно-счастливым тоном.

— Во всяком случае, с виду, — отвечала мама.

— Он неравнодушен к Мэри только потому, — сказала я, обнаружив свое присутствие, — что Мэри не была изнасилована!

— Элис, — укорила мама, — зачем ты так?

— Он же приличный мальчик, — сказала я. — Приличные мальчики теперь меня сторонятся.

Сестра лишилась дара речи. Ее корабль получил пробоину. Только что она летела на всех парусах и наслаждалась заслуженным успехом. Ведь всю неделю после возвращения домой на каникулы она просидела у себя в комнате, никого не трогая и не привлекая к себе внимания.

— Элис, — повторила мама, — это неправда.

— Нет, правда. Ты бы видела, как он на меня посмотрел. Даже не стал притворяться.

У меня зазвенел голос. На шум из кабинета появился отец, прервавший научные занятия.

— Что за крики? — возмутился он, входя в комнату.

В правой руке у него были очки для чтения; он будто заснул в средневековой Испании, а теперь проснулся от грубого пинка.

— Спасибо, что вышел к народу, Бад, — сказала мама, — но мы тут сами разберемся.

— Ни один приличный мальчик теперь меня не захочет, — выдала я.

Не зная, из-за чего разгорелась перепалка, отец ужаснулся:

— Что за бред, Элис?

— Это не бред, это правда! Я же затрахана, кому я теперь нужна?

— Не говори гадостей, — сказал отец. — Ты красивая девочка; разумеется, мальчики захотят с тобой встречаться.

— Да, как же! На кой приличному мальчику нужна трахнутая?

Меня уже было не остановить. Сестра бросилась вверх по лестнице, а я орала ей вслед:

— Давай-давай, занеси это в дневник. «Сегодня ко мне зашел один приличный мальчик». Мне такое не грозит!

— Оставь сестру в покое, — одернула мама.

— С какой это стати? Она преспокойно сидит у себя в комнате, а за мной установлена слежка, чтобы я не покончила с собой. Папа ходит кругами, чтобы ненароком меня не задеть — вдруг я развалюсь на части? А ты прячешься в кладовке, чтобы я не видела, как тебя глючит!

— Успокойся, Элис, — сказал отец. — Ты просто переволновалась.

Мать начала растирать грудную клетку.

— Мы с мамой делаем все, что от нас зависит, — продолжил он. — Просто временами теряемся.

— Хоть бы научились выговаривать это слово. — Я взяла себя в руки, но лицо все равно горело, а из глаз опять хлынули слезы.

— Какое слово?

— Изнасилование, вот какое, — бросила я. — Изнасилование, папа. Из-за этого люди на меня глазеют, из-за этого вы с мамой теряетесь; из-за этого сюда таскаются старухи, а маму постоянно крючит; из-за этого Джонатан от меня шарахается. Ясно?

— Уймись, Элис, — сказал отец. — Пожалей маму.

Действительно, мама отодвинулась на самый край дивана, подальше от нас, и согнулась в три погибели. Одна рука сжимала лоб, другая растирала грудину. Я даже не скрывала свою неприязнь. Меня бесило, что сочувствие всегда достается тому, кто слаб.

Тут опять раздался звонок в дверь. Оказалось, это Том Макалистер. На год старше меня, он был самым красивым из моих знакомых парней. Мама считала, что он похож на актера Тома Селлека. Последний раз мы виделись на Рождество, во время всенощной. Все пели псалом. Когда пение смолкло, я повернулась на скамье и встретила его улыбку.

Пока отец отпирал дверь и приветствовал гостя, я выскользнула из комнаты в холл черного хода, где находилась нижняя ванная. Ополоснула лицо холодной водой, слегка пригладила волосы.

Ворот халата пришлось запахнуть наглухо, чтобы прикрыть борозду из синяков, оставленных руками насильника. Глаза безнадежно опухли из-за постоянных слез. Вид был удручающий. Куда там до милашки сестры.

Родители пригласили Тома посидеть на веранде. При моем появлении он поднялся со своего места.