За тех, кто в дрейфе ! - Владимир Санин

- Берегись!

Откуда-то возникший Филатов откатил от стены бочку, она плюхнулась в воду. Задыхаясь от едкого дыма, Семенов выбрался наверх.

- Какие с бензином?!

- Берегись! - в исступлении орал Филатов, выдергивая из штабеля бочку.

Филатов, конечно, был прав: некогда разбираться, какие с бензином. Теперь они вместе орудовали у стены, в четыре руки выдергивали бочки и катили их в воду. Едкий дым застилал, ел глаза, но боковым зрением Семенов видел, как Бармин и Дугин, стоя в озерке, подтаскивали бочки, а другие откатывали их подальше.

- Эта с бензином!

Пламя лизнуло Семенову лицо, он отпрянул в сторону.

- Николаич! - услышал он плачущий голос Филатова. - Примерзла!

Отвернув лицо от огня, он подобрался к Филатову, и они вместе пытались вырвать бочку, которую уже хватало пробившимся из стены огнем. "Назад!" чей-то неистовый крик. Бочка не поддавалась, в дизельной что-то рухнуло, стена пропустила сноп искр, и тут Семенов понял - не мозгом, а потрохами, кожей понял, что время вышло. Он ухватил Филатова за шиворот и поволок в воду. Филатов вырывался, сыпал ругательствами, но обоих уже подхватили люде и силой потащили за собой.

Мощный взрыв взметнул в небо гору черного пламени, и оно, подхваченное и разорванное на куски ветром, пошло гулять по Льдине, образуя ручьи, островки огня.

Льдина горела. Соляр, который призван дать станции тепло, энергию и жизнь, обрекал ее на гибель. Он залил, пропитал поверхность Льдины и широкой полосой огня стекал в озерко, снежницы, промоины и лунки. Горел лед, пылала вода, ветер швырял в лица людей черные хлопья сажи.

Семенов болезненно поморщился, встал и прошелся по комнате. Глаза слезились, резь не утихала, и он хотел было позвонить Бармину, но раздумал: Саше, наверное, хватает забот с Филатовым. Спасибо, Саша, не потерял голову, спас бензиновые движки...

Семенов достал из аптечки марлевые тампоны, смочил их в чайной заварке и осторожно приложил к глазам. Вроде немного легче. Лицо - черт с ним, не в кино сниматься, глаза бы не повредило.

Можно ли было предотвратить тот роковой взрыв? Семенов еще раз подумал, тщательно проанализировал все обстоятельства и пришел к выводу: да, можно, если бы не та примерзшая бочка. От жары она лопнула, бензин взорвался и создал столь высокую температуру, что полопались и емкости с соляром. Будь под рукой лом или кирка... Вдруг Семенов понял, что его тогда толкнуло хватать Филатова и бежать без оглядки: раскаленный бок той самой бочки, раскаленный настолько, что вспыхнула промасленная Венина рукавица...

А в объяснении напишешь это? Недоверчиво улыбнутся, у страха глаза велики - скажут... Ну, такое обвинение вряд ли кто бросит, а что про себя подумают?

Несмотря на терзавшую его боль и мрачные мысли, Семенов улыбнулся: вспомнил, как на одной станции первачок разжигал непослушный газовый камин, плеснул в него бензин и в полминуты сгорела жилая палатка с раскладушками и личными вещами. Первачок был совсем зеленый, ребята его пожалели и попросили то дело замять. И акт был написан такой: пожар - дело рук медведя, следы которого в изобилии петляли вокруг палатки. Видимо, медведь хотел в палатку заглянуть, дернул за меховой полог и опрокинул камин. Поверили тому акту или не поверили - другой вопрос, но первачок был спасен и в последствии очень неплохо отработал свой грех - Саша Бармин...

Основная часть бочек с топливом находилась в отдаленном месте, и теперь, когда дизельная взорвалась, главных опасностей оказалось две.

Ветер нес, швырял в сторону кают-компании жар и пылающие осколки, и половину людей Семенов оставил здесь с наказом поливать стены водой и из огнетушителей. А остальных повел к сугробу, куда стекал ручей горящего соляра. В сугробе, накрытом брезентом, находились баллоны с кислородом, ацетиленом и пропаном, и, если они взорвутся. Льдина взлетит на воздух, как корабль, в пороховой погреб которого попал снаряд.

Сначала выстроили цепочку с ведрами и пытались сбить пламя водой - куда там, будто не воду, а масло в костер подливаешь! Тогда Семенов сорвал брезент и швырнул его на подступавший огонь, который стал задыхаться и дал людям выигрыш во времени. Баллоны весили килограммов под девяносто, но их отбрасывали словно спички: опасность была слишком очевидной, и силы людей удесятерились. А огонь подмял под себя брезент и побежал следом, настигал и лизал языком стальные тела баллонов, и люди хватали их, оттаскивали еще на метры и сантиметры, - и так до тех пор, пока огонь не остался без пищи.

Тогда Семенов оглянулся и увидел, что Кирюшкин со своей группой отстоял кают-компанию, издыхающий огонь ничего не мог поделать с мокрыми стенами. Но один огненный ручей подполз и принялся за аварийный склад у тороса, а другой украдкой подбирался к волокуше, на которой стояли два запасных движка. Семенов - бегом туда, но Бармин намного его опередил, впрягся в волокушу и, как трактор, увел от огня бесценные движки.

И в ту же секунду в аварийном складе взорвались три канистры с бензином. Вспыхнул трехметровый торос, и горящая многотонная глыба голубого льда словцо увенчала столкновение противоположных стихий - огня и воды...

Все это продолжалось от силы минут пятнадцать, прикинул Семенов. А точнее можно спросить у Кости Томилина, он знает, сколько длилась та пленка. К обеду, как раз перед тем, как дизельная запылала, он принес в кают-компанию транзисторный магнитофон, запустил на полную мощность любимые всеми записи Аркадия Райкина, и весь пожар прошел под раскаты хохота. А Костя никак не мог прекратить это кощунство, потому что таскал бочки и баллоны. А когда отгремел последний раскат, огонь обессилел и над станцией воцарилась тишина.

Соляр прогорел, ветер стих, и яркое летнее солнце осветило Льдину. Майна, образовавшаяся на том месте, где стояла дизельная, еще дымилась, снег под ногами почернел от копоти; оранжевая змея кабеля, тянувшаяся от бывшей дизельной, щетинилась лопнувшими жилами, повсюду валялись бесформенные осколки, пустые ведра и беспорядочно разбросанные баллоны, бочки.

Первым делом Семенов установил наличие людей: все живы. Травмированных было много, но больше по пустякам: Дугин вывихнул палец. Осокину прожгло щеку, Груздеву, который выбежал на пожар без шапки, подпалило шевелюру, слегка пострадали от огня Томилин и Рахманов. Некоторые работали в воде, другие в суматохе проваливались в снежницы - тем Семенов велел немедленно переодеться и выпить спирту.

Больше всех досталось Филатову. Пока горело, никто не обращал внимания на его руку, а кончился пожар - ахнули: кроваво-черная пятерня без кожи...

Вновь, в который раз за три зимовки, Филатов не давал Семенову покоя. Плюс-минус, актив-пассив... не послужной список у этого парня, а путаная бухгалтерская ведомость! То: "Кому это надо, кто нам за это спасибо скажет?", то - с головой в огонь.

Поняв, что заснуть ему не удастся, Семенов оделся и пошел в медпункт. Филатов лежал на нарах, лицо его резко осунулось, а рука, на которую Семенов старался не смотреть, лежала поверх белой простыни. Рядом сидел Томилин, а Бармин хлопотал над чаем.

- Чай, кофе, Николаич?

- Давай кофе. Что на радиостанции. Костя?

- Нормально. Личных радиограмм две штуки за вахту, Веню, - он кивнул на Филатова, - с рождением поздравляют.

- В субботу за ужином всей станцией чествовать будем, - уловив многозначительный взгляд Томилина, сказал Семенов.

- Учитывая обстоятельства... - начал Томилин и продолжил морзянкой согнутым пальцем по столу.

- Вымогатель, - засмеялся Семенов, - Саша, нам по двадцать пять, Вене пятьдесят... Твое здоровье, Веня.

- Спасибо. - Филатов чуть улыбнулся. - Вот док грозится через две недели на работу выгнать. Не брешешь?

- Через две недели? - возмутился Бармин. - От силы десять дней, симулянт несчастный!

- Вот видите, - обрадовался Филатов. - Брехун, конечно, а все равно приятно. "Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман", - как сочинил один умный человек. Вы-то как, Сергей Николаич?

- На конкурс красоты не собираюсь, а в больничном доктор отказал.

- Не поволоки вы меня тогда, - сказал Филатов, - некого было бы с рождением поздравлять.

- Сочтемся славою, Веня.

- Моя вахта была.

- В том, что мачта упала, твоей вины нет.

- На кого ж собак будут вешать?

- Как положено, на начальника.

- Это несправедливо.

- Не беспокойся, шея у меня тренированная, выдержит... Очень болит?

- Откричался, терпеть можно... - Филатов заговорщически переглянулся с Барминым и Томилиным, приподнялся на локте и вдруг горячо выпалил: - Сергей Николаич, давайте простим Осокина, а?

От неожиданности Семенов дернул себя за подбородок и вскрикнул от боли.

- Проклятье!.. Договорились вы, что ли?

- Нет, Сергей Николаич, вы послушайте, - страстно продолжал Филатов, - мы не договаривались, только одно дело Осокину по морде врезать, а другое ребенку... Как палачи... Пусть у меня рука отсохнет - не могу!