Автоматическая Алиса - Джефф Нун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как если бы Алиса сама была ненормальной!
«Похоже, что от болезни, именуемой невмонией, тут страдают почти все!» – вздохнула Алиса. – «Многие из этих существ напоминают скульптуры Пабло Огдена, и всё же они выглядят скорее совершенно настоящими, чем совершенно автоматическими. Пожалуй, я должна стараться не обращать внимания на эти взгляды и шёпот, а продолжать поиски Козодоя и Селии и пяти оставшихся фрагментов головоломки. Но ведь полиция будет разыскивать Капитана Развалину; и меня они тоже будут разыскивать!»
И в самом деле, Алиса заметила полицейского-собаку, рычащего на толпу; поэтому она начала поскорее забиваться вглубь суматошного скопления странностей, надеясь найти просвет. Но толпа копошилась, и страшилась, и ершилась на неё так, что в итоге Алиса оказалась припёрта к каменной статуе в центре Альберт-сквера. Алиса заметила, что изваяние в точности напоминало Альберта Франциса Чарлза Августуса Эммануэля Сакс-Кобур-Готского: иными словами, Принца Альберта, супруга Британской Королевы Виктории. «Так вот почему эту площадь называют Альберт-сквер» – догадалась Алиса: – «Принц Альберт, должно быть, умер давным-давно, в точности как я должна была умереть давным-давно; у меня с ним вообще много общего – взять хоть первый слог. Алиса и Альберт» – продолжила Алиса свою мысль, – «может быть, я не ошиблась, когда притворилась перед Доктором Понюхом мёртвой…»
Алиса была так огорчена своей собственной кончиной, что всплакнула немного. «Мертва я или не мертва?» – грыз её вопрос. – «И когда просто сад – непросто сад? И вообще, яйцо – оно есть или его нет?» Алиса начала испытывать смущение от всей этой неразберихи.
Но Алиса быстро стряхнула с себя смущение, настолько она была решительно настроена найти выход из этой дурацкой головоломки. Она снова принялась шагать сквозь липнущую к ней толпу, пока не достигла величественного входа в Ратушу. Здесь она повстречала одетого в ливрею пса-привратника, который пожелал знать её имя и зачем она пришла. «Меня зовут Алиса» – ответила Алиса, – «и я пришла добыть паучий кусочек головоломки, который по справедливости принадлежит мне. Мне известно, что Исполнительные Гады хранят его в Ратуше.»
«Боюсь, я не смогу впустить тебя» – прорычал в ответ привратник. – «Тебе нечего здесь делать.» – И он зарычал так свирепо, что Алисе была вынуждена бежать вон, снова в толпу жертв невмонии, сквозь которую рыскал, задавая всем вопросы, уже целый отряд полицейских-собак. Алиса решила спрятаться за разноцветной женщиной-зонтиком.
«Я так никуда и не попаду» – заплакала она, спрятавшись. – «Кажется, всё будущее против меня; как могу я в настоящее время надеяться найти моё прошлое?» Алиса взглянула наверх, где циферблат больших, впечатляюще выглядящих часов украшал собою башню Ратуши; время шло к полудню. «Боже мой!» – прибавила она, и тут же вычла: – «Должно быть, я провела часы в камере в полицейском участке! Уже почти ровно двенадцать, и через почти ровно два часа сто тридцать восемь лет назад я должна была присутствовать на моём уроке писания с пратётушкой Эрминтрудой!»
Вдруг Алиса увидала одинокое жёлто-зелёное перо, парящее над площадью. «О, похоже на одно из перьев Козодоя» – вскрикнула она. – «Может, и весь попугай летает где-то вокруг площади? Я должна поискать его!» Алиса поискала Козодоя глазами, но лишь одно его перо по-прежнему парило над площадью, уносимое лёгким ветерком. «Козодой!»
– крикнула Алиса одинокому перу (ибо больше крикнуть ей было некому).
– «Если ты будешь так раскидывать перья, то очень скоро ты вообще не сможешь летать!» Она полезла в карман своего передничка за своим пером, но нашла, конечно, только семь кусочков головоломки. «Как же я сразу не допорхала!» – простонала она. – «Это ведь моё перо летает там! Должно быть, я выронила его, когда выпрыгивала из авто-катафалка! » Алиса протянула руку, чтобы вновь поймать перо, но как она ни тянулась, она так и не смогла достать его.
И как только Алиса дотянулась до своей высочайшей высоты, чтобы схватить ускользающее перо Козодоя, часы на Ратуше начали неторопливо названивать свою полуденную колокольную песню. С первым ударом колокола Алиса почувствовала, как чья-то мягкая рука мягко опустилась на её плечо. Она подумала, что это лапа полицейского-собаки, пришедшего вновь арестовать её, и оттолкнула её, но представьте её удивление, когда Алиса обернулась в конце концов, чтобы рассмотреть обладателя руки, и обнаружила нормального человека, спокойно ожидавшего её реакции. Этот нормальный человек был единственным полностью нормальным – без единого намёка на животность – и был одет в тёмно-синий бархатистый костюм, дополненный тёмной и синей и бархатистой фуражкой. Через его левое плечо был переброшен ремешок тёмной и синей и бархатистой сумки. Всё в нём было таким бархатистым!
«Кто Вы?» – спросила Алиса.
«Меня зовут Зенит О’Клок» – ответил нормальный человек.
«Кто зовёт?»
«Время зовёт меня Зенит О’Клок, ибо я был рождён в эту самую минуту ровно тридцать восемь лет назад, когда солнце находилось в своей высшей точке.» – Зенит указал на часы на Ратуше (которые неспешно пробивались через второй колокольный удар из двенадцати).
«Это Ваш день рождения?» – вскрикнула Алиса.
«Это и в самом деле годовщина моего рождения.»
«Желаю, чтоб этот день принёс Вам много радости.»
«Это ужасный день для меня, ужасный день, говорю тебе! Он приносит мне одни горести! И мне так грустно, что приходится жить его. Ведь тебя зовут Алиса, не так ли? Твоё полное имя – Алиса Плизанс Лидделл?»
«Моё полное имя – Алиса Плизанс Лидделл, но откуда Вам это так хорошо известно?»
«Я видел тебя раньше, но только в книжках.»
«Только в книжках?» – спросила Алиса.
«Именно так, как ты говоришь: только в книжках. Только! Книжки не бывают только, они только могут быть вечно. Но только вся эта болтовня о книжках снова навевает на меня грусть!»
«Но ведь это Ваш день рождения, мистер О’Клок!» – вскричала Алиса.
– «В этот день вы должны только радоваться!»
«Я не могу радоваться» – ответил Зенит, – «ибо я страдаю от ужасного заболевания.»
«Но Вы выглядите совершенно здоровым на мой взгляд» – возразила Алиса. – «Я так рада, что встретила ещё одно человеческое с ног до головы существо. Ведь Вы не страдаете невмонией?»
«У меня более опасная болезнь: видишь ли, на мне паразитируют Кротики.»
«Паразитируют гротики?» – ослышалась Алиса. – «Такие маленькие пещерки?»
«Я сказал Кротики, а не гротики! Слушай внимательнее: гротики с большой буквы К – это прожорливая стая слепых коротколапых млекопитающих, которым их уродство нисколько не мешает обозревать и кропать. А я, понимаешь, писатель.»
«И что же вы пишете, мистер О’Клок? Расписания?» (Алиса была весьма довольна своей шуткой.) «Нет, конечно же, нет» – ответил Зенит. – «У меня редко получается написать всё как надо с первого раза. Обычно это дваписания, а иногда триписания.»
«Итак, что именно Вы пишете?» – настаивала Алиса. – «Беллетристику?»
«Скорей белибердистику?»
«А что такое эта самая белибердистика, прошу прощения?»
«Это такой особый стиль. Я пишу Неправды.»
«Какие ещё Неправды?»
«Неправда – это такая книга, которую Кротики не находят правильной, предпочитая примитивистику белибердистике. Они сучат своими короткими лапками, эти Кротики, и издают в своих клозетах жуткие отзывы на мои потуги.»
«Но что столь жуткого в Ваших Неправдах?» – спросила Алиса.
«Я успел написать две Неправды: первая называлась Шюрт, а вторая
–Шильца. И Кротики возненавидели обе. Вот поэтому я и грущу в свой день рождения.»
«Вы всегда так шипите, когда называете свои книги?»
«Ничего не могу поделать. В них всё неправильно. Позволь мне прочитать тебе небольшой отрывок из одной моей книги?»
«Если хотите» – ответила Алиса.
Зенит вытащил из своей сумки экземпляр книги, называвшейся Шюрт. У неё была обложка ярко-лазурного цвета, украшенная парой нарисованных жёлтых шорт. Зенит пролистал книгу до того места, которое искал. «Это лирическое стихотворение называется „Ничто Не Рифмуется с Почтой”. Ты готова, Алиса?“
«Полагаю, что да; разве что ничто на самом деле прекрасно рифмуется с почтой.»
«Великолепно! Тогда я начну…»
И вот что он начал:
«Ничто не рифмуется с почтойКроме кадушки в подвалеСтоит лишь сделать ошибку —И бочта уже перед вами!»
«Ну, что ты пока об этом думаешь, Алиса?» – спросил Зенит.
«Ну» – нерешительно ответила Алиса, – «Вы обещали мне лирическое стихотворение, но я не вижу и следа лирики в словах.»
«Но это было пока только первое четверостишье.»
«А сколько там всего четверостиший, в целом?»
«Только два.»
«Какая радость!» – сказала Алиса (шёпотом сама себе).
И вот как он продолжил:
«Почта ни с чем не рифмуется!Люди беспочтвенно плачутВыпустив напрочь из видуЧто всё можно переиначить.»
Закончив стихотворение, Зенит выжидательно уставился на Алису. Толпа на Альберт-сквер то и дело наползала на Алису, и она чувствовала себя очень неловко, поскольку на неё оказывалось давление и от неё требовали ещё одно честное мнение. «Так» – начала она, – «боюсь, я всё ещё не понимаю, почему это стихотворение Вы называете лирическим.»
