Плавающий город - Жюль Верн

— Что вы сказали? — угрожающим тоном спросил Драке.

— Я сказал, что вы не правы, — спокойно ответил Фабиан.

— Ну да, конечно, вы за Уилмора, потому что вы на него ставили.

— Я ставил, как и вы, на О'Келли, — возразил Фабиан: — Я проиграл и потому плачу.

— Милостивый государь, — воскликнул Драке, — вы, кажется, собираетесь меня учить!

Не успел он окончить фразы, как Корсикан вмешался в спор и, желая привлечь на себя внимание Драке, наговорил ему резкостей. Но этот господин, очевидно, хотел иметь дело только с Мак-Эльвином и потому, как бы не замечая Корсикана, снова обратился к Фабиану.

— Вы, сударь, кажется, нуждаетесь в заступничестве ваших друзей? — сказал он с саркастической улыбкой.

Фабиан побледнел и бросился к Гарри Драке, но я удержал его. Приятели этого негодяя, в свою очередь, подбежали и увели его.

— При первом удобном случае я дам пощечину этому грубияну, — спокойно сказал Мак-Эльвин, спускаясь с нами по лестнице.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

В ночь с пятницы на субботу «Грейт-Истерн» перерезал Гольфстрим. Течение это выделяется среди Атлантического океана не только темным оттенком и повышенной температурой воды, но и тем, что самая поверхность его слегка выпуклая. Это настоящая река, которая течет между водяными берегами. По величине она занимает первое место на всем земном шаре; Миссисипи и Амазонка — ручьи в сравнении с ней.

Ночью измерили температуру воды, и оказалось, что она поднялась с двадцати семи градусов по Фаренгейту до пятидесяти одного.

Пятого апреля восход солнца был великолепен. Волны блестели. Дул теплый юго-западный ветер. Наступали настоящие весенние дни. На континенте благодаря теплым лучам солнца луга покрываются травой, а у нас на корабле благодаря тем же лучам дамы появились в легких туалетах. Природа запаздывает иногда с переменой своего зимнего одеяния на весеннее — модницы же никогда. Толпа гуляющих на «бульварах» все увеличивалась. Казалось, что находишься на Елисейских Полях в майский, солнечный день.

Мне захотелось поговорить с Фабианом, и я отправился к нему, но каюта его была пуста.

Поднявшись снова на палубу и не встретив там никого из своих друзей, я решил пойти поискать место заключения несчастной Елены. Неужели Гарри Драке оставлял ее по целым дням одну? Или, может быть, он поручил кому-нибудь ухаживать за ней? Но разве можно положиться на грубую сиделку или корабельную горничную? Все эти вопросы волновали меня, и я во что бы то ни стало хотел разыскать Елену, хотя бы для того, чтобы предотвратить новую встречу, которой я так опасался.

Начав свои поиски с кают большого дамского отделения, я обошел все закоулки обоих этажей. На двери каждой каюты была прибита дощечка с именем пассажира, которому каюта эта принадлежала, но имени Гарри Драке я не встретил нигде. Это меня, впрочем, нисколько не удивило. Драке должен был поместить свою больную жену в более уединенной части корабля, куда я и отправился.

Однако там тоже все каюты были заняты, на всех дверях были карточки, но имени Гарри Драке опять не оказалось. Я думал, что осмотрел уже все закоулки нашего плавающего города, но проходивший мимо слуга сообщил мне, что за столовой было еще около сотни кают.

— Как же туда пройти? — спросил я.

— По лестнице, которая выходит на палубу позади рубки, — ответил слуга.

— Хорошо, спасибо. А не знаете ли вы, где каюта господина Гарри Драке?

— Не знаю, сударь, — сказал он и пошел дальше.

Снова поднявшись на палубу, я нашел наконец лестницу, указанную мне слугой. Она вела не в залы, а в полутемный коридор, по обеим сторонам которого находились каюты. Гарри Драке не мог найти более подходящего места для того, чтобы скрыть свою жену от пассажиров корабля.

Большая часть этих кают пустовала. Переходя от одной двери к другой и читая прибитые на них карточки, я опять не нашел имя Гарри Драке. Огорченный безуспешностью своих поисков, я хотел уже уходить, как вдруг с левой стороны коридора мне послышался шепот. Я бросился туда и, прислушавшись, ясно различил какое-то жалобное пение, слов, однако, я никак не мог разобрать.

Пела женщина, и голос ее выражал глубокую скорбь. Тихонько подошел я к каюте, находившейся в самом конце коридора. На дверях ее значился номер 775, но карточки никакой не было.

Голос несчастной теперь ясно доходил до меня. Это была не песня, а просто целый ряд отрывистых, несложных фраз, как будто человек, произносивший их, находился под влиянием гипноза.

Я не сомневался более в том, что это была Елена. Так петь могла только безумная.

Постояв несколько минут около каюты, я направился к выходу, как вдруг на площадке раздались чьи-то шаги. Думая, что это Гарри Драке и не желая встречаться с ним здесь, я притаился в темном углу коридора.

Шаги затихли, пение тоже прекратилось. Я не двигался с места. Но вот опять послышалось пение, пол снова заскрипел под чьими-то тяжелыми шагами, и в конце коридора появился какой-то человек; несмотря на полумрак, я тотчас же узнал Фабиана.

Это был он, мой бедный друг. Но как попал он сюда? Случайно ли зашел он в этот закоулок корабля или же он раньше меня открыл убежище Елены? Я положительно не знал, что думать. Фабиан медленно двигался вперед. По мере того как он приближался, пение становилось все тише и тише. Дойдя до каюты, в которой находилась несчастная, он остановился.

С какой болью в сердце должен был он слушать эти печальные звуки! Голос этот, наверно, вызывал в нем тяжелые воспоминания. О присутствии Гарри Драке на корабле он не знал, следовательно, не мог подозревать и того, что это была Елена. Он шел сюда просто потому, что эти грустные звуки находили отклик в его наболевшей душе.

Фабиан не отходил от дверей каюты. Я следил за ним, боясь, что он позовет Елену или что она сама вдруг выйдет к нему. Между тем пение постепенно замирало, наконец оно совсем затихло, и вдруг раздался ужасный, раздирающий душу крик.

Вероятно, Елена инстинктивно почувствовала присутствие Фабиана. Мак-Эльвин был вне себя. Боясь, что он выломает дверь, я бросился к нему.

Он тотчас узнал меня. Взяв под руку, я повел его из коридора, он не сопротивлялся.

— Не знаете ли вы, кто эта несчастная? — взволнованным голосом спросил он меня, поднимаясь по лестнице.

— Нет, не знаю, — ответил я.

— Это безумная, — сказал он. — Знаете, мне кажется, что нужно только немножко преданности и любви, и эта женщина будет здорова.

Как только мы поднялись на палубу, Фабиан расстался со мной; но я не терял его из виду, пока он не вошел в свою каюту.