Дай на прощанье обещанье (сборник) - Татьяна Булатова

Последняя фраза Ады Львовны ввергла Василису в полный ступор. Она представила, с какой скоростью ее хозяйство начнет приходить в упадок, и запротестовала, невольно озвучив мысли брата и сестры Скуратовых:

– Мама, спасибо. В этом нет никакой необходимости. Поля выросла. Она мне помогает. Вот если только Галочке?

Галка с ненавистью посмотрела на невестку и неожиданно решилась опротестовать материнскую волю:

– О чем ты говоришь, мама?! Я привыкла сама.

– Я ценю твою тактичность, дочь. И твою, – Ада Львовна кивнула Василисе. – Я не хочу ставить своих детей перед выбором. Не хочу, чтобы вы ссорились. Я хочу, чтобы в нашей семье по-прежнему царили мир и покой…

– И что ты решила, бабушка? – поинтересовалась Полина.

– Я составила график дежурств. Неделю я помогаю Гале, неделю – вам.

– А жить ты где будешь? – проговорила за взрослых самый страшный вопрос Поля.

– Там, где скажете, – развела руками Ада Львовна.

– Но у тебя же есть собственная квартира! – в один голос вскричали брат и сестра Скуратовы.

– Это ваша квартира, – сообщила детям Ада Львовна и подняла глаза к потолку. – Решайте!

– Мне твоя квартира не нужна, – отказался Игорь от материнского предложения. – Если Галка хочет…

И вся честная компания уставилась на Галку.

Та заерзала на стуле…

– Я не могу это решать, – медленно проговорила Ада Львовна, ожидавшая битвы титанов в лице сына и дочери за их главное достояние – ее квартиру.

Василиса всполошилась не на шутку и повторила слова мужа:

– Мама, нам с Игорем ваша квартира не нужна. Нам хватает.

– Нам хватает, – подтвердила Полина, быстро посчитавшая количество квадратных метров в родительской квартире и предположившая, что оказалась перед опасностью потерять свою комнату. – Но, правда, у нас и лишних комнат нет.

– Не в этом дело, – поправила ее Василиса. – Я и с собственной матерью ни дня не жила.

– У тебя просто не было такой возможности, девочка. Твоя мама ушла из жизни до твоего замужества.

– Тем более, – стояла на своем Василиса, решившая биться не на жизнь, а на смерть за свой суверенитет. – Тем более! Вы пожилой человек. Вам нужна отдельная комната. У вас свой быт. Свои порядки. Мы вместе не уживемся: две хозяйки на кухне!

Ада Львовна скосила глаза на сына: Игорь сидел, опустив голову, и не мешал развязанным военным действиям.

– А ты что скажешь? – обратилась к нему мать.

– Мне все равно.

– Тебе все равно, где будет жить твоя мать?! – искренно удивилась Ада Львовна.

– Моя мать будет жить в своей двухкомнатной квартире и приезжать ко мне в гости в любое удобное для нее время.

Василиса ушам своим не поверила и с благодарностью посмотрела на мужа.

– В любое время, мама.

– Значит, решили, – подвела итог Ада Львовна. – Вам я не нужна. А тебе, дочь?

Галка втянула голову в плечи и чуть не заплакала от отчаяния: ей не оставили выбора. Сказать «нет» будет равносильно признанию в собственных неблагодарности, эгоизме, равнодушии. Сказать «да» будет равносильно самоубийству, потому что Ада Львовна не просто переедет к ней в дом – она сядет за ее стол, на ее диван, будет смотреть ее телевизор и, разумеется, не тот канал, который нужно; она вывесит на кухне график дежурств и будет критиковать все, что выходит из-под ее, Галкиных, рук, вплоть до подсчета калорий и определения доли жиров, белков и углеводов. Так уже было!

Галка перевела взгляд на мать и осеклась: величественная Ада Львовна смотрела на дочь так же, как собака смотрит на человека, отделившегося от толпы, чтобы бросить ей кусок колбасы и булки вместо того, чтобы пнуть в бок. «Дашь – не дашь? Возьмешь – не возьмешь?» – читалось во взгляде женщины, доселе никогда не предоставлявшей права выбора и всегда точно определяющей, что нужно ее детям.

В животе у Галки забился свой метроном: «да – нет; возьмешь – не возьмешь; хорошая дочь – плохая дочь». Издаваемые метрономом звуки были ей хорошо знакомы, но так пронзительно они звучали в первый раз. Галка была готова убить младшего брата, выставившего вместо себя для объяснений с матерью собственную жену. А ей кто поможет? Дети выросли – им все равно. Муж скажет: «Решай сама». Зато беснующийся в животе метроном заставит сделать выбор не в свою пользу, Галка это знала. Поэтому медлила, внутренне прощаясь со свободой последних трех лет, когда каждому – по комнате, а в каждой комнате – свой телевизор…

Почувствовав, что молчание затянулось, Ада Львовна решила ускорить процесс и с горечью произнесла:

– Понятно.

Галка не выдержала и выпалила, закрыв глаза:

– Что тебе понятно, мама?! Что тебе понятно?! Что вам всем понятно и что вы все про меня знаете? Я, может быть, только-только почувствовала себя свободной. У нас со Славкой-то жизни своей, считай, и не было! Пока его родители живы были, вчетвером в одной комнате ютились, потом детей отселили, сами в зал переехали. Как сейчас помню: ночью лежишь и прислушиваешься, кто из них в туалет встанет и через зал, роняя стулья, потащится. Так все ночи напролет и слушали со Славкой, как бы кто не вышел… И вот только все наладилось, дети – в Москву, мы – по разным комнатам, как ты мне, мама, ультиматум: «Давай съезжаться!»

– Теть Галь, вы чего? – не выдержала Полина. – Ну, не хотите, как хотите. Вас же никто не заставляет. Бабушка же к вам не навсегда. Только на неделю. Правда, бабуль?

– Правда, Полечка, – заторопилась разорвать порочный круг недовольства друг другом Ада Львовна. – Разве я не понимаю? Насильно мил не будешь.

– Не надо делать из меня чудовище и неблагодарную дочь! – со слезами в голосе выкрикнула Галка и разрыдалась.

– Никто из тебя чудовище и не делал, – миролюбиво поддержал сестру Игорь. – Пусть все остается, как есть.

– Да ты! Да что ты знаешь?! – никак не могла успокоиться Галка. – Живешь, как у Христа за пазухой, денег не считаешь, подарки дорогие делаешь – ничего не стоит. А, не дай бог, случится с ней что-нибудь: заболеет или еще чего-нибудь, я таскаться с одного конца города на другой буду или ты?!

– Сиделку наймем, – не постеснялся Игорь Станиславович.

– Пусть твои дети тебе сиделку нанимают, – не осталась в долгу Галка. – А я себе не прощу, что мать на улице оставила без воды и куска хлеба.

Ада Львовна от нарисованных детьми перспектив впала в тоску и пожалела, что вообще затеяла все это. Ее судьба откровенно обсуждалась в ее же присутствии, но при этом создавалось впечатление, что речь идет о совершенно постороннем для ее отпрысков человеке.

– Хватит! – гаркнул Игорь. – Вы, на всякий случай, у меня в доме. Мне своей истерички здесь хватает. Как скажу, так и будет. Каждый сидит на попе равно. Живет там, где жил. А если помощь понадобится, вопросов нет: всегда пожалуйста.

– Ну уж нет! – поднялась со стула Ада Львовна. – Я вам не вещь какая-нибудь, чтобы меня из одного места в другое передвигать. Не нужна, так и скажите! И нечего валить с больной головы на здоровую. Я, слава богу, еще из ума не выжила, чтобы за мной с тряпкой ходили. Найду, чем заняться!

Первой не выдержала Василиса, еще пятнадцать минут тому назад объявившая о своей полной неготовности делить кухню со второй хозяйкой. Похоронившая мать почти двадцать лет тому назад, она старательно отрабатывала незавершенную дочернюю программу по отношению к своим теткам и свекрови. Все происходящее показалось ей омерзительным. Это было несправедливо! А с несправедливостью Василиса, в силу своего холеричного характера, предпочитала бороться, даже если в войну были втянуты самые близкие люди.

– Как вам не стыдно! Что вы вообще делаете?! Даже Полька и та видит, что вы свою мать за человека не считаете. Не хотите съезжаться, не съезжайтесь, зачем друг на друга кивать. Ей семьдесят, а вы не понимаете… Моей мамы уже двадцать лет нет. А у вас – есть. Да если бы мне сейчас сказали: выбирай – старая, глупая, но живая, – да разве бы я сомневалась?! Это же счастье какое, чтоб живая и рядом! Уроды вы несчастные. Видеть вас не могу. А от тебя, Галка, я вообще такого не ожидала.

Растерянная Ада Львовна не сводила со снохи глаз, словно видела ее впервые.

– Не плачьте, мама, – шмыгнула носом Василиса и, вытерев свои слезы, пододвинула стул к тому месту, где сидела свекровь. Теперь их было двое.

Полина, оценив расстановку сил, тоже сделала выбор и взгромоздилась, несмотря на свои двенадцать лет, на колени к матери. Трое против двух.

Брат и сестра Скуратовы почувствовали себя не просто виноватыми, а такими виноватыми, что проще было бы сквозь землю провалиться. Не справившись с эмоциями, Галка бросилась к матери, встала перед ней на колени и взмолилась:

– Ну, мама! Ну, пожалуйста! Ну, прости меня. Я же не против. Я – за. Переезжай. И квартиры твоей не надо. Живи, сколько захочешь. Места хватит. Мне даже лучше – к тебе не ездить, судочки не возить.

При слове «судочки» Ада Львовна подняла брови, не сразу понимая, о чем идет речь. Благодаря боевой профессии врача «Скорой помощи» она порой пренебрегала даже самыми элементарными правилами питания, легко забывая о существовании завтрака, обеда и ужина.