Спасая Амели - Кэти Гольке

После того как она еще раз исповедуется – напомнит ему о своей нечестивости, – он наверняка передумает. Лучше вообще не знакомиться с детьми, чем думать, что потом их у нее заберут. На этот раз курат плакал и молился вместе с молодой женщиной. Он отреагировал странно: сказал, что не может жалеть ее, потому что у каждого свой крест и Отец Небесный таким образом введет ее в Царство Божие.

Лия не до конца поняла, что он имел в виду. Она поверить не могла, что Господь сначала презирал ее, а потом благословил, позволив опекать этих драгоценных детей. Вероятно, потом Он увидит, что совершил ошибку, и заберет их у нее. Но пока Господь этого не сделал, Лия была намерена стать самым лучшим руководителем детского хора, какой только был в Обераммергау, – не ради грядущего праздника, а ради самих детей.

Она отдаст им всю свою любовь до последней капли.

На каждую репетицию она будет приносить свежее молоко от своей коровы – и плевать, что из-за этого меньше молока продаст на рынке. Она пороется по сусекам и купит или выпросит все необходимое, чтобы испечь штрудель, кекс и пирог с начинкой. Нет, наверное, пить молоко перед репетицией не годится – оно будет обволакивать голосовые связки. Вода – вот что нужно. Но после репетиции Лия будет поить детей молоком, чтобы домой малыши возвращались не с пустыми желудками.

Она сошьет новые наряды к празднику – для каждого ребенка. Лия была уверена, что Фридрих не пожалеет денег на ткань. А если окажется, что сшить новые наряды очень дорого, что ж, у нее есть старые, ненужные занавески. Наверное, они подойдут даже больше – лучше впишутся в праздник.

Лия засмеялась – негромким нежным смехом, который слышали только она сама и Господь. Она дождаться не могла, когда напишет Фридриху. Он сразу поймет, что для нее это значит. Но она не расскажет ему о том, о чем сказала курату Бауэру. Даже от Фридриха Лия скрыла, как ее клеймили позором врачи в Институте. Она отмахнулась от этих воспоминаний – по крайней мере, на время.

Обходя деревушку, Лия начала негромко напевать. Настала ночь. Когда женщина дошла до ворот своего дома, небо стало угольно-черным и звезды на нем казались белыми огоньками – наверное, еще никогда они не светили так ярко. Лия не помнила, когда чувствовала себя более чистой, более умиротворенной. Интересно, как долго продлится это ощущение? Или это всего лишь мгновенное просветление в ее жизни? Она не станет спрашивать об этом у Бога. Пока что она будет воздавать Ему хвалу.

Лия улыбнулась и со смехом и слезами стала обнимать себя. Этой ночью даже у Генриха Гельфмана, который так и не вернул фигурку младенца Иисуса и упрямо заявил курату Бауэру, что и не вернет, появился нимб над головой.

Джейсон Янг зевнул, потянулся. Он уже семнадцать часов посвятил репортажу – и последние три провел, стуча по клавишам печатной машинки. Джейсон только что передал свой материал в Нью-Йорк по телефону и уже намеревался идти спать – долго-долго, – но тут на столе зазвонил телефонный аппарат. Янг взглянул на часы. Половина второго. Ночь он проведет на раскладушке в отделе новостей. Телефон опять зазвонил. Джейсон хотел было проигнорировать звонок, но журналист в нем взял верх.

– Мы можем поговорить? – задыхаясь, спросил на том конце провода женский голос по-английски. Он был таким же напряженным, как и у всех информаторов Джейсона в Германии.

– С моей роковой дамой? Разумеется! – хмыкнул Джейсон, неожиданно почувствовав, что полностью проснулся.

– Вам весело, да?

– Я вообще известный балагур. Чем могу помочь? – Джейсон старался не называть имен, будучи уверенным в том, что все телефоны редакции прослушиваются.

– Кофе. Вы любите кофе?

– Настоящий кофе – очень люблю!

– И я. Завтра утром в одиннадцать? На нашем углу.

– Увидимся в одиннадцать.

Джейсон положил трубку на рычаг. «Она напугана. Что-то произошло». Он расправил рукава, перекинул пиджак через плечо и поспешил к двери, недоумевая, что же произошло. Джейсон радовался тому, что она позвонила. И сомневался, что теперь ему удастся заснуть.

Джейсон ждал на том углу, где встретил Рейчел после убийства детей. Увидев приближающуюся девушку, он приподнял шляпу в знак приветствия, и они пошли рядом. Кафе находилось неподалеку, и Джейсону приятно было прогуливаться по Тиргартену в компании Рейчел.

Через полчаса им принесли заказ и девушка закончила свою историю.

– Давайте уточним. – Джейсон перегнулся через столик к Рейчел, но его невероятно отвлекали и запах ее духов, и серебристые блики в голубых глазах. – Вы хотите, чтобы я спрятал глухого ребенка, который не понимает, что я говорю, до тех пор пока Гитлер со своими приспешниками не потерпят крах и не исчезнут, а потом вернул его целым и невредимым, и желательно с улыбкой на лице, любящей матери, супруге офицера СС – которому, кстати, не терпится перерезать им обоим горло?

Рейчел откинулась на спинку стула, зажмурилась от утреннего солнца, лучи которого струились сквозь ветви лип. Она медленно потягивала кофе, потом поставила чашку.

– Я понимаю, что это задача непроста…

– Непроста? Она невыполнима, опасна… и может стоить мне головы.

– Мне больше не к кому обратиться, некому довериться. – Рейчел выглядела отчаявшейся.

– Я вам помогу.

– Если мы будем сидеть сложа руки, отец Амели в конце недели отвезет девочку в центр… – Рейчел запнулась. – Поможете?

– Помогу. – Джейсон откинулся на спинку стула. Он выглядел серьезным и сосредоточенным. – Не знаю как. Но я знаком с теми, у кого есть связи с людьми, которые могут нам помочь. Мне нужно немного времени. Первое – найти место, куда ее можно спрятать… найти человека, который позаботится о девочке. А потом нужно сделать так, чтобы казалось, будто она исчезла навсегда.

– Я хочу забрать ее с собой в Америку. Тайком от Герхарда.

– Вам ни за что не вывезти глухого ребенка из Германии. Если вы не заметили, сюда вы приехали без ребенка. Вас не выпустят с немецкой малышкой, если вы решитесь поспешно бежать, мисс Крамер.

– Мне бы очень хотелось, мистер Янг, чтобы вы перестали разговаривать, как гангстер из Чикаго, – нахмурилась Рейчел.

– Вы слышали, что сегодня США объявили нейтралитет? Не уверен, что мы можем рассчитывать на наше правительство… сейчас или когда-нибудь.

– Тогда что вы предлагаете?

– Дайте мне сорок восемь часов. Посмотрим, кто сможет нам помочь и что я смогу придумать.

– Вы знакомы с влиятельными людьми?

Джейсон пожал плечами и отвернулся. Он не мог поделиться с Рейчел тем немногим, что знал сам.

– Поглядим.

– Почему? Почему вы беретесь мне помочь?

Джейсон не знал, что ответить. Он не был уверен, что знает ответ. Только понимал, что Гитлера ему не остановить, как не остановить евгенистов и того безумия, которое творилось во имя создания сильной Германии. Джейсона тошнило от того, что мир переворачивается и никто ничего не предпринимает. Может быть, если он спасет жизнь этой девочки… возможно, это что-то да изменит.

Янг взглянул на Рейчел – такую одновременно красивую, и смущенную, и ранимую, и гордую. Беспомощность девушки напомнила ему о собственном бессилии, которое он уже много месяцев испытывал в Германии. Напомнила о недавнем разговоре…

– На прошлой неделе я брал интервью у одного профессора-еврея – человека, который много лет работал в Берлинском университете и был корифеем в своей области. Три года назад его уволили с кафедры, лишили гражданства, конфисковали – «ариизировали» – его имущество и вполовину сократили продовольственный паек. Сейчас профессор метет улицы – когда повезет. В такие дни ему удается немного поесть. Даже эти крохи он делит с женой и соседом-евреем. После интервью я отдал ему свой обед. Можно было подумать, что я преподнес ему на блюде целый мир. В знак благодарности профессор подарил мне пословицу: «Тот, кто спасает одну жизнь, спасает весь свет».

Рейчел недоуменно уставилась на собеседника. Джейсон почувствовал, что внутри нее что-то происходит, идет борьба, рождаются мысли.

– Я ничего не знаю о тысячах людей, которых вычеркнули из общества, которых посадили в тюрьмы и которые умерли на каторжных работах. Но я хочу узнать о них, и сейчас – как раз подходящий случай. Кроме того, возможно, мы сумеем спасти не одного ребенка.

Джейсон встал, спрятал в карман адрес медицинского центра.

– Пообедаем вместе в четверг в «Уммерпляц», в двенадцать ноль ноль. Больше никаких звонков по телефону. Редакция прослушивается. Глаза и уши Геббельса прикованы ко всему, что попадает в прессу. Он не хочет, чтобы газеты «порочили» репутацию Германии перед мировым сообществом, а убийство детей может подмочить репутацию фашистов, невзирая на пропаганду.

Рейчел, широко распахнув глаза, кивнула.

Джейсон понимал, что для нее открылся новый мир. И был рад, что она так все воспринимает. Кому-то ведь необходимо знать правду. Журналистам не всегда удается разбудить людей.