Твоими глазами - Питер Хёг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это, — начала Лиза, — тяжкий путь. Другие пути проще: антидепрессанты, когнитивная терапия. А можно и просто жить, как прежде.
— Это у меня уже было, — ответил он. — Всё это было. Осталась последняя надежда.
— Тебе придётся встретиться с самим собой. Ты готов к этому?
Он оглянулся на нас.
— А ты будешь со мной? — спросил он.
Она кивнула.
— А Питер?
Я тоже кивнул.
Он покорно опустил голову.
Лиза встала, в руках у неё был алюминиевая кювета, в которой лежали шприцы, ампулы и резиновый жгут. Она коротко рассказала ему о кеталаре, о том, что доза небольшая, потом закатала ему рукав, затянула жгут, набрала в шприц жидкость из ампулы, нащупала вену и ввела лекарство. Потом сделала укол мне. И себе.
Глухо завыли сканеры. Появилась светящаяся фигура. Лиза коротко рассказала Симону об МРТ-сканировании. Включился энцефалограф. Голограмма Симона осветилась радужными красками.
— Как бы ты описал свои ощущения?
— У меня не получается почувствовать тело.
Она коснулась клавиш, голограмма стала расплывчатой. Возникло наглядное изображение отсутствующего у него ощущения собственного тела.
— Я боюсь того, что, как мне кажется, находится подо мной, — сказал он, — там какая-то серая дыра, пропасть, я боюсь, что меня туда затянет.
Она нажала на какую-то клавишу, светящаяся фигура начала расти.
— Сейчас увеличим, — пояснила она.
В высоту голограмма стала теперь метров пять. Прежде я такого не видел, предыдущие проекции всегда были того же размера, что и сканируемый человек.
Прямо перед нами было увеличенное тело Симона.
— Что случится, если тебя затянет туда, — спросила она, — в серую дыру?
Он задумался. Потом покачал головой.
Показалось, что пол под голубой фигурой расходится. Вероятно, на наше зрительное восприятие накладывалось действие кеталара.
Лиза поднялась со своего места.
— Мы встаём, — сказала она мне. — И заходим в сознание Симона.
Мы все втроём встали. Световая голограмма встала. Мы сделали несколько шагов вперёд и оказались внутри голубого свечения.
В эту секунду всё вокруг изменилось. Первые шаги я делал в привычной реальности. У компьютера стояли Кабир и обе ассистентки, передо мной с места поднялся Симон — перед гигантски увеличенным собственным телом. Мы втроём приблизились к светящейся фигуре.
Но как только я вошёл в голубой свет, окружающая действительность померкла. Куда-то пропали стены, пол и потолок, панели приборов. Ассистенты исчезли.
Или точнее, поблёкли. Они никуда не делись, но стали какими-то неуловимыми, словно находились на периферии сна. Реальными, осязаемыми стали в эту минуту Лиза и Симон. И самым реальным стал голубой свет, карта сканирования.
Она изменилась, это была уже не просто карта. Это была плотная атмосфера каких-то бессистемных чувств, мыслей и физических ощущений.
Казалось, я вошёл прямо в другого человека, в Симона.
При этом я осознавал, что не одинок в своём восприятии. Не только я всё это чувствовал. Лиза с Симоном чувствовали то же самое.
— Что это? — спросил я.
— Мы ещё не знаем, — ответила она. — Иногда это случается, иногда — нет. Скорее всего, тут совокупность факторов. Голография проясняет наше зрение, кеталар подавляет брандмауэр. Наш контакт друг с другом преодолевает эмоциональное разобщение. Эти факторы, а может, и ещё какие-то, создают впечатление, что ты проникаешь в сознание другого человека.
Я почувствовал прикосновение Симона. Он взял меня за руку. И Лизу. Он и её взял за руку.
— Мне страшно, — сказал он.
Шаг за шагом мы входили в свечение.
Сначала не было никакой надобности в словах. Мы чувствовали то, что чувствовал Симон. Впервые в жизни я понял, что это значит — оказаться на месте другого человека.
В поле восприятия возникло только одно ощущение. Неприятие. Человек, в сознание которого мы вступили, Симон, представлял собой в эту минуту одну сплошную конвульсию.
— Попробуй расслабиться, — сказала Лиза. — Ты же занимался спортом, ты знаешь, как снять напряжение тела.
Он попытался. Дыхание его было прерывистым и учащённым, я всем телом это чувствовал, словно это было моё собственное дыхание. Пульс был частый, я ощущал его как удары собственного сердца.
— Вот сейчас будет пропасть, — сказал он.
Всё развивалось очень быстро. Ощущение неприятия усилилось. Наше дыхание стало частым и поверхностным, стало казаться, что вот-вот — и мы задохнёмся. Сердце билось так часто, так напряжённо, что в голове пронеслась мысль, а не сердечный ли это приступ.
И тут открылась бездна. У светящейся фигуры исчезла опора, пол под ней провалился. Но при этом у нас возникло сильное зрительное расстройство и невозможно было с точностью сказать, что именно мы увидели. Вернее, это был сильный пространственный страх, страх, что нас затянет внутрь.
— К самому краю.
Это был голос Лизы. И тем не менее всё-таки не её голос. Это мог быть голос Симона. Или мой.
Мы стояли на краю.
В мире больше не существовало красок, все их выпила серая бездна.
— Что это такое?
Вопрос задал Симон. Но это был и мой вопрос, вопрос всех нас.
— Депрессия, — ответила она.
Ответила Лиза, но у нас в головах уже возник ответ ещё до того, как она это произнесла.
Мы держались за руки. Серый сумрак начал приобретать форму. Он превращался в ребёнка. Я увидел маленького ребёнка, брошенного, одного на голом полу. И не только увидел его, я стал, в ту же секунду, им самим.
Я разглядел его лицо. Это была младшая сестра Симона, Мария. Рядом с ней я увидел Симона. Они выглядели точь-в-точь как в детстве, когда мы с ними познакомились. Но они были одни. Их бросили.
Вдруг я понял, что именно так тогда всё и было. Вот так они и лежали, когда их мать находилась в бессознательном состоянии. Или когда оставались одни. Они подолгу плакали, и никто их не слышал. И в конце концов они переставали плакать.
Вот что промелькнуло перед моими глазами. Потом детей стало больше. Мы смотрели на группу детей или поверх их голов, постепенно их становилось всё больше, и пока эта толпа росла, увеличивалось и страдание, и я почувствовал, что мы приближаемся к тому месту, где существование человека поставлено под вопрос, мы приближаемся к безумию.
Меня кто-то резко дёрнул — это была Лиза, она оттолкнула нас от пропасти. И мы побрели прочь от неё, выбираясь из потока голубого света.
* * *
Мы сидели на своих местах. Симон поднял руку и с удивлением посмотрел на неё: она тряслась, и он ничего не мог с этим поделать.
Если бы я поднял руку, она дрожала бы точно так же.
— Почему, — спросил он, — почему я так дрожу?
— Мы были