Я выбрал бы жизнь - Тьерри Коэн

Эти последние слова он выкрикнул вслух и, схватив стоявшие на столе стаканы, яростно швырнул их в стену.

— Я сумасшедший, сумасшедший, — зарыдал он и рухнул на кровать.

Он услышал шипение кофеварки и почувствовал запах подгоревшего кофе. На него накатил тот же голод, который он испытывал в прошлые свои пробуждения. Но эта физиологическая потребность показалась ему ничего не значащей в сравнении с его драмой.

Вскоре лукавая мысль заставила его горько улыбнуться.

«Я несчастлив. Но, в конце концов, я ведь несчастлив лишь несколько часов время от времени, когда сознаю свою болезнь. В остальное время я счастливый человек. Негодяй, плохой муж, недостойный отец, но человек, живущий, как ему нравится. Почему бы не удовлетвориться этим? Всего лишь подождать: закончится этот день, и я вернусь к своей разгульной жизни».

Нет, он не мог с этим смириться. Он должен был знать. Непонимание было пыткой. Кое-какие мысли уже зашевелились в голове.

Жереми направился к шкафу и продолжил свои поиски. В одной из коробок он нашел документы. Прочел на картонной папке слово «Развод», и сердце у него упало.

Он открыл ее и увидел письмо адвоката, датированное 4 января 2012 года.

«Если сознание опять вернулось ко мне восьмого мая, то с моего последнего приступа прошло не меньше двух лет», — сказал он себе, отыскивая информацию среди юридических формулировок.

«Месье Жереми Делег ушел из семьи больше полугода назад. С тех пор он ни разу не связывался ни с детьми, ни с супругой…

Месье Делег передал своей супруге сумму в десять тысяч евро только после того, как та обратилась в суд…

Месье Делег прошел длительный курс лечения в психиатрической больнице Сент-Анн в Париже. Он был помещен в лечебное учреждение по собственной просьбе (см. документы 3 и 4), в связи с серьезными расстройствами. Заключение врача, наблюдавшего его в течение шести месяцев, является красноречивым свидетельством. В нем говорится, что месье Делег страдает редкой психической патологией, проявляющейся в раздвоении личности…

Лечащий врач указывает также, что месье Делег обладает незаурядным умом, которым пользуется, чтобы манипулировать окружающими…

Месье Делег выписался из больницы 2 октября 2010-го со значительным улучшением и при условии продолжения лечения амбулаторно…

Его супруга, оказывавшая ему всестороннюю поддержку на протяжении лечения, приняла его с радостью…

Через две недели месье Делег прекратил прием медикаментов и вернулся к своим прежним привычкам: ночной образ жизни, злоупотребление алкоголем, словесная невоздержанность…»

Далее в письме подробно излагалась процедура развода; истицей выступала Виктория.

Жереми был буквально уничтожен. Его кошмар принял трагический оборот.

Их любовь закончилась. Виктория бросила его. Один лишь позитивный элемент он извлек из чтения: она поверила его рассказу и пыталась бороться вместе с ним против его недуга. Но у нее, видно, опустились руки, и теперь она боролась против него самого.

«Она лечила меня. Надеялась, что я переменюсь. Она еще любила меня тогда. Какое жестокое разочарование это было для нее, когда я вновь скатился в безумие! Она наверняка страдала. А дети! Они должны меня ненавидеть!»

Вдруг в дверь постучали. Его первым побуждением было пойти открыть, но, уже взявшись за ручку, он заколебался. Что еще его ждет?

Смирившись с неизбежностью, он все же открыл.

За дверью, прислонясь к косяку, переводил дыхание молодой человек. На нем были линялые джинсы, футболка с надписью «be mine»[6] и серебристые кроссовки. Волосы длинные, каштановые, со следами давнего обесцвечивания. Он направился к кровати и опустился на нее. Лег, раскинул руки и уставился в потолок.

Жереми так и стоял неподвижно у открытой двери.

— Да закрой же ты дверь! Долго будешь тут торчать?

Жереми послушно закрыл дверь и остался стоять, прислонившись спиной к косяку.

Молодой человек еще тяжело дышал.

— Черт! Никогда не догадаешься, что со мной приключилось! За мной гнались легавые. Им, верняк кто-то стукнул!

Он приподнялся на локте, чтобы удобнее было рассказывать.

— Прикинь. Выхожу я из дома, весь из себя в порядке и все такое. Ну, я говорю «в порядке», а вообще-то малость опухший: вчера-то оторвались на вечеринке. И сразу просекаю: что-то не так. Шестое чувство. Смотрю и вижу — на другой стороне улицы два мужика в тачке! Они еще не поняли, идиоты, что двое в тачке — это сразу наводит на мысли? Ну, думаю, Марко, это по твою душу. Но в панику не ударяюсь, иду себе как ни в чем не бывало, а сам кумекаю, как бы смыться.

Он в возбуждении вскочил и принялся изображать сцену в лицах.

— Черт, при мне-то товара на пятьдесят кусков, прикинь! Ну, думаю, времени терять нельзя, эти двое тут не для того, чтобы документы у меня проверить. Повяжут меня как пить дать. Говорю тебе, кто-то стукнул. Слышу, тронулись они за моей спиной. Вот он, думаю, мой шанс. Они на машине, а я пешком. Понимаешь, парень? Мы ж на Монмартре! Усек? Попробуй-ка проехать на тачке по этим улочкам! Они, верно, думали, что я пойду себе спокойненько, а они за мной, пока я не встречусь с человечком. Мечта легавого, ага! А я свернул направо — и вниз по спуску Сакре-Кёр. Двести тридцать семь ступенек! А они на тачке! Спустился я и нырнул в маленькую улочку, которую хорошо знаю. Они, наверно, к этому времени только выбирались из тачки. Придурки!

Он истерически расхохотался и посмотрел на Жереми, качая головой, в ожидании его реакции.

— Ну что? Ничего не скажешь? Не беспокойся, времени уже много прошло. Никто за мной не шел, я уверен.

Он снова сел на кровать, и лицо его стало серьезным.

— Ну так вот, я хотел попросить тебя об одной вещи. Только тебя и могу об этом попросить. Ты не подведешь. Ты ведь друг, верно? И потом, ты меня не напаришь. Ради бабок не станешь пачкаться, их у тебя, похоже, и так полно!

Он не поднимал глаз, ожидая слов ободрения, чтобы продолжать. Жереми не мог больше тупо молчать. Но не мог он и признаться, что ничего не понимает и вообще не знает его.

Он решил поддержать игру молодого человека. Там будет видно.

— И чего ты от меня ждешь? — невозмутимо поинтересовался он.

— Как чего, не могу же я идти домой с товаром. Если меня с ним загребут, мне каюк. Ну вот… я хотел оставить его тебе. И пойду домой. Если они там, возьмут меня тепленьким. Могут и прижать, чтобы я заговорил. Между тюрягой и людьми Стако, скажу тебе честно, я выберу тюрягу! И потом, если я не расколюсь и при мне ничего не найдут, отпустят меня через сорок восемь часов, никуда не денутся. Я передам Стако, чтобы прислал к тебе своего человечка за товаром.

— А почему я должен делать это для тебя?

Марко как будто удивился:

— Почему? Потому что ты мой друг. Потому что я оказывал тебе услуги, когда ты лежал в психушке. Я думал, это само собой разумеется.

Жереми не мог опомниться. Он якшается с подонками общества! Он их друг, более того — сообщник.

По спине его пробежал холодок, и захотелось рассмеяться. Этот смех, дай он ему волю, наверно, превратился бы в рыдание.

— Ладно! Идет. Оставь мне… товар, — выдохнул он.

— Ты настоящий мужик, Жем. Ты классный.

Жереми улыбнулся, услышав уменьшительное имя. Оно было под стать открывшейся ему жизни. Такое же ничтожное и смешное.

Молодой наркоделец запустил руки под футболку и извлек два пакетика белого порошка.

— Можешь попробовать, товар что надо. Только не зарывайся, не вздумай извести половину или устроить вечеринку за мой счет, ага? Или потом сам расплатишься со Стако, — добавил он, с жадностью глядя на свой товар. — Твою мать, тут же на пятьдесят кусков! — Он резко выпрямился. — Ладно, я сваливаю.

И, поднявшись, он протянул пакетики Жереми:

— Заныкай их. Чтоб не валялись. А то у тебя тут столько народу толчется. Завтра тебе позвонят. Парень от Стако. Ах да, чтобы ты был уверен, что это тот самый, он спросит, знаешь ли ты результат матча «Олимпик Лионэ»-«Пари-Сен-Жермен», — добавил он с истерическим смешком. — Я балдею. Прямо дурное кино про братков.

Когда за молодым человеком закрылась дверь, Жереми почувствовал себя чудовищно одиноким: его невероятная история разыгрывалась без него, но он был ее жертвой.

Безумию он мог противопоставить лишь ту часть своего рассудка, которая как будто еще функционировала. Он знал, что балансирует в шатком равновесии на провисших нитях своего разума. У него было мало времени. Несколько часов. Всего несколько часов в здравом уме, чтобы разрешить несколько лет безумия. Он не мог смириться с утратой Виктории и детей — он должен был дать бой. Должен был привести в порядок свои мысли. Пересмотреть свою историю и найти в ней зацепки. На него снизошло наитие, в руках была путеводная нить, следуя которой он или найдет себя, или потеряет.