Супружеская жизнь - Эрве Базен

Вечером мы больше никуда не ходим, разве только повидать доктора Лартимона, который стал для нее пророком. Она усердно зубрит свой старый курс лекций «гигиены и младенчества», не жалея на это времени. Уж конечно, к Мариэтт нельзя применить выражение знаменитого акушера: «Наши дамочки с таким пылом зачинают детей, но, чтоб благополучно довести дело до конца, на это их не хватает». Ни одна женщина, благодарная тому, кто сделал ее женщиной, не могла бы с большей непосредственностью показать, что это не было ее единственной целью. Ее стремление к материнству как-то отодвигает меня в сторону, порой мне кажется, что вряд ли тут речь идет о том, чтоб воссоздать меня, как она однажды заявила. Но что я могу сказать? Будет похоже, что я жалуюсь на плод своих собственных усилий. Невероятная осторожность Мариэтт поражает даже мадам Гимарш:

— У меня пятеро детей, никто из них не урод, а я никогда не знала такого беспокойства.

Но в беспокойстве Мариэтт столько серьезного чувства, столько рвения, что материнское сердце мадам Гимарш смягчается. Она добавляет:

— Впрочем, сейчас это модно! Я бы сказала, что спать, рожать и ничем в промежутках себя не проявлять — от этого, пожалуй, затоскуешь. Все эти девчонки сейчас похожи друг на друга. Они усиленно интересуются всей этой механикой и дозируют: того можно столько, а другого столько, а того совсем нельзя. Ну что ж, это их ободряет, им кажется, что все целиком зависит от них самих, и они верят в то, что сами изготовляют своих крошек, вроде того, как вяжут кофточки. И когда наконец ребенок появляется на свет, этим матерям мнится, что они его уже там, внутри, воспитали.

Впрочем, мадам Гимарш уже как следует принялась за дело. Опыт куда нужней, чем книжки с наставлениями и советами, она это доказала. Теща отправилась в магазин «Пренаталь» на площади Соборов, купила там бюстгальтер с большим крючком и пристегивающийся к нему пояс для беременных, облегающий и поддерживающий, с застежкой, передвигающейся по мере увеличения срока, и с нашитыми поверх простроченными полосами для прочности. Именно она немедленно изгнала из обихода Мариэтт брюки, даже с эластичным поясом. Каждое утро в девять часов мать звонит по телефону, и по ответам я угадываю, что именно она спрашивает. Мариэтт тянет:

— Да нет же, не очень. Чуть-чуть мутит. Действительно, тошнота у нее бывает редко.

— Нет-нет, знаешь, и по этой части все в порядке. «По этой части» на улице Лис, по-видимому, дела неважны. А вот у Мариэтт таких неприятностей нет. Она разбухает, пребывая в неслыханном здоровье, которое вознаграждает ее за всю эту перекройку и перешивку. Дня через три, во время очередного визита мадам Гимарш не упустит случая повнимательней осмотреть дочь. В прошлый раз она заинтересовалась ногами:

— А ну-ка, покажи… Это что такое?

Оказалось, на икре видна тоненькая синяя жилка. Нет, это вовсе не расширение вен. А вот у мадам Гимарш, когда она ждала четвертого, было расширение вен: вот тут, с внутренней стороны ноги (указательный жест), по всей длине. Глядеть было страшно. По ее рассказам, ее кожа походила на карту, разрисованную извилистыми фиолетовыми речками. Тогда расширение вен лечили экстрактом из конских каштанов. Да, конский каштан ее вылечил. Мадам Гимарш уходит домой с прояснившимся лицом. Но она снова забеспокоится, когда придет в следующий раз.

— Открой-ка рот… Да пошире, а язык не высовывай.

Мамуля осматривает все зубы подряд, от клыков до коренных, ищет дупло. Но паста «Кольгат» поддерживает все тридцать два зуба Мариэтт в превосходном состоянии, белые зубки так и сверкают в розовых деснах.

— Ну хорошо, ничего серьезного нет. И все же будь повнимательней. Я-то на себе проверила: ребенком больше — зубом меньше, это известно…

Благодушная гримаса растягивает ее губы, и видно, что во рту у нее блестят пять золотых зубов. Мариэтт покачивает головой. Ее книжка с наставлениями, отвергающая многие традиции прошлого, намекает, что понятия мамули немного устарели. Теперь у Мариэтт выше всего котируются суждения Габриэль — у этой непосредственной, напористой женщины опыта не меньше, а кроме того, она более восприимчива к современным идеям. Авторитет Габриэль поддерживается ее огромным животом, где сидит неминуемый четвертый наследник, благодаря ее за жизнь и брыкается изо всех сил. Мариэтт с завистью кладет руку на эту гору, и каждый раз у нее вырывается одно и то же восклицание:

— Ну и прыгает же!

Габриэль живет по соседству, на улице Катрбарб, чаще всего приходит к нам утром часам к десяти, после закупок провизии. Так как она появляется сразу же после ухода мадам Гимарш, то тут же корректирует ушедшего оракула своим грубым голосом, который разом усмиряет Эрика (но — увы! — мало влияет на дочек).

— Правда ли, — спрашивает Мариэтт, — что нужно спать на спине?

— Да нет же, нет, ты можешь отлично спать и на животе, — утверждает Габриэль. — У твоей матери тьма предрассудков.

Затем Мариэтт жалуется, что после обеда у нее вздувается живот.

— Не пей за обедом! — говорит Габ тоном доктора.

Если я еще тут — а я часто бываю дома по утрам, — Габриэль дает мне взглядом понять, что я должен удалиться. Мужчине нечего заниматься этими делами, достаточно того, что он явился их виновником. Но я не ухожу, и Габриэль сначала вздыхает, а потом тихим голосом с каорским акцентом говорит:

— Следи за почками и помни, что пить лучше не во время, а после еды. Если заметишь муть в моче, сразу обращайся к врачу. Когда я носила второго, у меня появился белок.

Моя роженица — новичок, она слушает и только моргает. Сегодня же вечером она наверняка займется этим вопросом, определит цвет и прозрачность своей мочи. Я уже знал, что Габриэль, Франсуаза Туре и мадам Дагесо («секретарская супруга», как ее называет моя жена), которые тоже находятся в ожидании, образовали сообщество «брюхатых» и охотно говорят о всяких страшных случаях, угрожающих женщинам при родах. Когда я как-то вмешался и попросил переменить тему беседы, на меня тут же набросились:

— Ничего с вами не станется, оттого что вы услышите правду, как она есть!

Но все же Габриэль, не меняя темы разговора, несколько смягчает его. Она анализирует прихоти беременных. Нет, у нее никогда прихотей не было. Только один раз безумно захотелось козьего сыра, и Эрик искал его по всему городу. Нужно подходить к таким прихотям научно, пробовать разобраться в них.

— Когда тебя тянет на яйца, этого требует природа — может, твоему организму нужна сера. Но шоколадные эклеры, которые ты обожаешь, — это уже чистое обжорство и желудок засоряет. Просто смешно!

И Габриэль продолжает наставления, посматривая на часы: у ее девочек закончатся занятия в школе и пребывание в детском саду в половине двенадцатого. Значит, только до этого часа она свободна.

Если ногти ломаются, нужно слегка их смазывать белым йодом, ни в коем случае не отращивай и не заостряй. Ногти должны быть квадратными. Волосы рекомендуется мыть жирным шампунем, а потом хорошо просушить и расчесать щеткой. Чтоб побледнели на лице темные пятна, крем следует накладывать слоями. На голове у Габ вместо волос пучок сухого сена, все лицо у нее в веснушках, однако свои советы она излагает без малейшей улыбки. Существует теория, и существует ее применение, для каждой женщины иное — в зависимости от времени, наличия денег и собственного энтузиазма. Чтоб кожа не трескалась, Габ сначала пользовалась мягким миндальным маслом, потом специальным средством — кремом «Бэбилейн». В баночке. Баночка хорошенькая, когда она опустеет, ее можно использовать и держать в ней румяна в порошке. По правде говоря, Габ больше не употребляет румян и крем тоже бросила. Первый, второй, третий, четвертый — отдышаться не успеваешь. Где уж тут!

— Но когда у тебя первенец, надо и о себе подумать! — непримиримо заключает она.

Габ убегает — ей пора. Уже на пороге она вдруг поворачивается и восклицает:

— Не забудь про удостоверение на пособие роженицам!

И уходит с величественным видом, руки прижаты к бокам, шея втянута, огромный живот — живая амфора.

— До чего же может измениться женщина! — шепчет Мариэтт, напуганная этими габаритами, которые и ее ожидают. Она отдергивает занавеску. Мы смотрим, как медленно идет по тротуару наша золовка; декабрьский ледок покрыл весь тротуар. Но Габ очень благоразумна — на подметки у нее наклеен тонкий слой каучука. Вдруг у нее выпала из рук сумка. Габ останавливается и пытается поднять ее, почти не нагибаясь. Техника этого движения испытана на опыте. Габ поворачивается боком, сгибает колени и осторожно наклоняется. Рука дотягивается до сумки, хватает ее. И Габ медленно распрямляется.

— Это называется «делать лифт», — умиленно говорит Мариэтт.

Итак, Мариэтт все еще в ожидании. Никогда она не читала так много, как сейчас, когда время заполнено непрерывным вязанием. Друзья бывают у нас редко, но ее сестры зачастили, а болтушки они — каких мало. Но когда родственники отсутствуют и жена свободна от домашних дел (оба эти условия совпадают на какие-нибудь четверть часа), Мариэтт берет книгу, читает ее маленькими дозами, глядя одним глазом на страницу, другим на спицы и петли.