Лучший из худших (СИ) - Дашко Дмитрий

Вокальные данные у него были, мягко говоря, так себе — фальшивил безбожно. Мама в такие минуты морщилась и затыкала уши.

- Душераздирающее зрелище! — почему-то говорила она.

Мне, когда я был маленьким, папино пение нравилось. Потом, конечно, стало доставать.

Тогда я запирался в своей комнате и надевал наушники. Врубал то, что находилось у меня в плей-листе, а вкусы у меня порой менялись на диаметрально противоположные: от гитарных запилов «Металлики» до слащавого итало-диско восьмидесятых.

Господи, как много бы я отдал, чтобы снова увидеть отца и услышать, как он поёт! Только потеряв его, я понял, что он был лучшим папой на свете.

И вот, сама собой, в голову вплыла эта песня, я не смог удержаться и в меру своих возможностей исполнил из неё куплет и припев вслух.

Думал, меня никто не слышит… Ха! Детка, это же армия! Разумеется, рядом оказался один из моих командиров. В данном случае, ефрейтор Санников.

Между нами в последние дни установились странные отношения, чем-то напоминающие дружбу. Во всяком случае, меня он выделял и старался помочь. А я… Я делал всё, чтобы оправдать это хрупкое доверие, пусть не всегда и не всё у меня получалось.

И вот ефрейтор оказался у меня за спиной, когда я вполголоса пропел.

- А ну, погоди, — внезапно произнёс Санников. — Можешь повторить?

Я выполнил этот приказ-просьбу. Он слушал, не перебивая. В его глазах появился острый интерес.

- Что за тема? Почему раньше не слышал? — спросил ефрейтор.

Я пожал плечами. Всё равно правду говорить не имело смысла, а толково соврать я бы не сумел. Так что импровизировал на ходу.

- Понятия не имею, господин ефрейтор. Просто привязалась, а когда успел подхватить и при каких обстоятельствах — не помню. Должно быть по «ящику» услышал.

Кажется, я был достаточно убедителен, чтобы Санников кивнул.

- Хорошая песня, солдатская. И, тем более, подходящая к моменту. Дашь слова списать, рекрут?

- Так точно. Я только всё не помню, но постараюсь, что в голове осталось, накидать на бумаге.

Само собой «товарищ старшина» в тексте не проканает. Могут не понять. Значит, заменю на что-то другое, да простит меня безвестный мне автор.

- Отлично! Эх, чует моё сердце — выйдет из тебя шаристый боец! Не зря в город сегодня с тобой поедем, — расчувствовался Санников.

- Очень надеюсь, господин ефрейтор, — сказал я.

Настроение у меня было самое замечательное. Давненько мне не было так хорошо, а жизненные перспективы не казались такими завлекательными.

А всё по той простой причине, что после моего «подвига» на полосе препятствий, когда я реально «сделал» самого Лося, Санников обещал пробить мне увольнение в город.

Каюсь, тогда я не очень поверил в его слова. Это выглядело чересчур фантастически что ли.

Но вот пришёл конец очередной недели и выяснилось: ефрейтор не обманул. Правдами и неправдами выбил для меня увольнительную в город. Правда, сам же пострадал от этого: взводный приказал, чтобы я следовал везде за Санниковым как ниточка за иголочкой. Разумеется, такой головняк был ефрейтору ни к чему, но он быстро смирился. Даже стал получать определённое удовольствие.

Чую, что в нём пропадала преподавательская жилка.

Чудо произошло! Нагрудной карман приятно согревала увольнительная записка с печатью части и подписью командира взвода. Меня отпустили в город с четырнадцати часов воскресенья до восьми часов утра понедельника. Мои эмоции не передавались описанию. Да на свете просто не придумали таких слов, которые могли хотя бы на одну десятую часть передать, что я сейчас испытывал.

Экстаз, опьянение, погружение в нирвану…

- Ну, Ланской, ну, ты чел! Охренеть просто. Поверить не могу, что будешь почти целые сутки свободен, как сопля в полёте, — с завистью протянул Цыган, когда узнал о привалившем мне счастье, на что я легкомысленно ответил:

- Ты. Цыганок, не грузись. Все там будем!

- Щаз, — хмыкнул он. — Нас, после того, что ты на полосе натворил, дрючить в три раза сильнее стали.

Так и есть, теперь в конце полосы препятствий рекрута встречало уже двое солдат, и мне больше не удалось повторить прежнего достижения. Правда, не скажу, что сильно горевал от этого. Сам Лось потом приходил, с интересом рассматривал меня и даже пожал руку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А сейчас мысли уносили меня далеко-далеко, в счастливую страну почти гражданской жизни.

Однако получить увольнительную записку — это половина дела. Другая, не менее важная половина — действительно уйти в «увал», как мы называли этот короткий миг между прошлым и будущим. И для нас он был слаще мёда и мягче пуховой перины.

Рекрутам «парадка», то бишь парадная форма не полагалась, поэтому я ещё с вечера пятницы чистил и приводил в порядок повседневку.

Кажется, на ней больше не было ни пятнышка, пуговицы сияли как у кота яйца, а сапоги начищены до зеркального блеска, однако фельдфебель Белов критически осматривал меня чуть ли не полчаса, а потом я в три раза дольше устранял выявленные замечания.

Наконец, Белов остался доволен моим внешним видом, и перешёл к инструктажу. Если выкинуть из него всю обсценную лексику, получалось примерно следующее: если я не хочу, чтобы меня зверски сношали каждый день особо извращёнными способами, то просто обязан быть как штык к положенному времени. Ни в коем случае нельзя попадаться на глаза военному патрулю, ибо кто бы в нём ни нёс дежурство, кроме нашего брата из батальона особого назначения, любая встреча закончится тем, что мне влепят замечание (либо воинское приветствие не так отдал, либо не вовремя на строевой шаг перешёл, либо эмблема пришита на микрон выше-ниже уставного). Замечание влекло за собой последствия в виде гаупвахты, то бишь конкретный «залёт», а залётчикам традиционно потом прилетало и от отцов-командиров.

Само собой особо не рекомендовалось соваться в места, где может оказаться военная полиция или юнкера из Высшего Императорского Воинского Пехотного Училища имени генерала от инфантерии Скобелева.

Между солдатами батальона и юнкерами тянулась давняя и лютая вражда, уходящая корнями чуть ли не в древние века. Правда, юнкера предпочитали фланировать по центру города, а наши всё больше по окраинам, где и народ попроще, и цены пониже.

Само собой, строго-настрого запрещалось употреблять горячительные напитки и тем более проносить их в расположение части.

Тут царствовал сухой закон.

После напутствий Белова, я вернулся под крыло Санникова. Тот практически слово в слово повторил расклад, который мне только что лил в уши фельдфебель, но я набрался наглости и осмелился задать ефрейтору вопрос:

- Господин ефрейтор, если в городе столько потенциальных неприятностей только потому, что мы служим в батальоне особого назначения, почему бы нам для увольнения не переодеться в штатское? По-моему, довольно логично и позволит избежать кучу проблем.

Глаза Санникова чуть не вылезли из орбит.

- Рекрут Ланской, ты что — ох…л? Когда вернёмся из увольнительного, напомни, чтобы я дал тебе почитать методичку о чести мундира. Ни один из солдат батальона никогда не наденет на себя штатские шмотки, если это не потребуется для выполнения боевой задачи. Это всё равно, что опозорить честь нашего подразделения, проеб…ть знамя части! — Он буквально кипел от праведного гнева.

Я пожалел, что вовремя не прикусил язык. Парни из моего прошлого, которым довелось тянуть солдатскую лямку, часто рассказывали что для увалов и самоходов (то есть самоволок) в каждой казарме всегда имелась надёжная «нычка» с гражданкой. От греха подальше, они специально переодевались в штатское, чтобы не вызывать к себе ненужное внимание того же патруля.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

А здесь это равносильно тяжелейшему воинскому преступлению. Просто удивительно, но по-своему здорово. Реально проникаешься командным духом по самое нехочу.

Следующей проблемой стали деньги. Нет, проезд до города и по городу для солдат был бесплатным, но видами из окна автобуса и вольным воздухом улиц сыт не будешь. За время учебки у меня развился такой аппетит, что столовский хавчик уминался за считанные секунды, ещё и хотелось добавки. По-моему, я был готов жрать круглосуточно.