Негромкий выстрел - Егор Иванов

7. Начальник разведывательного отдела (III B) Германского Большого Генерального штаба майор Вальтер Николаи совершил недавно негласную поездку по России, использовав фальшивые документы и свое хорошее знание русского языка. Его паспорт был выписан на имя Бернгарда Шульца, представителя германской фирмы «Кунст и Альберс» во Владивостоке.

8. Известную вам сумму в австрийских кронах прошу не передавать с «Мельником», а послать через Германию непосредственно в Вену, по адресу: Центральный почтамт, до востребования, девиз «Оперный бал», г-ну Никону Ницетас.

А-17».

Полковник вынул из книжного шкафа толстый том «Искусства войны» Клаузевица, достал из письменного стола записную книжку с ключом от шифра и пунктуально стал зашифровывать донесение.

Эта работа заняла довольно много времени. Затем он поднялся от стола и перешел в чулан, где в строгом порядке располагались мощные электрические лампы, репродукционный фотоаппарат самой последней конструкции, выстроились ванночки для проявления, промывки, закрепления пластинок и бумаг.

Началась ювелирной точности работа, которую Редль почитал священнодействием. Для начала он перефотографировал шифровку и черновик Урбанского и, пока стеклянные пластинки сохли после закрепителя, предусмотрительно сжег все оригиналы.

Теперь вступал в действие фотоаппарат, оснащенный особым, уменьшающим объективом, так что шифровка оказалась запечатленной на пленке размером с небольшую почтовую марку. На этом ответственном этапе изготовления миниатюрных позитивов Редль то и дело контролировал себя при помощи простенького микроскопа, тубус которого сиял латунью. Дальнейшие манипуляции привели к тому, что изображения на пленках были еще раз уменьшены, и теперь донесение не превышало площади торца обыкновенной спички, куда и было искусно приклеено…

Иосиф Сладек вернулся домой рано утром, чтобы привести в порядок мундир хозяина, приехавшего накануне из Вены, и накормить его завтраком. Когда он входил в парадный подъезд, ведущий в квартиры старших офицеров корпуса, привратник отдал ему пачку конвертов местной городской почты.

Редль сразу увидел под конвертами краешек открытки и нетерпеливо отбросил в сторону счета от портного, каретника, оружейника. Он быстро пробежал глазами текст сообщения и скомандовал:

— Поди закажи по телеграфу в Карлсбаде мой обычный номер в гранд-отеле «Пупп». Я выеду туда на автомобиле завтра утром. Предупреди шофера, чтобы он запасся шинами и газолином.

10. Роминтен, ноябрь 1912 года

Неподалеку от того места на границе между Российской и Германской империями, где ее пересекает железнодорожная магистраль Берлин — Петербург, в Восточной Пруссии находилось одно из любимых имений Вильгельма Гогенцоллерна. От пограничной станции Эйдкунен, лежащей против российского Вержболово, прямо на юг отходила железнодорожная ветка особого назначения и через несколько десятков километров оканчивалась на станции Роминтен. Здесь, среди лесных пущ и прозрачных озер, на небольшой возвышенности подле деревушки, красовался замок его величества — двухэтажный деревянный дворец под высокой крышей, нависавшей над террасами. Прямо напротив главного располагался второй деревянный дом, только чуть поменьше и более простой конструкции. Оба корпуса на уровне второго этажа соединялись крытой галереей. Большую часть обоих зданий занимали покои императорской семьи. В меньшем доме, на первом этаже, были комнаты для немногочисленной свиты и для гостей, приглашаемых императором на охоту.

Обильные снегопады необычно рано в тот год засыпали станцию, деревушку и замок сугробами снега, замели дороги, преобразив ландшафт в подобие рождественской открытки.

Здешние леса и до метели являли собой образец порядка — ни сучка, ни сухого дерева, ни прогнившего пня по всей округе. А после снегопада здесь все вообще казалось взору геометрически правильным. Поблизости от просек, на особых полянках, где стрельбе не могут помешать ни кустарник, ни чаща, возвышались кормушки с навесами из камышовых снопиков. У кормушек толпились олени, буйволы, вепри, прилетали подкрепиться фазаны, оставляя следы рядом с пунктиром заячьих лап.

Когда кайзер приезжал в Роминтен, он ежедневно изволил охотиться, иногда в обществе друзей, иногда в сопровождении одного лишь егеря.

Великий император германцев не любил бродить с ружьем по лесу. Причиной было и его обостренное понимание собственного величия, и то, что он от рождения страдал сухорукостью: посему даже мундштучные поводья приходилось изготавливать для него особой конструкции. Левую руку во время аудиенций он закладывал за спину отнюдь не ради картинности — она была намного короче правой. Еще в детстве геройским усилием воли и стараниями врачей Вилли заставил ее двигаться, и теперь она все-таки служила ему, хотя и в ограниченных пределах. Во всяком случае, на нее можно было класть цевье ружья.

Вильгельм стрелял зверей, стоя в полной безопасности на вышке. Прямо на него егеря гнали от кормушек смиренных, точно домашний скот, животных, а его величество выбирал в оптический прицел самые крупные экземпляры, дабы всадить пулю. Из оленей он особенно ценил таких самцов, у коих лбы были украшены ветвистыми рогами.

Позади кайзера, облаченного в охотничий мундир цвета буйволовой кожи и шляпу с пером, на вышке стояла свита в точно такой же форме.

Вильгельм II вообще славился среди прочих монархов Европы как особенный любитель мундиров. Он выпрашивал у своих кузенов-государей позволения носить наиболее живописные полковые мундиры и однажды сумел-таки убедить своего «брата Ники», сиречь Николая Романова, что по традиции незапамятных времен имеет право носить и адмиральские, и фельдмаршальские доспехи русской армии. Нашивал он и форму Выборгского пехотного полка, шефом коего состоял тоже по традиции, и лейб-гвардии Преображенского полка.

Естественно, что для охоты у Вильгельма был придуман особый мундир.

После императорской охоты егеря собирали добычу, а хозяин вместе с гостями становился перед горой поверженных животных, чтобы сфотографироваться.

Гости увозили из Роминтена оленьи и кабаньи окорока, шкуры вепря и лося, а главное — воспоминание о щедрости и доброте его величества: ведь вырастить одного крупного зверя обходилось императорской казне не дешево — в несколько тысяч марок.

Гордый обладатель уникальной фотографии с изображением Вильгельма II и себя самого подле груды дичи стоимостью в несколько десятков тысяч золотых марок становился еще более преданным слугой Гогенцоллернов. Кайзер же после стрелковой утехи укреплял на стене гостиной в замке несколько художественно оформленных оленьих и козьих голов.

Как всегда, уезжая из Берлина, Вильгельм взял с собой в Роминтен императрицу и принцессу Цецилию. Единственная дочь монарха, существо капризное и некрасивое, пользовалась тем не менее симпатиями со стороны придворных, поскольку была вздорна отнюдь не в самой крайней степени.

С приездом Гогенцоллерны удалились для краткого отдыха в свои покои, а остальных слуги разместили согласно чинам. Убранство всех помещений, как сразу заметил Вальтер Николаи, прибывший сюда впервые, было очень простым, даже скромным, однако все блистало стерильной чистотой. Майор собрался было выйти на прогулку, но его предупредили, что скоро последует обед в высочайшем присутствии, на который он должен прибыть в парадном мундире.

До Роминтена, как, впрочем, и до всей Германии, еще не докатились новейшие идеи о необходимости самоограничения в питании, которыми уже увлекалась Европа и Америка. На императорский стол подавался обед по крайней мере из шести блюд, преимущественно дичь…

Когда за окнами рано, по-зимнему стало смеркаться а в теплых и уютных покоях резиденции зажглось электричество, гостей звуками гонга пригласили к столу. По правую руку от императрицы посадили генерала Мольтке-младшего, как особу, наивысшую после императора по званию. Принц Генрих, двоюродный брат императора, уселся рядом с Вилли; возле принца заняли свои кресла оба графа Эйленбурги, своей схожестью как бы демонстрируя устойчивость голубой крови в соседних ветвях семейства.

Вальтера Николаи, хотя и всего-навсего майора, император пригласил к столу, учитывая ключевое значение его поста и особую к нему свою любовь.

Во время обеда компания завела традиционный и пустой светский разговор. Николаи начал было недоумевать, зачем его пригласили в столь высокое собрание мужей империи. Он удивлялся также тому, насколько поведение государя в Роминтене отличалось от того сурового и властного повелевания людьми, к которому он привык во время ежедневных докладов и других официальных встреч с Вильгельмом. Император вел себя не как помазанник божий и властелин могущественного государства, предназначением коего было управление всем миром, но в некоторые моменты просто как ферт из гвардейского полка. Казалось, всю чопорность он оставил в Берлине и Потсдаме. Словно почтенный отец бюргерского семейства, он громко хохотал, отпускал шуточки, от которых краснела принцесса Цецилия и в улыбках распускались губы царедворцев, накладывал себе на тарелку то огромные порции жаркого из оленины, то котлету из вепря с маринованными грушами, то почти половину фазана…