Богатство кассира Спеванкевича - Анджей Струг

— Ему все равно: он и с пушкой, и с ломиком, и с финкой может, он и шейку пощекочет — что угодно. Хип все может…

Этот набор не вполне понятных слов сильно обеспокоил кассира. Высокомерие пока не растаяло, но это была уже одна видимость.

— Какое ему до меня дело? С чем приехал, с тем и уедет.

— Он уедет, но с вашими долларами, а вы что?

Махнет раз ножичком — и вы уже никуда не уедете.

— Зачем мне уезжать, если я не собираюсь?

— Отдайте тогда паспорт, значит, он вам не нужен.

— Подойди поближе, отдам.

Наступила пауза. Еврей снял шляпу и принялся грязной тряпицей вытирать лысину. Кассир закурил «Свит кэпарал», глубоко затянулся. Это его немного успокоило.

— Что скажешь об Аде?

— Какой Абадий?

— Ну, Ада… Эта рыженькая из «Дармополя»? Будто не знаешь, о ком говорят!

— Какая там Ада! Это Гитля Ангелыитифт, перекупщица она, ее каждый вор знает.

— Значит, курва?

— Если надо, каждая курвой будет, это еще полбеды. По специальности она обироха и шильничать горазда…

— Шильничать?..

— Каждого обманет. Известно…

— По-настоящему ее Дора Блайман зовут?

Еврей махнул рукой.

— Она и Дора Блайман, и еще Стася Мандук, для каждого у нее свое имя. А у нас зовут ее Медвежатница.

— Хорошее имя.

— Это потому, что она больше с медвежатниками знается.

— И получалось у нее что-нибудь?

— Работа у медвежатников тяжелая: подкапываться, сверлить, а ведь сейф, его не всегда вскроешь… Чем с медвежатниками промышлять, лучше с одним глупым кассиром спознаться. Вы на всем этом деле ни гроша не заработаете.

— Ого!

— Она вас вокруг пальца обведет. А вы что? Или большой любитель с моста Понятовского в холодную водичку прыгать? Уж, наверное, нет… Пойдете в Мокотув на четыре годика, на шесть лет, на восемь… Ай-ай-ай, ничего себе заработали…

— Какой ты глупый! Так ведь я все себе возьму, да поминай как звали.

— Э, слишком вы для этого втюрились — что ж я, своими глазами не видел? Просто вы глупый фрайер. Ни за что вы теперь от нее не отцепитесь!

— А что, может, мне с тобой бежать? Ха-ха-ха… Ха-ха-ха-ха…

— Слушайте, а?..

— Ну что?

— Бросьте мне по доброте одну папироску, спички у меня есть.

Спеванкевич исполнил его просьбу. «Дядюшка» с жадностью закурил. Разговор разменивался на мелочь, смысла во всем этом не было. Идиотизм ситуации возрос до необычайности. Спеванкевич отлично знал, что никто не может с ним ничего сделать: ни этот вонючий «дядюшка», ни Медвежатница, ни «орангутан», ни толстяк дедушка, ни вчерашний молодой человек, ни этот таинственный примиритель Хип, прибывший из Лодзи. Ясно как день. Так зачем же и для чего?..

На тропинке лежал расколотый кирпич. Спеванкевич схватил обломок побольше и запустил им в еврея. «Дядюшка», прячась за ствол, пытался сказать еще что-то, но когда метко пущенный обломок угодил в дерево и разлетелся на куски, — он отскочил и бросился наутек, распустив полы лапсердака, как крылья. Кассир пробежал за ним следом шагов десять.

На следующий день, часов с одиннадцати, доллары хлынули в кассу потоком, но их быстро проносило через фильтры банка, и к вечеру осадок был незначительный. Что-то около пятнадцати тысяч. Колебчинский торжествовал. Он уже разгадал маневр дирекции и требовал от сослуживцев еще двух дней терпения. Все действия банка носили вынужденный характер: приходилось пустить в ход чужие, задержанные на какое-то время активы, депозиты и тому подобные «нечистые» деньги. Каждая независимая и мелкая бумажка в сто злотых как бы обретала в этом хаосе свободу действий, существовала сама по себе, в привилегированном положении: не воспользоваться такой ситуацией мог только круглый дурак. Вождь, оперирующий крохотным объединенным капитальцем служащих банка «Детполь», их жен, дочерей, зятьев, дядьев, шурьев, тестей, бабок и внуков устремился в дальнейшее наступление, захватывая территорию, с которой поспешно отступала могущественная шайка.

— Финансовый парадокс, дорогие мои друзья! Парадокс, и ничего более! В нашу послевоенную эпоху бесчисленных политических и социальных парадоксов финансовые парадоксы наиболее поразительны — таково уж их свойство!

Эта магическая формула успокаивала даже самых недоверчивых. Прогарцевав по служебным комнатам на своем парадоксе, гениальный галичанин около двух часов заглянул в кассу.

— Много они сегодня изъяли?

— Семьдесят пять.

— Значит, завтра может быть еще столько же. Нет, пожалуй, намного меньше. Только послезавтра пойдет главная волна. На это я ставлю и выигрываю. А?

— Несомненно, коллега!

— Вот так-то!

Колебчинский ушел, приплясывая и напевая какой-то танцевальный мотивчик. Спеванкевич посмотрел ему вслед и прыснул в кулак. Его собственный план был основан на более действенном парадоксе.

Поначалу казалось, будто затевается шутка. Он не ощущал ни признаков внутреннего перелома, ни страха перед надвигающейся опасностью. Было ему удивительно легко. Решение пришло вовремя, без волнения, созрело скрыто и постепенно, без участия ума и воли, и объявилось, когда настал его час. Замысел этот появился давным-давно. Но сперва он казался безрассудным фантастическим желанием раба, жалким утешением в черной недоле, недоступной мечтой страдальца, детской причудой седого неудачника… Никогда, даже на мгновение, не допускал он, что может произойти нечто подобное. Даже в минуты умопомрачения, когда он валялся у ног Ады, умоляя ее о снисхождении, он не думал всерьез о похищении денег.

И только вчера ночью его разбудило точно прикосновение могущественной руки. Он очнулся, поняв, что это значит. Никакого страха, никаких колебаний — великолепное легкомыслие героизма… Так мужественный солдат идет на штурм, не думая о колючей проволоке, пулеметах, шрапнели, гранатах. А ведь ему, Спеванкевичу, ничего похожего не грозило… Каждый умный и решительный кассир, обладая даром логического предвидения и умея правильно оценить проблемы, великие, малые и мельчайшие, в состоянии совершить то же самое, к тому же почти без риска. Спеванкевича издавна поражало, что подобные вещи случаются неслыханно редко — удивительное падение духа среди невольников капитала, извечная мельница Гамилькара…

Не требовалось никаких размышлений, все было уже готово в тот самый момент, когда у него в руках очутился этот превосходный паспорт со всеми визами. Надо же, чтоб именно тогда забавный эпизод с Адой дал ему ключ к великой тайне провидения! Хитрая Медвежатница, искусно раскинув свои воровские сети, готовя ему страшную судьбу, работала исключительно на него. После того, как банк закрыл, кассир направился к Аде. Этот нелепый, спятивший от жадности «дядюшка», мог, пожалуй, ему навредить — черт их там разберет, какие у них отношения… Надо ее задобрить, усыпить подозрения.

В окне «Дешевполя» за спиной зловещего лавочника с умирающим ребенком на коленях его уже поджидала затаившаяся в полумраке вездесущая тень «дядюшки». Под его насмешливым взглядом тень отпрянула в глубину и пропала. Кассир улыбнулся с удовлетворением, было очевидно, что «дядюшка», примкнув к конкурирующей банде, не смеет показываться «племяннице» на глаза. Эта воровская интрига начала его уже забавлять, как зрелище, которое он сам заказал и устроил, чтоб рассеяться немного перед отъездом. Пусть ссорятся, пусть мирятся, пусть хватают друг друга за глотку, пыряют ножом. Чего бы только он не дал, чтоб посмотреть на их рожи на следующий день после бегства!

Не успел он постучать в двери, как почувствовал, что из темноты лестницы кто-то протягивает к нему руки, хватает за одежду, валится на пол. Это был «дядюшка», он стал на колени, лицо с вытаращенными глазами выражало мольбу, порыв безумца, который созерцает обличив божества. Отчаянная, сумасшедшая, последняя уже надежда осужденного, который у подножия виселицы молит палача о снисхождении. Он заскулил, зашептал… О этот вчерашний, не выветрившийся еще смрад!..

— Ясновельможный пан… Не надо, пусть пан ничего не говорит… Ясновельможный… иначе они меня убьют… Я буду вам сообщать, я все скажу, вы человек умный, вы меня поймете, да? Вы сами увидите…

Кассир с омерзением его оттолкнул и потянулся к дверной ручке. Не поднимаясь с земли, тот вцепился в него.

— Ясновельможный… Ведь если б не мой паспорт, ничего б не было, а?. Вы человек порядочный, честный… Вы не обидите бедного еврея… Я прошу мало, для вас это пустяк — десять тысяч…

Наверху кто-то громко затопал ногами, сбегая по лестнице. «Дядюшка» поднялся и умоляюще сложил руки, подбородок у него трясся, из глаз капали слезы.

— Ничего не надо вперед! Потом, если Бог поможет… Дадите мне эти десять тысяч… Вы должны дать!

Кассир постучал. «Дядюшка» отскочил. За дверью послышались шаги.