Осколки недоброго века - Плетнёв Александр Владимирович

Проистекай хронология века в положенном русле, пик давления императрицы на супруга пришёлся бы на самое тяжёлое время неудач Первой мировой войны, когда она, замученная недугом наследника, сама попала под влияние сибирского мужика – экстрасенса Распутина[25].

В нашей же истории, когда в состоянии цесаревича (по известным причинам) наблюдалась определённая стабильность, появление пришельцев сыграло с ней иную дурную шутку. В глазах Николая генетически «прокажённая» Аликс утратила статус идеальной жены и матери, что не могло не сказаться на его отношении к «любимой супруге». С виду всё было благочестиво, но эта уютная ложь не могла её обмануть – восприимчивая интуицией женщина сразу что-то почувствовала, забив тревогу, предприняв «наступление», стараясь вернуть утраченные семейные позиции. Небезуспешно. Пусть и не сразу, но… вода камень точит.

А бедный Николай, сам не подозревая, лавировал между собственными комплексами мистических пророчеств, тихими истериками жены, вечными исподвольными прихотями семейки – «дай» (а чаще «сам взял»)… взрослея, выбираясь из запоздалой инфантильности, действительно желая и пытаясь что-то сделать для страны и народа.

Сохраняя в себе глубоко проросшие корни крепостничества, до недавнего времени Романов был совершенно уверен, что он – «осенённый размахом крыльев двуглавого орла вседержец земли русской», обоснованно добрый правитель!

И что народ (согнув спину, шапку долой) его искренне любит!

И что вообще так и должно быть!

Забыв, что от любви до ненависти куда меньше, чем наоборот!

До появления «гостей из грядущего» государь «великий князь» Николай принимал свою жизнь и своё высокое положение исключительно эгоистично, как неоспоримую данность.

Ужаснувшись от открывшихся исторических перспектив – первой панической мыслью было отречься, бежать, уехать в европейскую глушь, подальше от катаклизмов.

Ему объяснили, «ямаловский» эмиссар безжалостно и доходчиво довёл, что «сняв с себя венец, отсидеться и спрятаться не выйдет, что быть ему впредь символом и знаменем монархии, надеждой на реставрацию – костью в горле, что у большевиков, что у либералов».

Переварив и это, Николай (всё ещё возможно, что последний самодержец России) мысленно, вслух себе ли, или при доверительном свидетеле проговорил:

– Уже поздно что-либо менять… начинать частную жизнь. Да и не смогу уж. Корона впилась в голову, и боюсь, снять её можно только вместе с нею. Я вижу перед собой путь, который высвечивает новую реальность. Но на каждом углу этого пути таятся тени того страшного будущего, в котором Россию постигли беды.

Пока император разоблачался и приводил себя в надлежащий вид, Гладков в приёмной накоротке вёл разговор с Авеланом:

– …на данном этапе для кораблей-ветеранов вижу выход в универсальном отоплении – уголь-мазут, насколько это возможно. И постепенно готовить инфраструктуру снабжения. А новые суда проектировать исключительно с расчётом на жидкое топливо. Котлы чисто нефтяного потребления имеют ещё одно неоспоримое положительное качество – посредством гибких шлангов гораздо легче и продуктивней проводить дозаправку судов на ходу от танкеров…

Успевал заглядывать в бумаги:

– …технологию сварных швов в промышленных масштабах на первых, доморощенных образцах оборудования будем вымучивать не один год. Более того, потребуется пересмотреть подход к конструкционной стали и к самому проектированию корабельных корпусов – иное натяжение, иные деформационные показатели. Не удивлюсь, что шторма, слеминг и другие гидродинамические воздействия преподнесут сюрпризы…[26]

Взаимопонимающе (как военный моряк – военному моряку) попускал:

– А орудий для линкоров-дредноутов ещё нет. Впрочем, школа конструирования крупной артиллерии у нас на долженствующей высоте, не так ли?

– Мною уже подана надлежащая техническая записка… непосредственно на Обуховский завод.

– В закладываемых проектных характеристиках обязательно следует учесть перспективное наращивание калибра, соответственно – массы башен главного калибра, орудийной платформы, адаптировав тип подачи боезапаса. Все габариты необходимо «вписать» в обводы судна в оконечностях. Я прихватил чертежи…

И когда даже в обыденности торжественный слуга, открыв створчатую дверь, пригласил их к самодержцу, увлёкшись, они всё ещё продолжали на ходу обсуждать, не заметив высочайшего хмурого взгляда:

– …стандартизация веса снарядов разных типов! Дабы, например, чередуя фугасы и бронебойные, не надо было менять стрельбовые данные. Вообще стандартизация должна быть не только в боеприпасах. Сейчас на боевых кораблях случаются разногласия даже в номиналах электрических приборов.

– …Ах, простите, ваше величество…

По мнению Гладкова, с каждым разом кабинет царя всё больше походил на рабочий (по-настоящему) – массивный старинный стол теперь был нередко завален бумагами.

Книги – золотое тиснение солидных переплётов.

Появилась пара дополнительных телефонных аппаратов. Будто подчёркивая эту возросшую важность, один мелодично, но настойчиво зазвонил, отвлекая хозяина на короткое:

– Да! Я понял. Без упований, а разошлите циркулярное предписание. Исполняйте!

И даже в том, как царь стал говорить (коротко, чётко, почти по-военному), тоже стала видна внутренняя струнка и уже подмеченное: «взрослеет, набирает обороты».

Возможно, что «человек из будущего» был вызван для чего-то сугубого, но поскольку тот явился одновременно с управляющим Морским министерством, а тем более услышав их разговор при входе (кстати, весьма бесцеремонный), повесив трубку, Романов указал жестом на предоставленные бумаги:

– Ну-с?! По морскому ведомству? Извольте изложить.

От «корабельных заклёпок» не ушли, только что масштабы выросли до целых флотов и отраслей, стараясь подавать императору основные выжимки, дабы не погрязнуть в деталях.

– Если исходить, ваше величество, из известной хронологии грядущих исторических событий, – пыхтел Авелан, – десятилетняя строительная программа флота поспеет аккурат к четырнадцатому году.

– При условии, что реалии останутся неизменными, – не забыл вставить величество, понимая, что за «четырнадцатым годом» подразумевается Большая война, – однако поостережёмся множить сущее и предположим, что в запасе эти годы у нас есть. Что скажете, господин Гладков? Всё так же ратуете за перспективное новшество – субмарины?

– Никак нет. Просто подлодки, – подчеркнул Алфеич, – нормальные подлодки, до появления ракетного оружия против линейных кораблей самое эффективное и… неожиданное средство. Вопрос – «цена-отдача».

– Нормальные субмарины, с вашими… э-э-э… гидрофонами и чем там вы ещё их хотите снарядить, ещё построить надо. Флот – игрушка дорогая.

– И весьма скоро устаревающая, поэтому, чтобы не делать лишних телодвижений и избегать ненужных расходов, будем планировать, оглядываясь на заведомые знания будущего. В этом у нас известное преимущество. Парадокс морской войны в том, что большие корабли не столько воюют, сколько самим фактом своего существования служат средством большой политики. На данном же этапе и в первую очередь наша забота это закладка промышленно-производственного фундамента.

– Но уже в одиннадцатом году суда должны сходить со стапелей. Иначе не успеваем. Так как ещё два-три года необходимы на ввод в эксплуатацию и освоение экипажами, – вмешался Авелан, извинительно кивая Гладкову, дескать, «продолжайте».

– Исходным условием является и тот факт, что у России теперь будет четыре флота, каждый из которых имеет свою специфику театра боевых действий и соответственно – задач. Потому и корабли при однотипности проектов следует строить с оглядкой на эти факторы, применительно к условиям – по мореходности, дальности плавания, осадке и прочему. Ещё одним критерием планирования является точное знание, кто у нас будет противником.